Я собрал бояр.
– Денисий, поднимай всадников, будем наших выручать. Пешим остаться здесь, быть в кольчугах и при оружии. Коли пешцев с собой брать – мешкотно получится, можем не успеть.
Забегали ратники, брони стали надевать, оружие готовить. Дежурные побежали к табуну за конями. Как ни торопились, а полчаса на сборы потеряли.
Наконец, все выстроились, готовые выступить. Я нашел глазами гонца воеводы Плещеева.
– Ты дорогу знаешь – ты и веди.
Я достал нательную иконку-складень Георгия Победоносца, что нашел летом в подземелье, поднес свой оберег к губам и взмахнул рукой:
– Вперед! За мной!
Мы пустили коней вскачь, только грязь из-под копыт летела.
Мой десяток взял с собой по моему приказу мушкеты, у меня за поясом – два пистолета и по
сабле с обеих сторон. Хотелось бы поговорить с гонцом, что там да как, да попробуй на ходу –. язык откусишь. Тяжело коням раскисшую дорогу преодолевать. Жалко их, да поспешать на выручку надо.
Вырвались из-за леса, а на лугу бой кипит.
Получилось так, что мы оказались у татар за спиной. Сбили они наших с позиций и теперь теснили. Крымчаки нас пока не заметили – наш выход был неожиданным: никакого топота, все глушила грязь.
Я быстро оценил ситуацию, успев разглядеть татарский бунчук далеко впереди. Где-то там, значит, и мурза их. На лугу шел яростный лучной бой. Татарские конники, устремляясь за своими вожатыми, группа за группой, под громкие «язычные кличи» вели «напуск» – передовые наездники «крутили степную карусель» – проносились у переднего строя плещеевской конницы, осыпая русских всадников стрелами. Стрелы ударялись о щиты и брони наших конных, но чаще – достигали цели, сражая ратников и коней – многие всадники были без доспехов. Строй вологодского ополчения отвечал редкой стрельбой стрелами, почти без проку, выставив бесполезные покуда копья. «Долго им не продержаться, не смогут строй удержать, видно – врасплох застали», – мелькнуло в голове.
С левого края сшибка перешла в свальный бой. Оттуда доносился звон и лязг железа, крики раненых, ржание подрубленных лошадей.
Я бросил взгляд направо – в глубине дубравы маячили татарские кони, а может, и засаду там держали – под «притворное бегство», если лучным боем не удастся конницу Плещеева опрокинуть и рассеять.
Во мне закипала злость: «А на обе стороны повоюйте теперь, или – кишка тонка?»
Я повернулся к своим:
– Передайте дальше: разворачиваемся в цепь, все делаем тихо, никакого шума и криков.
И добавил для Федора, что был рядом: – Останется до татар сотня шагов – делаем короткую остановку и стреляем из мушкетов. Потом – сабли наголо и вперед.
Ринулись мы молча вперед, и оставалось уже не больше пары сотен шагов, как заметили нас татары, завыли, завизжали и стали разворачивать коней. Да поздно уже.
Я поднял руку. Мы на миг приостановились, Десяток вскинул к плечу мушкеты – залп! Все заволокло едким дымом. А хлопцы уже – мушкеты за плечо, рванули сабли из ножен и – «Ура- а-а!» Чего уж после залпа молчать? Десять мушкетов сделали свое дело. Заряжены они были крупной – на волка – картечью. Почитай, в итоге получили татары пулеметную очередь на всю ленту…
Корчились на земле сбитые с седел татары, бились в агонии лошади.
Мы со свежими силами врубились во вражью массу. Денисий с конниками отрезал заметавшимся задним бойцам татарского отряда пути отхода. Его всадники секли крымцев из луков и саблями, топтали падавших наездников. В ход шли и копья. Дюжий молодец слева от меня приподнял на копье неудачливого всадника, мгновение – и вот он на земле, с выпученными глазами и широко открытым ртом хватает воздух. Я работал обеими руками – зря, что ли, учился у двоерукого воина, татарина Сартака? Сабли жадно чавкали и брызгались кровью, рубя татарское тело. В таком месиве руководить боем уже нельзя – только рубить, рубить, колоть, резать… Я лишь успевал время от времени бросать взгляды налево – на Василия. Как он там, не требуется ли помощь?
Дрогнули татары, оказавшись между молотом и наковальней. И рады бы уйти, да некуда. Впереди – вологодцы, сзади – мы.
Прыснули они в стороны, уходя из-под удара поодиночке, малыми группками стали убегать, нахлестывая коней.
Были и те, что остались на лугу, только продержались они недолго. Посекли мы их всех. Дольше всех держался их мурза со слугой или телохранителем. Лихо работал он саблей и не одного нашего ратника уже ранил. Церемониться с ним я не стал, вытащил пистолет и элементарно всадил ему пулю в бок. Завалился мурза на шею коню, отчаянно завизжал слуга, соскочил с лошади, подбежал к господину, увидел, что он мертв уже, и сам бросился грудью на копья русские.
Подскакал Федор, осадил поводья коня, и тот передним копытом наступил на упавший бунчук, вмял его в раскисшую после дождя землю. Не реять ему более над землей русской…
А ко мне уже выезжает воевода вологодский Плещеев. На землю соскочил с коня, руки простер для объятия. И я спрыгнул с седла, обнял земляка.
– Ну, боярин Михайлов, выручил. Думал уже – сомнут. Едва утром встали, как из-за леска басурманы выскочили. Не все мои ратники и кольчуги успели надеть.
– Так ты что – и дозоров на ночь не выставил? – удивился я.
– Думал – дождь, грязь – не нападут.
Я покачал головой. Обернулся – вокруг знакомые по прежним походам вологодские ратники.
– Боярин, наших много полегло?
– Кто их считал? Бой-то только закончился.
– Ну – тогда бывай, удачи тебе! Мне на свою позицию надо возвращаться, пешцы там остались, лагерь не укреплен. Как бы не случилось чего. Мы теперь соседи, будешь мимо ехать – заезжай.
Мои конники заканчивали перевязывать Раны. Не обошлось и без потерь. Мы привязали тела погибших к крупам лошадей и повезли в лагерь. Похороним их с почестями в братской могиле.
Ехали назад не спеша – устали. А в голову лезли мысли: «Укрепи Плещеев лагерь да выставь вовремя дозоры, глядишь – и удалось бы избежать сегодняшней мясорубки». Полегли татары, так и наших сколько убито. Горько было видеть на обратном пути, сколько тел погибших воинов русских на лугу лежит.
И, едва вернувшись в стан, я распорядился:
– Полсотни пешцев роют братскую могилу, все остальные – рубят деревья и ставят частокол вокруг лагеря. Конникам после боя – отдыхать.
Возроптали было пешцы, дескать – не на год пришли, зачем лишняя работа, да как поговорили они с конниками и узнали, сколько воинов вологодских полегло из-за того, что татары напали на незащищенный лагерь, примолкли – сами осознали, сколь тяжек труд воина на войне – не только копьем да саблей сражаться. Ну и славно – не пришлось заставлять.
И вот могила готова. Подошли отдохнувшие конные ратники. Прервав работу, подтянулись пешцы. Мы снова провожали в последний путь погибших «за други наших» воинов, склонив над их телами полковое знамя…
К вечеру ратники успели вкопать по периметру столбы в человеческий рост, заостренные сверху. Столбы стояли не вплотную, а с зазором. Человек не протиснется и лошадь не пройдет, а экономия бревен и труда налицо, потому такое ограждение и называется не стеной или забором, а частоколом.
Для выезда оставили только два промежутка – в сторону реки и в сторону деревни. У проемов на ночь я выставил крепкие дозоры, сами проемы на ночь закрыли переносными бревенчатыми «ежами».
В эту ночь я спал спокойно. Опыт приходит после того, как сам допустишь ошибки или увидишь промахи у других. И еще один вывод я сделал: быть хорошим воином – одно, а воеводой – другое. Мыслить надо масштабнее, просчитывать действия противника, прикрывать наши уязвимые места, постигать хитрости военные – «стратегемы», как их называли, тогда и потерь будет меньше.
Вот с огненным боем совсем худо. Пушечек бы нам, хоть парочку, да пищалей. У других полков есть, только сводный полк обделили. Надо будет у князя Одоевского спросить или в Москве в Пушечном приказе с дьяком, ведающим оснащением войска, поговорить, причем даже не просить, а требовать. В конце концов, не для себя, не для личных нужд – для дела государственной важности.
Утром, после завтрака, послышались отдаленные раскаты грома. Все удивленно смотрели на небо – ни облачка! До меня не сразу дошло – Да ведь это пушки стреляют. Далеко стреляют, и их много. Одиночный выстрел не дает такого эффекта. Палят залпами, стало быть – ситуация серьезная. А ведь все пушки почти собраны в большом полку, под рукою князя. Стало быть, татары нанесли главный удар там. Жаркая, наверное, сеча кипит…
Руки зачесались поучаствовать, да невозможно. Надо стоять там, где указано главным воеводой войска. У каждого свой участок обороны.
Пушки громыхали до полудня, потом стихли. Все гадали: «Чья взяла?»
А вскоре прискакал посыльный из дозора.
– Татары, вдоль реки скачут. Сколько их – понять невозможно. Похоже – бегут из боя, ни бунчуков нет, ни заводных коней.
– Тревога! Всем в седло! Пешцам занять оборону в лагере!
Забегали ратники. Пешцы бежали к выездам, становились в ряд, выставив копья. Лучники пристроились у щелей между бревнами частокола.
Я же во главе конной части полка наметом вылетел из лагеря и помчался по берегу, вверх по течению реки. Справа от меня скакал Денисий.
Из-за поворота навстречу нам вывернула нестройная группа конных татар. Группа-то потрепана, многие без щитов, а у кого и расколоты. Завидев нас, они стали осаживать лошадей и разворачиваться. Явно настроены убегать, а не принять бой.
А у нас кровь кипела, поэтому пришпорили коней. Догнали – все-таки татарские кони уже выдохлись, а у нас застоялись, и потому несли нас легко.
Мы начали рубить тех, кого догнали. Собственно, это был не бой, а избиение. Многих порубили, но когда береговая полоса перешла в луг, татары рассыпались по нему, уходя от погони поодиночке.
– Стой! Прекратить преследование!
Мы и так уже отдалились от лагеря на пять-семь верст. И еще вопрос – не появятся ли новые татарские группы. За одиночками будем гоняться – все силы распылим.
Возвращаясь обратно, бойцы соскакивали с коней и забирали оружие у убитых.
Ко мне подскакал один из конного десятка – не моего – молодого боярина.
– Воевода, посмотри, что я нашел. – И протянул мне небольшой мешок в четверть пуда весом. Я развязал его – монеты, серьги, ожерелья, цепочки. Успел награбить, гад!
Когда приехали в лагерь, я собрал бояр и поделил ценности. Пусть сами своим людям раздадут. Трофей – никуда не денешься! В казну взятое на саблю не сдают. Государю достаются в войне взятые города и завоеванные земли, а уж воинам – все, что у чужеземцев представляло ценность и что можно унести в руках или увезти на лошади. Пленных у нас не было, а – тоже товар неплохой. Русские выкупали у татар своих воинов, татары у нас – своих.
Подобранное у убитых татар оружие, щиты и прочее железо тоже поделим, но уже после похода. В основном железо у татар неважное, но, случается, попадаются просто удивительные сабли персидской работы – с отличными клинками, Удобными рукоятями, инкрустированными самоцветами, в богато отделанных ножнах.
Возле каждого боярина собрались его люди, начался оживленный дележ ценностей.
Внезапно его прервал ворвавшийся в лагерь посыльный. Он осадил коня в двух шагах от меня.
– Воевода, обоз татарский недалече!
– Где?
– За холмами.
– Охрана велика ли?
– Десятка два. Подвод груженых с полсотни будет, пленных гонят.
Насчет обоза я бы еще подумал, а вот невольники? Надо освобождать!
– По коням! – закричал я. – Показывай дорогу.
Не успев толком передохнуть, ратники садились в седла, и вскоре полторы сотни конных уже мчались во весь опор. Всех конных я брать не стал, а пешцы так и остались в лагере.
Вдали, у опушки леса, показался обоз. Завидев нас, часть татар бросились наутек, но большинство из них – всадников пятнадцать – решили вступить с нами в бой, практически не имея шансов на победу. Самое гнусное – несколько крымчаков принялись рубить связанных беззащитных пленных.
Я махнул рукой Денисию:
– Видишь непотребство? Займись ими, пленных надо сохранить. Если кого из татар возьмешь живыми – совсем хорошо будет.
Удивился боярин, но слова не сказал, махнул своим конникам рукой и, забирая вправо, помчался к обозу. Крымчаки, по своему обыкновению – издалека, – начали стрелять из луков.
– Десяток! Стой!
Мои остановились как вкопанные.
– Из мушкетов – товсь! Огонь!
Громыхнул нестройный залп.
Когда рассеялся дым, воевать было не с кем. Кони бились в агонии, а поверженные татары лежали на земле. Лишь один конный нахлестывал лошадь, счастливо избежав картечи.
Конники бросились к обозу, уже захваченному десятком Денисия. Молодцы его пару крымчаков зарубили, еще двое были ранены легко и захвачены в плен.
Вообще-то захватить крымчака в плен – нелегко. Как правило, они до последнего отчаянно сопротивляются – саблей, палкой, зубами. Малодушных после боя сородичи наказывали, часто смертью.
Я направился к невольникам.
– Развяжите пленных, – распорядился я.
Ратники соскочили с коней, вмиг порвали веревки. Бывшие пленники, среди которых были молодые женщины и мужчины, окружили воинов и стали благодарить.
– Отдаю вам на расправу крымчаков, делайте с ними, что хотите.
Измученные, со сбитыми в кровь ногами, люди – и откуда только силы взялись? – накинулись на мучителей. Били руками, подобранными камнями, ногами, кусали. Несколько Минут – и вместо двух пленных лежали два растерзанных, окровавленных тела. Вместо лиц – кровавое месиво.
– Так должно быть с каждым, кто на нашу землю с мечом придет, – крикнул я. – Забирайте с обоза съестное, можете покушать и возвращайтесь по домам.
Изголодавшиеся и усталые люди побрели к обозу.
Ратники шустро переворошили подводы. Еду – сыр, репу, муку – раздавали бывшим пленным. Остальное – трофей моих воинов. Мой десяток собрал оружие у убитых крымчаков.
Ратники распределились по подводам и погнали обоз в лагерь.
«Веселый», однако, сегодня выдался денек – с утра крымчаков побили, сейчас обоз захватили…
Когда ехали в лагерь, Денисий мечтательно сказал:
– Такая война по мне – обозы отбивать!
– Это не война! – зыкнул я. – Война была, когда наскок татар отбивали. А это – взятие трофеев.
Боярин оживился:
– Как трофеи делить будем?
– По справедливости.
В лагере мы пересчитали подводы и, не глядя, что в них, распределили подводы между боярами, по жребию, а те уж – людям своим передавали.
Ратники с интересом стали рыться в захваченных вещах. Трофеи на войне всегда привлекали воинов. Да и как им не снискать интереса? Обеспечивал всем необходимым – кормил, поил, обувал, вооружал, давал крышу над головой боярин, чьими боевыми холопами они были. Но ведь хотелось каждому холопу иметь еще что-то и в личном владении! А кроме того, жизнь холопа в боевом походе не всегда бывала длинной, иногда – до первого боя, и зависела от боевой выучки ратника.
Глядя на разбор воинами вожделенных трофеев, я думал совсем о другом. О тех, кому они уже не нужны, кто сложил голову свою в минувшие дни. И вот же – чаще – но неумению своему ратному! А неумение то – от нерадения бояр некоторых к делу боевому! О том еще будет разговор с ними, как поход окончится. Видать, и поход сводного полка не последний – врага лишь на время войско государя усмирит, хлебнем еще лиха, если выучку полка к будущим сечам не подниму.
Усердные бояре занимались подготовкой боевых холопов специально, пристраивая к неопытным молодым парням бывалых воинов. И коли гонял их боярин до седьмого пота, до синяков и шишек – дольше жил ратник, и боеспособнее было воинство его – десяток ли, полусотня. Ленился боярин или все время уходило У него на добывание денег – и хирела дружина его. Мало выучить приемы сабельного, копейного или какого другого боя, надо движения довести до автоматизма, чтобы организм действовал сам, на рефлексах. Думать в бою не успеваешь, задумался – погиб. А еще совсем не лишней была выносливость, которая тоже приобреталась упорными занятиями. Мало толку от силы, если не отработана быстрая реакция. Здоровяки с пудовыми кулаками в бою гибли чаще, чем их жилистые, гибкие, с быстрой реакцией, товарищи. Здоровяк – он хорош в кулачном бою, где-нибудь на рыночной площади во время Масленицы.
Меж тем разбор трофеев воинами шел вовсю. Я же радовался уже тому, что теперь в обозе Евлампия прибудет телег, а то в основном вьючными кошами приходилось обходиться.
Смотреть самому, что там – в телеге, выпавшей по жребию моему десятку, мне было неинтересно. А вот холопы мои перевернули вещи в телеге вверх дном, решая на пальцах, кому что достанется.
Из трофеев меня интересовало лишь оружие – своих холопов довооружить или дать новым бойцам, а также – как железо, имеющее определенную ценность.
Пока ратники делили трофеи, в лагерь заявилась нестройная толпа бывших пленных – они попросили сторожевых воинов позвать воеводу.
Я подошел к воротам. Вообще-то «ворота» – громко сказано, большая прореха в частоколе – вот и все ворота, да деревянные «ежи» за ними – для защиты от первого удара конницы.
– Что хотели, православные?
– Куды нам идти-то, боярин?
– Я ведь вас не держу, идите, куда хотите. Вас ведь в плен взяли в избах ваших, в селах да деревнях. Вот и возвращайтесь.
Вперед вышел молодой парень, отвесил поклон.
– Прости, боярин, только возвертаться нам некуда. Избы и деревни татары проклятые сожгли, людей поубивали. Нет ни родных очагов, ни семьи.
Бывшие пленники с надеждой смотрели на меня. Я растерялся. Виду не подал, но и что делать – не знал. Отправить их в Коломну? Там ставка главного воеводы, дворяне.
Ко мне подошел один из бояр, отвел в сторонку.
– Чего задумался, воевода? Удача сама в руки идет, а ты медлишь!
– Ты о чем?
– Раздай бывших пленных – они ничьи теперь, по боярам. Каждый будет рад себе холопов новых обрести.
– Так ведь обуза они для нас!
– А кто сказал, что они в воинском стане обретаться будут? Сразу и отправим их по владениям вместе с трофеями.
– Тогда зови бояр.
Я подошел к пленникам.
– Вот что, православные. Кто хочет – может идти куда глаза глядят, никого неволить не буду. Кто желает приобрести крышу над головой и работать – сейчас распределим по боярам, да отправитесь по вотчинам их. Решайте сами!
Бывшие пленные загомонили, сбились в кучки, стали обсуждать мое предложение. Человек десять развернулись и побрели прочь от лагеря, видимо решив попытать вольной жизни. Еще десяток молодых парней подошли ко мне:
– В дружину твою, боярин, хотим вступить. Негоже православному себя защитить не уметь. Оружия нет, да не обучены, через то и в полон попали. Возьмешь?
– Все ли по желанию идут? Ратный труд нелегкий. Мозоли на руках, как у хлебопашца будут, да и головушку свою буйную сложить можно.
– Ты нас не пугай, боярин. Все лучше за Русь голову сложить, чем в неволе у татар жить хуже собаки да сдохнуть от побоев.
– Ну коли так, беру всех. На конях все хорошо держатся?
– Конечно, сельские мы.
Я кликнул Федьку-занозу, что отирался невдалеке.
– Забирай, Федор, новых бойцов. Учи, будут в моей дружине. Коней подбери из трофейных, сабельки да шлемы – тоже. Кольчуги попозже найдем.
Новики гурьбой пошли за Федором. А ко мне подошли бояре. Видимо, они уже были в курсе происходящего. Но, связанные воинской дисциплиной, остановились рядом со мной.
– Как новых холопов делить будем?
– По жребию, – уверенно ответили все, – чтобы без обиды.
Мы вдвоем с Денисием подошли к бывшим пленникам. Бояре наблюдали, боясь быть обделенными. Денисий отвернулся и закрыл глаза.
Я положил руку на плечо молодому парню.
– Чей холоп?
– А пусть мой! – с задором выкрикнул Денисий.
– Отойди в сторону.
– Чей?
– Вельяминова.
– Иди к боярину.
Вельяминов вскинул руку, и парень пошел к боярину.
Так мы поделили всех холопов. Всем досталось по три, а мне – четыре. Но бояре не роптали: когда делили трофеи, воеводе по уставу и традициям доставалось три доли. Я тоже не возражал, поскольку всех вновь обретенных боевых холопов определил в свою дружину.
Солнце уже садилось, и потому я решил холопов оставить в лагере, покормить, а уж с утра – на свежую голову, думать, как их переправить в Вологду, в вотчину.
Пока холопы жадно ели, я отозвал Федьку-занозу и Василия в сторону.
– Давайте решать, как отправить холопов и телегу с трофеями в вотчину.
– А чего думать? – сразу высказался Федька
- У меня в десятке есть раненный в руку, Трифон. Вот отправим его – пусть холопов ведет да подводу доставит.
Вопрос решился проще, чем я думал. Во время боевых действий отправлять ратника в тыл – преступление, за это могли и покарать. Отослать же раненого – святое дело.
Поутру из лагеря потянулись подводы с трофеями, а за ними – холопы. Бояре отправляли с оказией своих раненых. И то – раненый в воинском стане – обуза. Висит гирей на ногах, лишая полк подвижности.
Раненых убыло много – не меньше сотни. Кое-кто легко, вроде Трифона из моего десятка, а кто-то лежал на телеге в беспамятстве, и я сильно сомневался, что такого довезут до боярской вотчины живым.
Отправив холопов и телеги с трофеями, все облегченно вздохнули.
Я же решил съездить в стан главного воеводы. Пока здесь затишье, надо все же узнать, как идут боевые действия и где основные силы татар. А может, и указания новые получить.
Вызвав Денисия, я поручил ему полк.
Решил взять с собой и Василия. Все-таки сын, надо ему осваиваться с воинской жизнью, начальство поглядеть, самому на глаза показаться, первые впечатления, когда вместе со знаменем возвращались, расширить.
Я предполагал за пару часов обернуться: кругом все было спокойно и ничто не предвещало осложнений. Но как же я ошибался, выехав без охраны…
Ехали не спеша. По дороге Василий подробно расспрашивал о разных воинских хитростях и уловках.
Проезжали мимо воинского стана вологодских ратников во главе с воеводой Плещеевым. Ну как не заехать к землякам, которым совсем недавно помогали отбиваться от татар? Тем более что обстоятельства сейчас позволяли.
Заехали. Боярин вышел из шатра с распростертыми для объятий руками, облобызал нас на радостях.
– Заходите в шатер, отопьем винца за встречу?
Отказать было неудобно, и мы зашли, пригубили по чарке. Я удивился:
– Откуда у тебя здесь столь славное вино?
– Трофей, у татар отбили. В телеге обозной бочонок лежал. Вроде по их вере Аллах вино пить запрещает, а вот поди ж ты, взяли где-то, не иначе – купеческий дом пограбили.
Мы завели разговор о татарах, о последнем сражении, едва не кончившимся трагически.
– Скажи, почему стрельба лучная редкой была? – спросил я.
Лицо воеводы посерело от тяжких воспоминаний прошедшей битвы, и он поведал такие подробности боя, от которых у меня внутри все похолодело.
– С утра здесь снова дождь пошел. Уж под крики напавших татар удалось мне арбалетчиков собрать. Ты же знаешь – арбалет и мощней и прицельней лука бьет. Побежали на позиции, начали стрелять – да куда там! Мокрые стрелы из мокрых арбалетов недалеко летели.
Воевода вздохнул.
– Я уж опосля понял – тетивы, что из жил воловьих, быстро размокли. Вода – враг оного оружия! А татары, так думаю, загодя свое оружие от дождя спрятали, и теперь конники на ходу стреляли в строй. А еще, заметь, без прицелу – ввысь стрелы пускали, так они дугой тучами сверху на наших летели да в глубине строя урон наносили. Много воинов моих лучники их положили. А всадникам с саблями да копьями и подступиться не давали. Молодец, боярин! Выручил огненным боем! Вернусь – непременно пищальниками займусь!
Надо будет и мне учесть на будущее некоторые вещи. Горький опыт боевой дорого стоит – жизни воинов!
Поговорив еще немного о приятном – трофеях, мы распрощались и поехали дальше.
В стане главного воеводы было многолюдно. Проезжали конные, поодиночке и десятками проходили строем пешие. Недалеко от княжеского шатра, у деревянной коновязи, оставили коней. Стоявшие у входа ратники преградили дорогу:
– Кто таков?
– Воевода сводного полка боярин Михайлов, к князю.
Старший охраны махнул рукой:
– Проходи.
Со света в шатре показалось сумрачно, даже темновато.
В кресле у дальней стены восседал князь Василий Одоевский. У стола толпились бояре.
– А, воевода Михайлов! Рад видеть героя. Воевода Плещеев уже докладывал, как ты его выручил, ударив в тыл татарам. Хвалю! А это кто с тобой?
– Сын, новиком в поход пошел.
– Похвально, весьма похвально. Прибавляется славного боярского роду. Глядишь – и сам воеводой будет. Как звать-то?
– Василием, – серьезно ответил сын.
– С отца пример бери. Воевода он башковитый и воин геройский, я уж самому государю докладывал – он ноне в Коломне.
Князь повернулся ко мне:
– С чем приехал?
– Обстановку узнать. Сижу там, как в медвежьем углу, ничего не слыхать – где татары, что на порубежье творится?
– Побили мы татар слегка. Они на главный полк в атаку, а мы подпустили поближе и – пушками! Посекли здорово, а потом и за сабли взялись. Да не добили, ушли раны зализывать. Жалко, конных у меня маловато, а То бы гнали да гнали. Мыслю – соберут они силы в кулак, да ударят сызнова. Сейчас дозоры ихние везде шастают, слабые места наши ищут. Пока стой, где стоишь, понадобишься – гонца пришлю. А сейчас пойдем к столу, подкрепитесь с дороги.
Одоевский встал с кресла, пошел к столу, мы с Василием – за ним. Надоело уж неделю одним кулешом питаться. А тут – стол накрыт. Без излишеств, но все же по-княжески: поросенок жареный, рыба отварная на большом блюде, пиво. Каждый ножом отрезал себе кусок, клал на ломоть хлеба, как на тарелку, и закусывал. Вино не подавали, но пиво было свежим и прохладным. Мы подкрепились, откланялись и – в обратный путь.
Время было далеко за полдень. Припекало солнце, ни дуновения ветерка. Ехали по узкой лесной дороге, вьющейся вдоль речки. Вдруг я осознал, что ветра нет, а листва у придорожных кустов шевельнулась. «А ведь место удобное для засады» – мелькнуло в голове.
– Тревога, поберегись! – только и успел я крикнуть Василию, как сзади раздался легкий шорох, и на шею мне упал волосяной аркан.
Последовал рывок назад, но… ожидаемого падения с лошади нападавшие не получили. Я с легкостью пропустил аркан через свое тело. Уж коли сквозь стены проходил, так аркан – вовсе не помеха.
Я дернул за удила, резко развернул коня на месте и выхватил саблю. Не заметить метнувшего аркан было невозможно – кривоногий до ужаса татарин стоял посреди дороги и растерянно тянул к себе веревку. Он обескуражено взирал на аркан – тот был пуст, и пустая петля волочилась к его кривым ногам. Татарин никак не мог понять, почему и как я освободился. Ведь он своими глазами видел, как петля легла на мою шею.
Но осмыслить сей феномен я ему не дал – в два прыжка конь одолел расстояние, разделявшее нас, я взмахнул саблей, и голова незадачливого крымчака покатилась в кусты. Из зарослей раздался приглушенный вскрик. Недолго думая, я выхватил из-за пояса один из пистолетов и разрядил его в самую гущу зарослей. Раздался предсмертный стон, треск ломающихся веток и звук падающего тела.
Я соскочил с лошади и саблей стал раздвигать кусты. Нервы были напряжены до предела. Сколько татар было в засаде? Два, три или больше? Татары – мастера на уловки. Вскрикнут, притворятся мертвыми, подходишь, а тебя – дубиной по голове или нож в бок.
Вгляделся: лежит кто-то в драном халате.
Я обошел куст. Нет, этот уже не пырнет. Под головой расплывалась кровавая лужа.
Присев, я осмотрел лесок вокруг. Никакого движения и звуков. Господи, а как же Вася?
Я ринулся на дорогу и лишь успел увидеть, как за поворотом лесной дороги быстро удалялось несколько всадников. Ни Василия, ни его коня на дороге видно не было!
Я вскочил на своего коня и кинулся вдогонку. Твою мать! Увлекся своими думами, своей персоной и начисто забыл о парне. А он ехал в спокойствии – неопытен еще, и на мое предостережение даже среагировать не успел. Вот и попал в плен.
То, что он захвачен и жив, я не сомневался. Если бы убили, он так и лежал бы на дороге, но тела не было. А татарским дозорным – какой резон тащить с собой убитого? Явно делали засаду с целью взять «языка», да живым. Напрашивался же Федька-заноза в сопровождение. «Экий я самонадеянный дурак, что поехал в ставку без ратников». Да и князь Оболенский предупреждал о бдительности, – запоздало корил я себя. Одно немного успокаивало – предсказание Книги судеб, по которому не суждено Василию пока умереть. Однако – утешение слабое. Надо вызволять сына! Мысли лихорадочно скакали: «Что делать? Сколько похитителей? Как отбить парня?» Я нахлестывал коня.
Открылся прямой участок дороги. Далеко впереди видны растворяющиеся в пыли силуэты всадников. Похоже, их не больше трех. На вылазки больше трех-пяти они и не ходят: попробуй-ка проникнуть в тыл десятком конных, да так, чтобы не заметил никто, не всполошился. Не в бой ведь идут.
От бешеной скачки мой конь начал хрипеть. «Потерпи еще немного! – умолял я коня. – Вот нагоним супостатов – дам отдохнуть вволю!» Куда же они скачут? Или недалеко их основной отряд стоит? Тогда я пропал. Но и бросать преследование никак не возможно – сын у них. С добычей крымчаки церемониться не будут – оглушили или арканом с лошади сорвали, а дальше – кляп в рот, руки связать, перекинуть на спину лошади – минутное дело.
Впереди должны быть дозорные из вологодского ополчения. Я их видел, когда к главному воеводе ехал. До них версты три-четыре.
Меж тем расстояние до крымчаков медленно сокращалось. Оно и не удивительно, их лошаденки помельче моей.
Татары заметили погоню.
От них отделился всадник и повернул мне навстречу. Думают задержать, а сами тем временем свернут куда-нибудь, ищи тогда ветра в поле!
Не выйдет! Я вытащил из-за пояса второй пистолет, взвел курок. Татарин уже близко, наклонился к шее коня, руку с саблей вниз опустил. Не визжит по татарскому обыкновению, пытаясь запугать противника еще до боя.
Мы стремительно сближались. Осталось пятнадцать метров, десять… Татарин привстал на стременах, готовясь нанести удар.
Я вскинул пистолет и выстрелил с пяти метров ему прямо в лицо. Даже оборачиваться не стал во след пронесшейся мимо лошади со всадником. После заряда картечи в лицо – почти в упор – не выживает никто.
Я хлестанул коня плеткой, хотя он и так старался – несся, едва касаясь копытами земли.
Все ближе и ближе татары. Увидели, на небольшой развилке дороги неожиданно разделились. Я свернул за тем, у кого поперек седла виднелась ноша. Татарин выскочил к реке, остановился, сбросил тело сына на землю и соскочил с коня сам. Когда я подскакал, он держал нож у груди Василия.
– Уйди, урус, и я его не убью.
– Если я уйду, ты его к татарам увезешь, а это – мой ратник.
– Одним ратником больше, одним меньше, какая тебе забота?
Вот собака, по-русски чисто говорит, без акцента. Хотя на внешность – типичный крымчак. Узковатые глаза, желтоватое, продубленное солнцем лицо, вислые усы.
Я шагнул к нему, держа в руке саблю.
– Убьешь ратника – самого порублю на куски, саблю вытащить не успеешь. Что твой нож против моей сабли?
– Уйди! – завизжал татарин.
Я медленно подходил, двигаясь по сантиметру. Татарин неожиданно схватил Василия поперек тела, заорал:
– Сдохни, неверный!
И швырнул Василия в реку.
Кровь вскипела у меня в жилах. Сука! Он же связанный и с кляпом во рту! Захлебнется!
Я кинулся к татарину и в ярости отрубил ему руку с ножом и обратным ходом сабли распорол бок так, что вывалились кишки. Отбросил саблю и, как был, в сапогах и кольчуге, бросился в воду.
Василия уже не было видно. Метрах в пяти над водой показалась вздувшаяся пола кафтана.
Отталкиваясь ногами от дна, благо было мелко – по пояс, я в несколько прыжков добрался до сына, ухватил его за одежду и выбросил на берег. Оскальзываясь на траве, выбрался сам.
Первым делом вырвал кляп изо рта, разрезал путы на руках, перевернул его на живот, присел на одно колено и, приподняв, животом уложил парня на бедро. Изо рта его хлынула вода.
Я положил Василия на спину, зажал нос, припал к губам и вдохнул в него воздух, потом еще, и еще… Щеки у парня порозовели, он закашлялся и открыл помутневшие глаза.
– Отец, где татары?
– Ушел один, – зло бросил я.
– Меня же арканом с лошади стащили! – виноватым голосом сказал Василий. Он крутил головой, ощупывая на шее следы от веревки.
– Эка, с кем не бывает! На меня тоже аркан накинули.
– Как же ты освободился?
– Саблей успел перерезать.
– А я и дотянуться до нее не успел.
– Ну, давай – вставай, и в следующий раз быстрее будь, я могу рядом не оказаться.
Я не собирался его ругать – был рад, что удалось освободить сына из цепких татарских лап.
– А конь твой где?
– На нем другой татарин ехал.
Я сплюнул с досады. Сабли и пояса на сыне тоже не было – успели снять.
Ладно, черт с ней, с саблей, хотя и жалко – не из простых была, выбирал лучшее.
Я усадил сына на своего коня, сам попытался поймать коня татарского. Но не тут-то было! При моем приближении он отбегал в сторону – я был для него чужаком. Ну, ничего не поделаешь, фактически у нас остался один конь на двоих.
Ладно, добраться бы до лагеря вологодского ополчения, там Плещеев даст лошадь. Хуже, если снова встретятся татары по дороге: оба пистолета разряжены, запасной порох в мешочке на поясе вымок после купания в реке, сабля и та – одна на двоих.
Мы прошли около версты, когда из кустов нас окликнули:
– Стой!
Я схватился за саблю.
Но из кустов раздалось:
– Сабельку-то опусти, боярин. Мы тебя сразу признали, как ты только появился. Свои мы, дозор вологодский. Ты пошто пеший?
– Татары напали, лошадь у новика моего увели.
– Это где же? – удивились в кустах.
На дорогу выехали трое конных.
– Верстах в трех отсюда. А что, выстрелы были не слышны?
– Думали – показалось.
– Лазутчики татарские рыщут, не иначе кого в плен взять хотят, о силах наших вызнать.
– Надо Плещееву доложить.
– И побыстрее, не ровен час – захватят еще кого. Надо бы лес прочесать.
– Это уж как воевода решит.
До лагеря было недалеко, и вскоре я уже сам рассказывал Плещееву о нападении. Тот аж зубами заскрипел.
– Наглецы, под носом у нас промышляют. Сейчас же одну сотню подниму, пусть все в округе прочешут. Лошадь тебе дам, при случае – вернешь.
Мы поскакали в свой лагерь.
Когда Федька принимал у Василия лошадь, то удивился:
– Василий, ты же уезжал на Ветерке? Лошадь-то, никак, чужая?
– Чужая, Федор, – ответил я за сына. – Василия без малого крымчаки в полон не взяли. Найди ему оружие получше – саблю, нож да пояс справный.
– Сделаю, боярин. Эка, не повезло парню.
– Это еще как сказать – не в плену ведь и живой. А сабля и лошадь – дело наживное.
Я собрал бояр и в двух словах рассказал о лазутчиках татарских.
– Кто хочет со мной на вылазку? Дело добровольное, никого не понуждаю. Думаю, где?то рядом силы татарские собираются. Лазутчики не иначе как «языка» взять хотели. Далеко от основного отряда они не уходят. Вот и надо прощупать – где тот отряд, велик ли?
Вызвались все. Меня охватила гордость за своих конных. «Молодцы!» Однако и оголять лагерь не гоже. Вдруг – нападение?
Я оставил за себя боярина Денисия, как товарища воеводы и как наиболее опытного ратника. Со мной пошли две сотни конных, и в их числе – моя десятка вологодская. Вновь принятых холопов я не брал – выучки нет, полягут почем зря.
Василий уже надел новый пояс с ножом и саблей. Я непременно хотел взять и его с собой: пусть поучаствует в разведке, а выдастся – и в бою, в силу свою поверит – срубит хоть одного татарина. Оставь его сейчас в лагере – сломается парень, бояться будет.
Я перезарядил пистолеты, взял свежего пороха. Напомнил десятку проверить и взять с собой мушкеты.
Мушкет при столкновении с противником – средство сильное. Залп – и куча раненых и убитых, да и моральное, психологическое давление огненного боя на врага мощное. У татар огнестрельного оружия не было – луки со стрелами да сабли. Боялись ли они его применять или, может быть, больше полагались на привычное оружие, которым воевали еще их отцы и деды? К тому же тяжеловаты мушкеты, в бою хороши только коли картечью заряжены: точность боя пулей невелика – стволы-то не нарезные. И еще один недостаток – осечек многовато. На десяток выстрелов – две-три осечки. Хорошо, если противник далеко, успеешь курок взвести да свежего пороха на полку у замка подсыпать. А в ближнем бою – так там одна надежда на саблю и остается, да на удачу еще, коли благоволит она тебе. Потому всадники других десятков, кроме сабель, при луках были, а когда внапуск на строй врага шли – копья применяли.
Сейчас предстояло провести разведку в ближнем порубежье. И тихо подойти к татарам. Лучше застать их врасплох, не готовыми к бою. А уж тогда только броском бой завязать, «потравить» неприятеля, рассеять по оврагам и перелескам да подмогу вызвать, или – порубить всех, если сил своих хватит. Не исключал я и возможность заманить на засаду, под «огненный бой», бегством притворным. Ну, обстановка покажет. А пока я знал – обнаружить неприятеля и подойти незамеченными будет непросто – воевать в степи они умеют. И пока неизвестно – много ли их переправилось через Оку с того берега?
Мы выехали колонной, пересекли речку вброд. Куда вести конников? Я даже приблизительно не представлял, где могут быть сейчас крымчаки. Идти в сторону вологодцев? Смысла нет: после моего появления Плещеев наверняка сотню-две конных выслал. А направлюсь-ка я влево, за холмы.
Так и сделал. Выслал вперед троих дозорных, чтобы упредить успели, коли татар заметят. Наказал скрытно ехать, не шуметь – не дать себя обнаружить.
И едва мы проехали версты три, как они во весь опор назад летят.
– Татары! Сотни полторы, лагерем стоят и подвод много.
– Как же вы их узрели?
– Берег высокий, а они на лугу стан разбили. Вот и улыбнулась удача.
– Вас их дозоры не заметили?
Вроде нет.
– Нарисуй на земле.
Бояре столпились вокруг нас, и дозорный довольно четко набросал на пыли прутиком – где река, где луг с татарами, где табун расположили.
– Вот что, мыслю я – надо зайти с двух сторон. Возьмем их в клещи, чтобы никто не ушел. Здесь берег высокий, в лоб на холмы они не попрут. В первую очередь надо со стороны их табуна зайти, чтобы их от лошадей отсечь.
Я обернулся к боярам, нашел глазами сотенного.
– Вельяминов, бери под свою руку сотню, иди в обход. Как готов будешь – шумни. А до поры – скрытно к ним подбирайся.
– Чем?
– Пистоль али мушкет есть?
– Пистоль есть.
– Вот и стрельни из него, для нас сигналом будет. Навалимся с двух сторон. Коли удастся их к лошадям не пустить, все должно получиться. Пеший татарин – не боец. С Богом!
Вельяминов с сотней ушел. Стук копыт вскоре стих.
Мы отошли по дороге назад на полверсты, спустились с берега, пересекли реку и повернули направо. Теперь двигались по лесу. Ехали осторожно, стараясь не шуметь. Когда завиднелась опушка, встали.
Я обратился к своему десятку.
– Вот что, хлопцы. Как только сигнал услышите, все дружно вперед. По скоплениям татар – сразу огонь из мушкетов. Пусть не убьем, зато раним многих. Уже легче будет другим конным бой вести. Остальных – саблями. Не щадить никого, пленных не брать. Понятно?
Кивнули.
Стояли долго – не меньше часа, ждали сигнала Вельяминова. Выстрел ударил неожиданно.
Сотня рванулась вперед.
В татарском лагере удара не ожидали. Дозорные-то их за дорогами смотрели, да потому и проглядели – мы со стороны леса подошли. Подскакали поближе, с тридцати метров из мушкетов ударили по мечущимся в панике крымчакам. Вопли, крики, стоны. Попытались татары за возами укрыться, да с другой стороны уже сотня Вельяминова напирает.
Поняли татары, что они в ловушке, и что к лошадям не пробиться. Дрались отчаянно, осознавая – последний их час пробил. Да разве устоять пешему против конного! За полчаса и порубили всех. Некоторые пытались через реку уйти, так догнали их. Никто, ни один человек не вырвался из ловушки. Раненых добили.
Все перевели дух и вдруг, не сговариваясь, кинулись к подводам. Я и останавливать ратников не стал.
Подводы были полны мешками с горохом, Репой, сушеным мясом и рыбой, много было и Домашней утвари.
– Продукты не трогать! Все на пропитание ополченцам оставим. А остальное – по жребию поделим.
Одно немало омрачало – были и у нас погибшие и раненые. Убитых своих схоронили здесь, на высоком берегу. Поклонились воины, прощаясь с товарищами, погибшими за государево дело, за землю свою. Приметили могилу; выпадет еще раз здесь быть – крест христианский героям воздвигнем.
А теперь возвращаться надо, чтоб засветло с медленным обозом добраться, раненых на телегах не растрясти.
Возвращались уже в сумерках.
– Ну как, Василий? Удалось тебе кого-нибудь из татар срубить?
Ответил Федька.
– Он, как берсерк, в толпу их влетел. Саблей крушил, как заводной. Я уж и сам опасался приближаться. Ты на кафтан его, боярин, взгляни. Весь в крови, а на самом – и царапины нету!
– Молодец, Василий! Не посрамил отца да честь боярскую!
В лагере с нетерпением ждали нашего возвращения. Мало того что мы вернулись в лагерь с малыми потерями, так еще и обоз трофеев пригнали. Раздали сразу кашеварам мешок гороха, мяса сушеного, и вскоре поплыл над станом ароматный запах. А то ведь поднадоела всем перловка. А горох еще щедро приправили салом.
Пока варилась в котлах еда – а на дровах над костром да в большом котле приготовить – дело долгое, ратники обменивались впечатлениями от боя. У всех было приподнятое настроение – татарву бьем, и пока успешно, помаленьку трофеи множатся. Почему бы и не быть радости? Жив, здоров, сыт – много ли воину в походе надо?
Вкушая ужин из трофейных продуктов, мы все подняли по чаше вина за упокой души погибших товарищей. И закончили вечер благодарственным молебном Господу о победе над иноземцами, за успех государева дела.
Сон свалил уставших воинов, и только дозоры на подступах к бивуаку бдели, перекрикиваясь в тишине ночного леса.
Из шалашей доносился храп сотен ратников, где-то, совсем близко, ухал филин. Я поправил кошму, укрывавшую безмятежно спавшего Василия, и провалился в дрему.
Ну а поутру началась так ожидаемая всеми дележка трофеев. Мы опять бросали жребий, и никто не был в обиде.
Часа через два после подъема послышался отдаленный гром пушек. Все перекрестились. Не иначе – татары вновь в бой пошли.
Ратники непроизвольно потянулись к оружию, надели кольчуги и шлемы. Я же выслал дополнительные дозоры и усилил охрану бивуака. Ежели побегут крымчаки, как прошлый раз, – упредят. Здесь добивать станем. А коли не повезет основным силам русских, и побьют их татары, будем здесь стоять до последнего.
Долго громыхали пушки, но потом пальба стихла. А к вечеру гонец от главного воеводы
прискакал. Только ворота проехал, как заорал во все горло:
– Победа! Наша взяла!
Ратники, услышав радостную весть, восторженно завопили. Теперь все знали: раз уж побили татар в сражении, то и нам здесь недолго сидеть. И правда: через два дня главный воевода Василий Одоевский вызвал меня через гонца. На этот раз я взял с собой свой десяток для охраны.
Еще издалека мы увидели, что в княжеском лагере было многолюдно. У шатра толпились бояре, жадно расспрашивая подробности битвы.
Князь Одоевский вышел из шатра, вскинул руки в приветствии собравшимся воеводам.
– Победа, други мои боевые! Татары бегут! Но они еще сильны, грабят и осаждают города за Окой. Посему – каждому подойти, получить новое задание.
Мне выпало со своим полком к Зарайску идти. Далековато! Для конницы – несколько дневных переходов, а вот пешим ратникам – замучаешься ноги топтать да пыль глотать. Однако выбирать не приходилось.
Вернулся я в свой полк, в воинский стан, с грустью оглядел наш устроенный бивуак. Жалко покидать уже привычное, обжитое место – взять хотя бы тот же частокол – сколько сил надо было приложить, чтобы его возвести.
Я собрал бояр, объявил им, что утром снимаемся и идем под Зарайск, осажденный отступающими татарами. К моему удивлению, бояре новость встретили безразлично – в Зарайск так в Зарайск. Государь да князья-воеводы лучше знают, где полку стоять или воевать.
Утро было суматошным.
После завтрака я начал формировать походную колонну. Дорогу я представлял смутно, да выручил один из бояр, проживавший ранее в здешних местах. Он-то и пошел в головном дозоре.
Первыми двинулись пешцы, за ними – конники, а затем уже потянулся выросший обоз. На подводах лежало запасное оружие, провиант и взятые трофеи.
К вечеру, едва я объявил привал с ночевкой, пешие повалились на траву. Воин в зрелых годах снял сапоги и, сидя на траве, разминал ступни.
– Веришь, боярин, ноги гудят, – сказал он мне, когда я проезжал мимо.
– Верю, служивый. Ноги не сбил ли?
– Левую кажись, малость.
– Пока видно, поищи подорожник, приложи. Худо будет, коль идти не сможешь. Тогда десятнику скажи да у обоза держись. Путь долгий еще. Держись!
Пока кашевары разводили огонь да готовили, многие уснули, не дождавшись ужина. Поскольку конным было полегче на марше, в дозоры заступили именно они.
Через несколько дней пути, когда мы, уставшие и насквозь пропыленные, выехали из леса на
опушку, то увидели вдали старинный город Арайск.
Я заметил, как от них отделился одинокий всадник, видимо – гонец, и помчался к осаждавшим город татарам. Мне думается, что татары первоначально приняли нас за небольшой отряд русских, случайно вышедший на город. Но по мере того как весь полк выходил из леса и разворачивался во фронт перед опушкой, их пыл угас, и татарская полусотня, развернувшись, бросилась назад.
Я не отдавал приказа на преследование. Это могло быть и любимой уловкой татарской. Сымитируют бегство и заманят в ловушку, под удар превосходящих сил в засаде. Нельзя спешить, надо сначала оглядеться, разведать – сколько татар и где стоят их основные силы?
Вот я и послал конных лазутчиков с наказом – обойти город и по возможности прикинуть силы противника. Узнать бы еще, что с городом, сколько там защитников и сколько они смогут еще продержаться. А там и ударить можно. Татарам по-любому сейчас придется воевать на два фронта: держать осаду и остерегаться нашего удара им в тыл, стало быть – давление на город ослабнет.
Пока лазутчики разведывали обстановку, пешцы порубили деревья, устроив нечто вроде частокола перед нашим порядком. Вздумают татары сейчас ударить, не сразу прорвутся: перед ними – заостренные, вкопанные в землю бревна, сзади нас – лес.
Мы развели костры, приготовили еду. После марша надо подкрепиться. Голодный ратник плохой воин.
Вернулись несколько групп лазутчиков. Одна из групп притащила пленного татарина. Прямо подарок! «Язык» – это ценно.
Сразу собрались бояре, из ратников нашли толмача, знающего татарский язык. Начали допрос. Татарин не запирался. Хоть и знал не много, но обстановку позволил прояснить.
Оказалось, что город осаждают три сотни, сумевшие уйти после разгрома основного татарского войска под Коломной. Настроение у татар – хуже некуда, упадническое: есть нечего, все деревни вокруг города разграблены еще ранее, когда татары шли к Москве. Город не сдается, а с появлением моего полка татар охватывает тревога: а ну как это лишь головная часть большого русского войска?
Когда татарина «выпотрошили», вызнав все, что нам было надо, один из бояр сказал:
– Пора его повесить!
А у меня в голове созрел другой план.
– Нет, отправим его назад. Пусть мурзе своему передаст, что я даю ему время до заката солнца, чтобы уйти. Пусть думают, что завтра с утра на приступ пойду – с пушками и войском великим. Щадить не станем никого и пленных брать не будем. Толмач, переведи!
Татарин выслушал, кивнул. Я указал взглядом на руки – толмач разрезал ему веревку на Руках и вывел за наш стан.
Пока они шли, татарин вертел головой. Воинов было много, и татарин это видел. Вот пусть поделится увиденным с мурзой.
Долго еще виднелась одиноко бредущая в сторону города фигура татарина. Сначала он часто оборачивался, не веря, что свободен, и ему не пустят стрелу в спину, но скоро скрылся вдали.
А часа через три мы увидели удивительную картину – татары собирались, садились на лошадей и уходили. До заката было еще далеко, но, видимо, мурза татарский не захотел рисковать.
Я отдал распоряжение конным дозорным проследить – ушли ли татары, не очередная ли это татарская хитрость? Построил пешцев, и в боевом порядке мы пошли к городу.
Дозоры вернулись, сказав, что татары ушли, и их разъездов не видно.
Когда до города оставалось всего сто метров, ворота распахнулись и навстречу нам высыпали жители. Изможденные осадой, многие – с повязками на ранах, они со слезами радости встречали моих ратников. Оказывается, осада началась месяц назад. За это время подъели запасы провизии. Татары обложили Зарайск плотным кольцом и не один раз пытались штурмовать город, но защитники устояли.
Я подивился про себя – почему татары не сожгли город? Вероятно, они рассчитывали взять его штурмом, поживиться трофеями и увести жителей в полон. Не удалось!
Чтобы поддержать жителей, пришлось с обоза отдать весь трофейный горох и перловку.
На ночь мы разбили лагерь у стен города. В самом городе, может быть, и было спокойно, но ратники расположились бы в избах – поди их собери, да и жители наверняка бы нашли, чем их напоить – пивом или твореным вином. Продукты-то жители съели, а вот спиртное в подвалах еще поди осталось.
С утра я послал к главному воеводе Одоевскому гонца с донесением о снятии осады с Зарайска и уходе татар. А в ответ гонец привез указание возвращаться в Коломну. Похоже, война заканчивалась.
Мы собирались не спеша и вышли на Коломну уже за полдень.
Возвращаться обратно было веселее – не довлела неопределенность: что впереди? С каждой верстой все ближе Коломна, за нею – Москва, так до Вологды и доберемся. Скоро вернемся домой, да с такими трофеями!
Я ехал с конными и знаменщиками впереди колонны, выслав передовой дозор. Колонна растянулась по степной дороге. Обоз в конце, под охраной Денисия. С ним за тыл наш я был спокоен.
Проехали рощу. Взору открылось заброшенное поле с поникшими на солнце перезревшими колосьями ржи. Показалась деревенька. Мы увидели следы набега татар: свечками чернели остовы печей, на пепелищах сожженных изб, среди обугленных останков, копались и сновали бабы. Около двух уцелевших изб стучал топор – угрюмый мужик правил изгородь. Другой мужик на тощей лошаденке тащил жердины.
Завидев воинов и стяг с крестом, крестьяне прикладывали загорелые ладони козырьком ко лбу, узнавали: «Свои едут!», и крестили нас вослед. Обозные – чем уж было – делились с погорельцами. А вездесущие босоногие мальчишки пристраивались к конникам и, с интересом разглядывая доспехи и оружие, бежали за нами до околицы.
Перевалили за холм. Перед нами открылась уходящая вниз долина с леском на горизонте. Сверкнула на солнце лента небольшой реки. Нам было хорошо видно, как далеко впереди приближались к лесу наши дозорные. Вдруг они остановились. Один из них развернул коня и поскакал назад, к нам.
Я насторожился. Обернувшись, поднял руку.
– Сто-о-ой!
Мою команду тут же передали по колонне.
Я подозвал сотенного Афанасия:
– Проверить оружие! Рысью – за мной!
Мы с полусотней помчались навстречу дозорному. Вот он осадил лошадь и остановился.
– Воевода, в леске мужики татар беглых окружили, кольями бьют ужасть как!
Теперь мы уже и сами слышали жуткий вой, гортанные крики татар и русскую ругань.
Я посмотрел на своих конных.
– Подможем православным, боярин? – спросил с задором Федька-заноза.
Да-а-а! А я-то думал, что все – покончили с басурманами в порубежье. Ан-нет, не все еще удрали, для кого-то – вона как все оборачивается!
Я послал конного к стоящей колонне – передать, чтобы усилили охранение: не ровен час, налетят крымчаки на обоз – им терять нечего.
– Всем внимание! Развернуться в цепь, плотный ряд! Луки – приготовить, сабли наголо, за мной! – крикнул я, сложив рупором ладони.
Конники кипели от нетерпения, желая поскорей сразиться с басурманами.
Мы подскакали к лесу, углубились в чащу – здесь движению мешали деревья, выехали к опушке и… остановились.
В лощине, полого спускающейся к речке, метались татарские воины, пытаясь защититься от наседавших мужиков – без своих лошадок, в разодранных халатах. Колчаны были пусты – видно, стрелы давно кончились. Татары отчаянно размахивали саблями и ножами – да что проку? Рассвирепевшие мужики пронзали очередную жертву кольями – спереди и сзади, справа и слева, и добивали на земле ножами и топорами. Много сраженных крымчаков корчилось в агонии; рядом валялись выбитые сабли и ножи. Кто-то еще пытался устоять на ногах, закрываясь руками от ударов рук, ног, кольев, а больше – катались по земле, сцепившись с косматыми мужиками. Татары визжали, рычали, пытались кусаться.
