===
ГЛАВА VI (Продолжение)

Крестьяне крушили все направо и налево – жестоко, остервенело. «Бей его! У, собака! В зубы его, Трифон! Уй-е! А-а-а! Ы-ых!» – кричали мужики, огревая крымчаков всем, что подворачивалось под руку. В ход шли оглобли, колья, жердины, косы и топоры. Крики, стоны и глухие удары эхом множились в чаще.
При нашем приближении расправа мужиков над татарами только усилилась. Похоже, вмешательство конников уже и не требовалось. Мы стояли и смотрели, как изливается гнев народный, но были готовы при надобности прийти на помощь – руки держали на рукоятях сабель.
Какой-то дюжий молодец свалил дородного татарина в кожаной рубахе с вшитыми металлическими бляшками, стянул с него шлем и дубасил его по голове этим шлемом. Двое других взяли в оборот толстого, блестящего от брони, татарина – опрокинув на спину, мутузили его огромными кулачищами.
Один крымчак сумел-таки вырваться и побежал вверх по склону в сторону леса. Преследуемый целой толпой, он попытался найти спасение на березе. Какое там! Набросили вожжи, дернули – и он кулем свалился вниз, только ноги мелькнули в воздухе.
Положение татар было плачевным. Они оказались в узком мешке: со стороны леса мужики наседали, а теперь еще и мы подошли. За ними – речка. Кому удавалось вырваться, как очумелые, бросались к ней, надеясь спастись бегством. Но низина в этом месте была заболоченной из-за ключей, бивших на берегу – на самой границе земли и воды. Мужики прижимали отступавших татар к берегу, колеблющемуся под ногами, и они увязали в илистой жиже, без всякой надежды выбраться.
Ждать исхода схватки пришлось недолго. Вот и у реки татар добили. Никто не спасся. Распаленные боем мужики, тяжело дыша и сверкая глазами, поднимались с земли, отряхивая порты от налипших листьев и мусора, собирались вокруг воинов.
Я вышел вперед.
– Все видели, что будет с теми, кто ступил на землю русскую с мыслями подлыми, с огнем и кровью? Ударили войском, навалились миром – и где теперь дерзкие, воинственные и чванливые крымчаки? Я благодарю всех – помогли покончить с нехристями, охочими до грабежей и наживы. Благоденствия вам, православные! – поклонился я всем.
– По коням! – скомандовал я, и мы поскакали к ожидавшей нас на дороге колонне, чтобы продолжить движение к главному стану нашего войска.
В стане главного воеводы было пустовато.
Когда я вошел в шатер и поприветствовал князя Одоевского, он предложил присесть.
– Ну что, Георгий, враг ушел несолоно хлебавши. Война закончена, государь распорядился распустить полк. Теперь тебе да боярам твоим путь через Москву. В Разрядный приказ знамя полка сдашь да воеводскую отписку подготовь, дьяку представишь. В приказе жалованье получить надо. А уж опосля – по Домам. Не ожидал, что ты с честью полком командовать сможешь. Одно дело – десяток боярский в сечу водить, и совсем другое – полк. Молодец! Государю все обскажу. И что татар побил, сам малой кровью откупившись. Так и впредь воевать надо. Долго не задерживаю, понимаю – устал. Да и у меня дел невпроворот. Свидимся еще.
Я откланялся.
Полк мой остановился на ночлег здесь же, в главном лагере. Я собрал бояр, поблагодарил бояр и воинство за верность долгу, усердие в деле государевом, за храбрость. И обрадовал, что война закончена, государь ополчение по домам распускает. Сообщение было встречено с ликованием.
Напоследок я дал задание боярам – о дружинах своих заботиться, подготовкой воинов заняться, у кого слабыми оказались, про доспехи и вооружение помнить. Обещал в Москве о пушках для полка договориться – чтобы людей для наряда пушечного готовили.
Я собрал свою дружину и людей знаменных – им следовало со мной до приказа быть, и мы выступили в столицу.
До Москвы мы добирались долго – сдерживали пешие ратники, да еще и дороги оказались забиты войсками, идущими из Коломны.
Мы въехали в белокаменную уставшие, и – сразу в Разрядный приказ. В здании было много служивых. Нашли комнату дьяка. Знаменщики вошли со знаменем. Я опустился на колено, прикоснулся губами к краю полотнища и передал стяг дьяку. Священная хоругвь будет храниться в палатах до следующих сборов. Однако если война случится, получим мы уже другое знамя. Так делали при государе Василии, чтобы неприятель в бою не знал заранее – что за полк перед ним.
Рассказал коротко дьяку о проблемах воеводских, про пушки и пищали. Осталось отписку воеводскую готовить, позже составлю и передам.
Вышли от дьяка в шумный зал – приказ напоминал растревоженный улей: сновали писари, подьячие, толпились бояре, ожидавшие жалованья. Дошла очередь и до меня. Я получил жалованье, вздохнул облегченно, и мы в этот же день, хотя и наступил вечер, выехали из шумной столицы.
Ехали до первого постоялого двора, надеясь на человеческий отдых – в постелях, но двор оказался забит до отказа такими же ратниками, как и мы.
– Ну что, други, будем искать другой постоялый двор?
– А может – ну его к черту? Месяц на земле спали, поспим еще, – предложил Федька-заноза.
Отъехав с пару верст, мы нашли отличное место на опушке леса, у реки. Расседлав и пустив пастись лошадей, мы улеглись на потники и уснули. Даже готовить еду никто не захотел.
Зато утром развели костер и покушали обстоятельно, не спеша. И ехали также не быстро. Куда теперь спешить? Врагу дали отпор, трофеи взяты, жалованье получено. Холопы боевые в Уборке урожая участия не принимают. Можно и не торопиться.
Однако по мере приближения к дому лошади сами стали убыстрять ход, и последние десятки верст мы уже летели галопом. Вот и Вологда показалась. Все, дома!

*** 

===

ГЛАВА VII                  

После радостной встречи дома, отмывшись и отъевшись домашними харчами, мы сходили в церковь – приняли причастие, поставили свечи Георгию Победоносцу и святому Пантелеймону.
И вновь меня закрутил, затянул нескончаемый круговорот дел в вотчине. Хотя и принял новых холопов управляющий, однако надо было и самому поговорить с людьми, определиться – кто что может, какому ремеслу учен. Грядки с морковкой да репой полоть ума много не надо. А вот ремесло какое ведать – иное дело.
Среди холопов, освобожденных из татарского плена и доставшихся мне по жребию, оказалась кружевница. Стало быть, мастерскую надо делать, да из девочек-подростков учениц набирать. Грядки да поля – занятие летнее, сезонное, зарядят дожди да зима нагрянет – что крестьянину делать? А мастерская и работу и Доход круглый год давать будет. Мастеру – деньги на житье, а мне – прибыток.
У меня в вотчине чистых крестьян не более половины, остальные – мастеровые. Построй
избу, вложи немного денег на обустройство – дальше способный к ремеслу человек сам работать будет, коли не ленив. А места вологодские богаты. И мед диких пчел только что по земле не течет, и зверя промышлять можно, рыба в озерах и речках косяками ходит, руда железная в болотах неисчерпаемыми слоями громоздится. Не ленись только, работай споро. Пьяниц и лентяев не держал я – пустое.
Опять же – боевыми холопами из новых заниматься надо. Целый десяток себе набрал. И во главе его поставил Федьку-занозу. Он у них теперь – десятником, и жалованье ему повысил. Федька взялся за дело всерьез, чувствуя ответственность. Гонял их до седьмого пота, по настойчивости от меня не отставал: «Когда кольчуги холопам справим? Да и мушкеты покупать пора», – наседал он на меня. Так и ушли почти все деньги из жалованья за боевой поход на кольчуги, мушкеты, порох да свинец для пуль и картечи.
Во главе своего старого, проверенного, испытанного в боях десятка Василия, сына своего, поставил. Побывал парень в боях, понюхал пороха, саблей в бою поработал – пусть десятком руководит, к ратной боярской доле приучается.
После похода число боевых холопов у меня возросло сразу вдвое. И забот прибавилось. Я уже с досадой вспоминал, как от землицы у государя отказался. Земля – она кормилица, ежели ее есть кому обрабатывать, только за нее я воинов – «оружно, конно и людно» выставлять должен. А теперь получается, что ратников у меня избыток. А и пусть, жизнь – она такая, по-разному сложиться может – пригодятся.
Месяц крутился я по своему поместью, наставлял управляющих в деревнях, к тому же – сентябрь на носу, конец года, пора и подати собирать, свою долю боярскую с урожая.
И пока дожди не зарядили, решил я навестить настоятеля Спасо-Прилуцкого монастыря, иеромонаха Савву. Не был у него давно уже, даже неудобно как-то.
Выехал один, как делал всегда при поездках в монастырь. Афишировать эти посещения мне как-то не хотелось. Монах при воротах узнал меня, отворил калитку.
Настоятель был в своей келье; принял радушно, но попенял за то, что давно не был – неужто совсем забыл?
– Дела все, – неловко оправдывался я. – Вот, на сече с татарами был.
– Уже извещен. Поздравляю с повышением – не просто боярин, а еще и воевода. Говорят, проявил себя. Рад, что я не ошибся в тебе. Не часто человек оправдывает надежды. Видно, Господь направляет твои помыслы. Расскажи, что делал, как сражался.
Я начал скомкано, не зная, насколько искренне любопытство настоятеля, и в каких пределах можно рассказывать ему кровавые подробности сечи. Однако в ходе повествования, чувствуя его неподдельный интерес, я разошелся – даже о захвате Василия татарскими лазутчиками поведал.
Потом мы поговорили о мирских новостях, и под конец беседы настоятель неожиданно для меня вытащил из ящика стола и вручил мне нож в скромных ножнах.
– Думаю, он пригодится тебе в ратном деле.
Я вытащил нож из ножен и только хотел провести пальцем по лезвию, как Савва перехватил мою руку:
– Не моги! Лезвие отравлено!
Видя мое удивление, он пояснил:
– Лазутчика мы тут папского, схизматика ватиканского поймали – так то его нож. Либо убить исподтишка кого хотел – не знаю. Допросить не успели – принял яд и отдал Богу душу.
Лихо! С помощью испанского золота Ватикан организовал разветвленную шпионскую сеть по всей Европе, не исключая и Руси. Информация шла обильная, и Ватикан держал руку на пульсе, будучи осведомлен о жизни царственных дворов и даже простого люда. При этом сам Ватикан погряз в роскоши, пьянстве и блуде.
Я сунул нож в ножны и прицепил к поясу. Надо припрятать его куда подальше и не забыть достать, когда на сечу поеду. Не приведи Господь запамятовать, да хлеб или мясо им в походе порезать. Обидно будет умирать не от раны, а от своего же ножа.
Добравшись до дома, я закинул его на шкаф в своем кабинете.
А через несколько дней ко мне в Вологду заявился боярин Тучков, мой сосед по поместью.
– Давненько мы не виделись! Не возгордился, случаем? – едва поздоровавшись, спросил он.
– Никита, разве ты плохо меня знаешь? Сегодня меня воеводой поставили, завтра – тебя. Дело случая!
– Ага, случая. Я вот выше сотника никак подняться не могу, хотя бы товарищем воеводы.
Должен напомнить, что товарищем назывался заместитель – сотника ли, воеводы.
Я со всеми почестями провел Никиту в дом – все-таки мы с ним знакомы давно, соседи добрые, не в одной сече бок о бок рубились.
Пока челядь собирала на стол, мы поделились новостями. Собственно, новостей-то было – раз-два, и обчелся.
Когда стол был уставлен яствами, мы перешли в трапезную и отдали должное жаркому из поросенка, гречневой каше с фруктами, вину домашнему да рыбке.
Вот и славно – пообщались! Прощаясь, Никита заявил:
– Что мы с тобою все только в походах и видимся – вроде как и не соседи добрые. Приезжай ко мне на охоту. Медведь повадился на овсы ходить, скоро уже убирать нечего будет.
– Я с удовольствием, только скажи когда.
– А давай завтра – что откладывать?
На том и уговорились.
Я приказал Федору-занозе приготовить рогатины, ножи побольше размером и, немного подумав, добавил – еще и мушкет с пулями чтобы захватил.
Зашел в комнату к Василию. Он сидел за столом у окна, старательно изучая книгу.
– Чего читаешь, сынок?
Василий смутился:
– Вот – великие битвы изучаю.
– Молодец! Хочешь завтра со мной на медвежью охоту поехать?
– Конечно, хочу – зачем спрашиваешь?
– Тогда завтра оденься попроще, кольчугу не забудь надеть, и кинжал обязательно захвати. Федор рогатины приготовит.
Рогатина – охотничье копье с толстым и прочным древком, часто перехваченное железными кольцами. Лезвие длиной сантиметров тридцать, широкое, с прочной поперечиной вместо гарды. Фактически – короткий меч на древке.
Утром мы втроем – я, Василий и Федор – выехали со двора. Боевые холопы провожали нас завистливыми взглядами. Охота, тем более на медведя – самое мужское занятие, окромя войны. И развлечение, бодрящее кровь адреналином. Если медведь молодой – и мясо вкусное, а шкура, ежели ее выделать хорошо – прекрасный полог для саней – ноги в мороз укрывать.
За шутками и разговорами мы добрались до поместья Тучкова. У его дома уже толпились охотники – человек семь.
Увидев нас, с крыльца спустился Тучков.
– Рад приветствовать! Это кто же с тобой?
– Знакомься – сын мой, Василий, и Федор – нынче десятник.
– А лица-то знакомые!
– Когда на ваш стан татары напали, мы вместе вас выручали.
– Значит, боевые побратимы. Это славно! Ну, раз все готовы – по коням!
Все поднялись в седла и дружно выехали за ворота. Ехали на закатную сторону, удаляясь от моего и Тучкова поместий.
Отъехав верст на десять, мы спешились. С лошадьми остался коногон, а мы, навьючившись оружием, пошли дальше пешком.
– Давайте здесь, на опушке расположимся. Перед нами – овсы. Медведь обычно с той стороны приходит, ближе к вечеру. Будем ждать, – сказал Никита.
Мы улеглись на траве, а один из тучковских охотников залез на дерево.
Прошел час, другой. Все лежали молча: у медведя обоняние и слух хорошие, звякнет железо – и ушел зверь.
Сверху – с дерева – упала шишка, за ней, попав мне по спине – вторая. Я поднял голову. Охотник на дереве показал на поле. Ага, понятно – медведь появился.
Я толкнул Тучкова, уже прикемарившего на траве. Никита осторожно поднялся и выглянул из-за кустов. Затем прошептал мне на ухо:
– Здоровенный зверь – и прямо посреди поля. Делимся надвое и тихонько обходим его, чтобы не ушел – потом сближаемся. Медведь в кольце и окажется.
Никита дал нам трех своих людей и махнул рукой влево. Туда мы и двинулись, глядя себе под ноги, чтобы не наступить на сухую ветку. Пройдя метров сто, мы повернули на овсы, растянулись цепью и, выставив перед собой рогатины, двинулись к медведю. Я уже видел цепь людей и Тучкова, идущего нам навстречу.
А где же сам медведь? Мишка сидел в овсах – видна была лишь верхняя часть туловища и огромная голова. Он был увлечен овсами – срывал колосья лапами и жадно ел, собираясь нагулять жирку к осени. Видимо, он услышал шуршание колосьев об одежду идущих людей, повернул морду, затем встал. Твою мать! Да в нем, стоящем на задних лапах, изрядно больше двух метров.
Медведь стоял к нам спиной, видя только Тучкова и его людей. Вероятно, они успели подойти ближе.
Внезапно он опустился на все четыре лапы и бросился бежать прямо на нас. Мы застыли на месте, отставив назад правую ногу и выставив вперед рогатины.
Шуршание раздавалось все ближе и ближе. Но и медведь учуял наш запах. Он поднялся на дыбы в десяти метрах от нас, взревел, оскалился и пошел на задних лапах. Медведь был здоров, могуч и, судя по белым клыкам, молод. И что самое плохое – он пер на Василия, стоявшего от меня в десяти метрах. Что делать? Бежать на помощь? Унижу парня перед другими охотниками.
Дальше – за Василием – стоял Федька. Он повернул ко мне лицо, но молчал, как бы ожидая от меня подсказки – что делать будем?
Я решил – пусть все идет своим чередом, нужда возникнет – на помощь придем.
Медведь приблизился к Василию. Я видел побледневшее лицо сына, пальцы рук, вцепившиеся мертвой хваткой в древко рогатины.
Сын ударил медведя рогатиной, но неудачно – в брюхо. Раздался дикий рев. Медведь, размахивая лапами, пер на Василия, а тот, хоть и упирался ногами, не мог сдержать напора огромной туши и пятился назад. Пока ситуацию спасала мощная железная перекладина, не дававшая зверю приблизиться к охотнику.
Пора и нам вмешаться.
Я в несколько прыжков подскочил к медведю и всадил ему в правый бок свою рогатину. Медведь махнул громадной лапой, ударил по древку, и меня отшвырнуло в сторону, как пушинку.
Положение спас Федька. Морда медведя была повернута ко мне; Федька незамеченным подобрался к медведю и ударил его кинжалом в левый бок, в самое сердце.
Ранение, казалось бы, смертельное, но медведь продолжал стоять, размахивая лапами. Федька, сбитый ударом, покатился кубарем по овсу.
Подоспели двое охотников из тучковских – и с размаху всадили в медведя свои рогатины.
И лишь тогда рев утих, медведь закачался и Упал на спину.
Я перевел дыхание, бросил взгляд на Василия. По лицу его стекала струйка крови. Поднявшись, я бросился к нему.
– Цел?
С тревогой осмотрел голову сына. Слева, чуть выше уха, была глубокая царапина, обильно сочившаяся кровью. Кость цела, других повреждений нет. Слава богу, обошлось!
А шрамы – не беда, они даже украшают мужчину.
Я побежал к Федору – что-то он долго не встает. Федор лежал без чувств, но дышал. Я осмотрел его бегло – крови не видать, ощупал руки-ноги – вроде целы. Похлопал слегка по щекам.
Федька приоткрыл веки, повел глазами.
– Медведь?
– Завалили уже.
– Василий цел?
– Царапиной отделался.
Федька сел, схватился руками за голову.
– Звенит и кружится, как после хорошей пьянки.
– Посиди, спешить уже некуда. Видно, косолапый по голове тебя ударил.
Подоспел Тучков с охотниками.
– Завалили уже? Жалко, что без меня!
Обошли медведя, подсунули под него рогатины, перевернули.
– Эка вы шкуру попортили! – сокрушался Никита.
– Сам бы попробовал! – огрызнулся я.
– Да это я так, сгоряча, понимаю ведь. Эй, кто-нибудь! Телегу сюда гоните.
Кто-то из охотников пошел через поле к деревеньке, что была за перелеском, пригнал телегу. Лошадь всхрапывала, косила на медведя фиолетовым глазом. Возничий из деревенских обошел тушу, покачал головой.
– Да ведь в нем пудов двадцать пять веса. Не погрузим.
Погрузили. Ухватились, приподняли, подсунули под него древки рогатин и подняв, уложили на телегу. Тяжел! И духом звериным несет.
Васька придерживал у головы тряпицу, прижав к ране, а я помогал идти Федору. Его покачивало, скорее всего – сотрясение мозга.
Ничего, главное – кости целы, отлежится с недельку и будет как новенький.
Мы оседлали коней и не спеша ехали за подводой, делясь впечатлениями от охоты. Никита все сожалел, что медведь не на него вышел. Шкура трофея полагалась охотнику, принявшему основной удар зверя на себя, то есть Василию, а мясо – пополам меж боярами.
Прибыли в поместье.
Пока охотники свежевали тушу, мы передохнули, выпили винца.
– Ну, Василий, сын Георгия, с тебя причитается. Такого матерого зверюгу завалил. Небось, шкура на половину комнаты будет. Первый трофей?
– Первый, – откликнулся Василий.
– Хорошего сына воспитал, сосед. Пятнадцать лет, а уже новик и знатный трофей взял.
Тут же на дворе развели костер и начали жарить медвежье мясо. Красноватое на вид, по вкусу оно походило на свинину. Кто-то из охотников говорил, что его лучше есть копченым.
Пир продолжался до полуночи. Никита выкатил бочку пива, и мы ели мясо, запивая его свежим пивком.
Василий чувствовал себя героем, белея в сумерках перевязанной головой. А вот Федьку было жалко: есть он не мог – его тошнило, и он лежал в пристройке. Поздно вечером туда ввалились и мы – хмельные, возбужденные. Попадали в постели, и нас сморил сон.
С утра у всех болели головы – у Федьки от сотрясения, а у нас с Василием – от обильной выпивки. Никита предложил вина в качестве лечения, но мы отказались, выпив огуречного рассола.
Стало полегче. От одного упоминания о вине в желудке комок собирался, и подташнивало. Я знал русское хлебосольство – хлебни сейчас вина, и пир продолжится до вечера.
Никита выделил нам почти полтуши медведя, обильно посыпанной солью с перцем и обложенной листьями крапивы, чтобы мясо не испортилось.
Мы попрощались и двинулись домой, сопровождая телегу с мясом косолапого.
Добрались до дома. Федька сразу прошел в воинскую избу и улегся, его мутило.
Ратники перенесли на кухню мясо. Чего его беречь, пусть все попробуют.
Лена, как увидела перевязанную голову Василия, ахнула, прижала сына к груди и запричитала:
– Где же это ты так?
– Сучком о дерево окорябался, – не стал пугать мать рассказом об охоте Василий.
… Настал сентябрь, а с ним и новый год. Осень стояла сухая, да и рано ждать дождей. Это попозже – в октябре задуют северные ветры, разверзнутся хляби небесные, зарядят дожди, развезет дороги, будут ползти, едва не цепляясь за крыши, черные тучи, напитанные влагой. В такую слякоть хорошо сидеть дома, в уюте, зная, что убран урожай и закрома полны, так же как и кошелек. Замирает в это время жизнь на Руси. Даже торговля, поскольку подвоза свежих товаров нет. Рачительный купец заранее лабазы товаром набьет и торгует до морозов припеваючи, ожидая, пока реки покроются льдом. А пока – все крестьяне на полях, торопятся убрать все, что еще не успели. И убирать не так много – капуста, репа, морковь уже давно убраны. Рожь да пшеничка – тоже, остается овес да лен.
Вот в такую пору меня и нашел гонец, когда я ехал по центральной улице Вологды.
– Боярин Михайлов?
– Он самый.
– Воевода Плещеев вызывает.
Ничего не попишешь, раз зовет – дело важное есть.
Я развернул коня и по Завратной поскакал к воеводе, распугивая редких прохожих. Свернул
на Пятницкую, еще поворот. И вот я у дома Поместного приказа. Поприветствовав ратника у входа, прошел в кабинет Плещеева.
– Здрав буди, боярин! Садись и слушай. Радения твои о выучке рати конной в полку сводном до государя нашего дошли. Отписку твою о баталии летней на Оке и предложения по бою огненному велел он воеводам своим обмыслить. Князья Иван Воротынский с Василием Одоевским совет держали, и после оного задумал государь полк яртаульный из самых резвых конных пищальниками усилить и тебе под начало отдать.
Я обомлел. Ничего себе! Яртаул – это же лучшие ратники. И к разведке, и к бою годные – элита войска, можно сказать!
– И то не все. Как видишь, к предложениям твоим интерес государь проявил, а потому, чтобы умение ратное поднять, поручает тебе конным людям с пищальниками заставу учинить под Великими Луками. Там князь Александр Владимирович Ростовский с воеводами стоит, туда и яртаулу сбираться велено.
Я вытер рукавом пот со лба – все услышанное было для меня полной неожиданностью.
Плещеев встал. Я тоже поднялся и, кажется, мне удалось справиться с охватившим меня волнением. Воевода глядел мне прямо в глаза:
– Еще скажу тебе: слышал я – неспокойно ноне на стороне литовской после налета на Рославль литовский псковского воеводы, ослушника государева Александра Сабурова. Дерзость же его в том, что по лету сей воевода без ведома государя с набегами в земли литовские вошел. Объявил себя преемником – де, от великого князя Василия под руку короля Сигизмунда идет. А при нем три тысячи ратников голодают. Поверили горожане, провизию дали. Вел себя Сабуров до поры до времени чинно, а в торговый день ворвался в город и обогатился добычею, людишек побил и пленных взял, уйдя благополучно. Так что всяко там сложиться может, Сигизмунд обид не прощает. А гетман его, Константин Острожский, после Орши, горькой нам, силу почувствовал. Да небось и сам слышал о Константине сем – Божий враг и государев изменник!
Я кивнул.
– Мыслю так – тебе на Великие Луки сподручнее через Устюжну и Новгород идти. Ну, прощай! С Богом!
Я сбежал по ступенькам, вскочил на коня и – домой. Объявил сбор.
Оба десятка собрались быстро, перекинули сумы с бельишком да провизией через седла, проверили оружие. Через час уже и выехали. Прохожие смотрели нам вслед и осеняли крестным знамением.
Впереди скакал Федор, он хорошо знал местные дороги – здесь родился. Каждые полчаса мы пересаживались на заводных коней, и до вечера успели пройти полсотни верст.
Я ехал и размышлял. Ертаул, или яртаул, – это повышение для меня или понижение?
Это сборное воинское подразделение; изо всех ополчений войска в него выделяют конные сотни наиболее опытных и хорошо вооруженных ратников – обычно из молодых детей боярских. В сражении яртаул шел впереди передового полка, осуществляя разведку и охранение и принимая на себя первый удар противника. В условиях внезапного столкновения с врагом от ратников требовалось бесстрашие и стойкость, а от воеводы – быстрая реакция и умение вести встречный бой, жестокий и кровопролитный. Как правило, потери в яртауле были велики. Если противник был смят яртаулом, в дело вступал передовой полк, а ежели враг оказывался силен, от передового полка, а также полков правой и левой руки выделялись в помощь яртаулу «подъезжие сотни». В случае упорного сопротивления снова высылалась подмога, и в итоге в передовом, сторожевом и других полках зачастую оставалось не более половины ратников.
Пришедшие на помощь яртаулу «подъезжие сотни» на время сечи переходили в подчинение к воеводе яртаула, и потому ему приходилось командовать значительными силами, доходящими иногда до половины численности всей рати. Каждая «подъезжая сотня» имела свой сотенный флаг определенного цвета, и в бою воевода мог видеть, где находятся его ратники. Сигналы передавались трубачом или барабанщиком. Часто у самого воеводы был закреплен на луке седла «ездовой тулумбас» – маленький медный барабан, и сигналы подавал он сам.
Я ехал и перебирал в уме – что сделал и чего не успел сделать во время сборов. Получалось – вроде все.
Через две недели мы уже подъезжали к Великим Лукам. Впереди показался конный дозор. Мы подскакали и остановились. Старший, узнав, куда и зачем следуем, отрядил нам проводника, и вот мы – у ворот заставы.
Здесь располагался лагерь. По ровным рядам палаток, сотням ратных людей у дымившихся костров, множеству пасущихся невдалеке лошадей я сразу понял: князь Ростовский организовал лагерь ладно и дело свое знает – это не то неорганизованное ополчение, которое я принимал под деревней Крюково летом.
Меня снова охватило волнение – совладаю ли? Однако ж надо наперво – к князю. Сопровождающий нас дозорный показал рукой на шатер с белым княжеским стягом в центре заставы. Мы спешились. Я оставил своих ратников у входа, назвался стражникам и вошел в шатер.
Представился князю честь по чести. Он был немолод и, как я уже знал, отличился в сражениях с литвинами здесь, на порубежье, и с казанцами воевал. Рядом с князем сидели незнакомые мне бояре, сновали помощники и посыльные. Бояре, оторвавшись от дел, с любопытством разглядывали меня и переговаривались, одобрительно кивая бородами.
– Садись, боярин Михайлов. Вижу, притомился с дороги – путь долгий, знаю. Отряд твой яртаульный, повелением государя из окрестных городов собранный, лагерем стоит, – он махнул рукой в сторону стана. – Важное дело государь поручает тебе – с молодцами сими заставу держать и яртаульные навыки в службе проявить. Воеводы мои в том помогут тебе. Вот – князь Федор Васильевич Оболенский и воевода Иван Васильевич Лятцкой. Как мыслишь дело ладить?
Такого вопроса я ожидал – о том думал всю дорогу на переходе. И потому с жаром стал рассказывать воеводам о своих задумках, хитростях военных, использовании огненного боя.
Воеводы слушали внимательно, не перебивая меня, однако видел – хмурятся. Конечно, мне не пристало не только поучать бывалых полководцев, но и даже выглядеть равным им – ведь в воеводах я недавно. Потому, трезво оценивая ситуацию, я апеллировал к их опыту, совету. Это принималось.
Тут вступил в разговор Иван Лятцкой.
– Складно сказываешь, боярин. Ну а коли в сражении настоящем тот же гетман Острожский сильнее и хитрее окажется и яртаул отрежет, истреблять зачнет – что делать станешь?
Вопрос прямо в лоб, а отвечать – надо. На моей стороне было то преимущество, что я знал о боевом опыте Суворова, Петра Великого, да и Наполеона: не числом врага крушить, но умением. И относиться к полководцу вражескому следует как к достойному противнику, суметь его глазами на бой смотреть.
– Так мыслю, бояре. Одной доблестью дело такое не выправишь. А чтобы конфузии и сраму избежать, надо разведкою силы и замыслы неприятеля выведать и представить, какую бы я, на месте противника, хитрость задумал и куда бы войско направил, да в какой момент? То и гетман Константин свершить вполне может. Вот оттуда и мне удара главного ждать следует, предполагая, значит, что у гетмана умения и мудрости не менее моего может быть.
Мне показалось, что воеводы меня не поняли. Что ж, это по истории наша русская беда – недооценивать противника, и разгром рати воевод Челяднина и Голицы на берегу Днепра под Оршей тому подтверждение. Тогда под натиском наших ратников строй литовский расступился и обнажил заготовленные пушки, без труда расстрелявшие в упор русских воинов. А ведь против 35 тысяч литвинов в войске Острожского нашего войска вдвое. Самонадеянность воевод подвела, их заносчивость и высокомерие. Шапкозакидательство, одним словом.
Зашумевших бояр остановил князь Ростовский.

– Ну что же, воевода, вижу – разумеешь в яртаульском напуске. Однако сведать о замыслах врага не просто. Коль почувствуешь, что может он посильнее оказаться – отступи допрежь, силы набери, дождись перевесу, чтобы людей 3Ря не положить!

Действительно, это была военная доктрина Васильева войска – избегать боя даже с равным противником, а тем более – превосходящим нашу рать в силе. Ну что ж, суворовская и петровская наука побеждать меньшим числом еще впереди, потому я согласно кивнул.
– Где прапорщик твой?
– С ратниками у шатра дожидается.
– Передай ему прапор яртаульский. Беречь пуще глаза!
Товарищ князя вручил мне яртаульский прапор – тоже белого цвета знамя с раздвоенным концом. Я поцеловал его и спрятал на груди.
– Пока иди, отдыхай, располагай людей своих. В стане для тебя шатер воеводский поставлен, а завтра с утра принимай яртаул, действуй!
Я вышел из шатра озабоченный. Меня окружили занудившиеся долгим ожиданием ратники.
Мы направились в лагерь. По дороге я пытался собраться с мыслями, но ничего не выходило – после долгой тряски в седле все тело ныло и требовало отдыха. То же чувствовали и мои товарищи. «Все! На сегодня – все! Отдыхать! Утро вечера мудренее», – с этой мыслью и уснул.
И снился мне сон. Из детства… Я иду с матерью по мосту через бурную реку и крепко сжимаю ее руку, потому что в деревянном настиле моста много прорех. Через них видно, как стремительно несет свои воды быстрая река. У меня кружится голова, я перепрыгиваю худые места, выпавшие доски. Мне страшно – прямо под нами несется бурный поток.
– Юра, гляди только под ноги, не смотри вниз, на несущуюся реку, не смотри вниз, не смотри…
И вот мы уже прошли середину моста. Дальше настил поцелее был, как мне казалось. Я смело наступил на доску, она предательски ушла из под моей ноги, и в последний миг я судорожно вцепился в руку матери.
– Надо не только глядеть, но и видеть – не подведет ли тебя вроде бы и целая доска, – наставляла меня мать.
Дальше я шел, сначала проверяя носком ноги настил, и только потом наступал. Вот и берег. Где-то вдалеке послышался звон. Звук нарастал, отдаваясь в ушах громким набатом.
Я открыл глаза.
– Ну и силен ты спать, боярин! – это был Федька. – К заутрене колокол в Луках зовет. Все уже на ногах.
Я стряхнул остатки сна, быстро поднялся и вышел.
Рядом у костра собрались сотники. Грели над пламенем озябшие руки – осень ночной прохладой давала о себе знать. Над огнем в котле чавкала каша, расточая аромат.
Мы начали есть, и так, за сытным завтраком и перезнакомились.
Бородатый дружинник – косая сажень в плечах – представился:
– Сотник Матвей Снегирь. Из местных я, от великолукской рати.
Подходили другие сотники – из вяземского полка, дорогобужского, смоленского, старицкого, из Холмов, Порхова… Сразу видно – воины бывалые, многие со шрамами.
Оказалось, что Матвей и под Одоевым летом воевал. Общие воспоминания, радость победы в летней баталии, а еще – горечь утрат быстро сблизили нас, и вскоре разговор стал непринужденным, хотя я чувствовал, что ко мне, как к воеводе, присматриваются, и видел – дистанцию сохраняют.
Я поблагодарил сотников за трапезу, встал и огляделся. В большой излучине Ловати, на холме за земляным валом с глубоким рвом, белели церкви и постройки древней крепости Великие Луки, известной с 1166 года. Здесь проходил путь «из варяг – в греки», и река Ловать входила в этот путь: вверх по Днепру, волоком до Ловати, по Ловати – в Ильмень-озеро, дальше – по Волхову в Ладогу, из нее – по Неве – в Финский залив.
Перед лагерем была широкая поляна. Здесь я и распорядился построить отряд.
– Сотники, выводи людей на построение! Трубач, сбор!
Я начал объезд сотен, осматривая экипировку конников и вооружение. У ратников были в основном копья, луки, сабли, реже видел ручные заплечные пищали. Закончив осмотр, собрал сотников. Начал сверять людей по спискам, уточнять наличное оружие. Увы, огнестрельного было мало, в некоторых сотнях и десяток едва набирался. Решил всех пищальников свести в один отряд. Посоветовавшись с сотенными, назначил старшим над пищальниками седовласого ратника из Вязьмы, Левонтия Суморокова.
Товарищем воеводы объявил Матвея Снегиря. Определил посыльных – из боярских людей.
Кого назначить прапорщиком, или, говоря по иному – знаменосцем? Дело ответственное, если случится с врагом встретиться. В бою видят ратники свой прапор, значит – здесь, с ними воевода, там, где знамя – там центр. Повалилось знамя, не видно его – стало быть, беда со знаменосцем или, того хуже – полк без воеводы остался. Такой сигнал в сражении приводил не к организованному отводу, а к паническому бегству. Прапор – святыня любого подразделения, и его утрата в бою ложится на ратников позорным несмываемым пятном. И даже десятилетия спустя бояре переспрашивают:
– Это какой же Иванов? У которого ляхи прапор отобрали? Знаться с таким не желаем!
А чего тут думать? Назначу прапорщиком Василия. Летом, в сражении с татарами он опыт приобрел. Случись что – яртаульный стяг в надежных руках! Пусть сам назначит подпрапорщика из своего десятка, ратниками руководит. Ответственность большая, так и честь велика. И трубу, и ездовой тулумбас туда же передам.
Так и сделал – торжественно назначил прапорщиком Василия и вручил ему прапор, а заодно и трубу с тулумбасом для подачи сигналов – «ясаков».
Подъехали воеводы Оболенский и Лятцкой. Мы обговорили маршруты дозорных десятков – по низине Ловати, дорогам, ведущим на Новгород, Ржев, Опочку, и лесными тропами за рекой. Объяснил сотникам задачу, предупредив о бдительности. На порубежье тревожно, к любым неожиданностям с литовской стороны ратники должны быть готовы, зорко примечать все: следы от копыт коней, кострища, проверять подозрительных людей.
С оставшимися в лагере, свободными от службы ратниками поручил сотникам на сегодня отрабатывать действия по «ясакам», а после обеда – упражняться в лучной стрельбе, на скаку в цель попадать. Каждые полчаса – отдых коням и ратникам.
Видя, как лихо носятся конники по полю, выполняя команды сотников, воеводы довольно улыбались. Лятцкой с гордостью смотрел на конников:
– Бог в помощь, боярин! Ишь, молодцы!
Подключился Оболенский:
– Крепость доспехов и мощь коня в атаке яртаула важны, но первее – отвага, стремительность, маневр!
Я подхватил его мысль:
– Пока вот – ясачные навыки да глазомер в лучной стрельбе на скаку отрабатываем, а дальше – завязку боя, атаку с флангов, тыла на неприятеля, притворное бегство под удар засады, отводы.
Я с жаром рассказывал о своих задумках. Видя понимание, вошел в азарт:
– Понимаю – в бою неприятель свой маневр будет строить, и до поры хитрость его нам неведома. Потому так делать думаю – при атаке яртаула буду ясаками вводную давать, к примеру – «враг слева», и сотня, что перед неприятелем окажется, передовой станет, а другие сотни порядок сохраняют, чтобы враг не смог сломить яртаул обманом с флангов или тыла. И – ждать моего нового сигнала. А вводные задания мои внезапными для всех будут, коих и сотники заранее не знают.
К нам подъезжали разгоряченные сотники, уточняли задачи. На поле гремели трубы, сигналами стягов и громкими командами сотники управляли маневрами: всадники собирались в строй, рассыпались в лаву, порою мешая друг другу и путая команды. Впрочем, пока задачу добиваться слаженности действий яртаула в целом я не ставил: будем идти от простого к сложному.
В следующие дни все свободное от дозорной службы время я посвятил освоению тонкостей яртаульных умений. Начал с возвышенности изменять вводные – посыльные неслись с новым указанием, а соответствующие сотни атаковали условного противника – слева, справа, с тыла, вторая линия атакующих устремлялась в контратаку, изображала отвод, бегство под засаду…
Наблюдавшие воеводы охотно давали советы, бывало, и подправляли мои действия. Не оставил нас вниманием и князь Ростовский. Похоже, бояре были довольны.
– А вот коль и в бою сумеешь отнять сотни таким устройством – то добро будет! – заметил князь Ростовский.
Воеводы одобрили и прием, который бытовал в западноевропейской практике боя: перед атакой конницы по моему сигналу пищальники Левонтия Суморокова, чтобы ошеломить и расстроить условного противника, давали дружный залп.
… С ночи зарядил холодный осенний дождь. Я проснулся от шума хлещущих по шатру струй и лежал, размышляя: как применить пушки на колесном ходу перед атакой конницы?
Мои раздумья прервал посыльный князя Ростовского. Откинув полог, он крикнул:
– Воевода, срочно князь зовет!
Я растолкал Федора.
– Что-то стряслось. Князь вызывает.
У Федора сон как рукой сняло. Наскоро собрались и вышли из шатра.
Только начинало светать. Серые дождевые тучи скрадывали время. Стражники ежились от холода, но службу несли справно. Завидев нас, тревожно вглядывались в лица: «Никак беда?»
Капли дождя шлепались в лужи, фонтанчиками разлетались в стороны. Недобрые предчувствия охватили меня. Федька, на ходу протирая глаза, не отставал от меня.
К шатру князя Ростовского спешили воеводы и помощники. Отряхнув мокрую одежду, я вошел в шатер.
Подождав подоспевающих бояр, князь Ростовский начал:
– Вот что, други мои! Приехал гонец от наместника Опочки Василия Михайловича Салтыкова. Худо дело! Осадили ляхи крепость, пушки подтягивают. Едва гонец от воеводы прорвался – помощь нужна. Сейчас же гонца отправляю в Вязьму, к князю Василию Васильевичу Шуйскому. И другого гонца в Москву снаряжать буду, посветлу поедет государю весть донести.
Мы внимали словам князя с тревогой. Недолго мир длился, опять – война!
Ростовский продолжал:
– Пока рать из Вязьмы подойдет, и государь войско главное соберет, Опочка пасть может. А сдать ее нельзя – то дорогу на Псков ляхам откроет. Сегодня тебе, Федор Васильевич, и тебе, Иван Васильевич, ратных людей к походу готовить, а ты, воевода Михайлов, яртаул готовь. Собираться не спешно – все самолично проверить, но и не мешкать.
Князь перевел дыхание и положил на стол набросок местности – подобие карты. Мы нагнулись, разглядывая бумагу: изгибы реки Великой, Опочку, Псков.
Князь пояснял:
– Как сообщил наместник, стан гетмана Острожского стоит в десяти верстах от Опочки, при нем рать небольшая. Все силы – у крепости, там же и наряд пушечный. Мыслю – сначала разбить рать гетмана надо, а затем в тыл ляхам у крепости ударить.
Бояре согласно закивали головами.
Князь продолжил:
– Одно плохо – Опочка от порубежья совсем рядом, а в Литве король Сигизмунд силы имеет до тридцати тысяч сабель. Коли управимся с гетманом быстро, Сигизмунд помощь послать не рискнет. А если затянем – не миновать войны на два направления. К тому же осаждены ляхами не только Опочка, но и Белья и Воронич. Силы распылять придется. Здесь у Лук будем большое войско сбирать, как ратники московские подоспеют: отсюда – дорога на Волгу Верхнюю, и Тверь, и Москву, потому застава крепкой должна оставаться. А у Опочки – на вашу рать полагаюсь. Держаться и со всех сторон неприятеля теснить, пока войско государево подойдет!
Бояре зашумели, переговариваясь между собой.
– Посему решил я – завтра малой ратью выступать следует, тянуть не можно. Построение в походе: впереди яртаул с воеводой Михайловым, – князь Ростовский указал на меня. – Коли бой завяжется, от него гонцы помощь могут попросить, исполнять немедля. Далее Передовой полк идет, с воеводою Иваном Лятцким, за ним – Большой полк под рукою князя Федора Оболенского. Опосля – полки Правой руки и Левой руки, и замыкает колонну Сторожевой полк. Князя Федора Васильевича главным воеводой ставлю. Такая планида. Все ли понятно?
Бояре закивали головами. Ростовский повернулся к Лятцкому:
– Проверь, Иван Васильевич, переправу – ноне разлилась Ловать от дождя, если надо – мастеровых людей из города возьми.
Возвращался в лагерь с Федором, обдумывая ситуацию. До Опочки – несколько десятков верст по худой дороге. Надо тщательно продумать сбор яртаула – подстраховать будет некому, а обоз подтянется не сразу.
В лагере уже вовсю дымили костры, из котлов шел пар.
После завтрака я собрал сотников и Василия, рассказал о плане князя Ростовского. Дел на сегодня немало: снаряжение и оружие проверить, у коней подковы осмотреть, стрелы-порох-свинец – ничего нельзя упустить… Связался с кошевыми людьми князя. Здесь тоже вовсю готовились к походу. То неудивительно – служба на заставе предполагает и такие ситуации.
Я думал о превратностях судьбы: быть может, уже завтра боевые навыки яртаулу в сражении применить придется. Что ж, мы готовы!
Так в приготовлениях к выступлению летел День. Князь Ростовский поспевал везде, проверяя сбор войска.

Наступила тревожная ночь. Сон не шел. «Как там братья?славяне? Удержатся ли?» – пытался я
представить положение гарнизона в Опочке.

Вспомнился сон, как мы с матерью ветхий мост переходили. От чего она меня предостерегала?
Утром лагерь напоминал растревоженный улей. Вели коней, бегали посыльные, ратники, обжигаясь, доедали кашу из котлов. И все говорили, кричали, коротко взревывали трубы. Шум стоял неимоверный. Поскольку мы должны были выступать первыми, я построил всадников.
Первой по дороге пошла сотня Матвея Снегиря из Великих Лук. Они местные, знают все пути-броды – кому как не им и вести войско. За их сотней – я со своими двумя десятками и знаменем, дальше уже – остальные сотни, общим числом шестьсот всадников.
Миновали мост через Ловать. Дорога шла вдоль реки и затем свернула в лес. Хорошо хоть подсохла после дождя. Шли резво, значительно опережая главные силы. В середине второго дня ко мне прискакал гонец.
– Лукские на разъезд ляхов наткнулись, всех их посекли. Сотник спрашивает – что делать?
– Только вперед!
Дорога шла по скошенному полю, и я дал сигнал покачиванием знамени влево и вправо, сдублировав его двумя взревами трубы – рассыпаться в лаву.
Псковская сотня стала уходить вправо и выстраиваться в линию, вяземские – влево. Остальные сотни – за ними. Мы начали понемногу разгоняться. В конном бою скорость – это все. Движущаяся масса сминает любого противника, если только он не засел в укреплениях, вроде «гуляй-поля».
Впереди раздались крики, звон оружия. Тут же примчался гонец – столкнулись с ляхами!
– Сколько их?
– Сотник сказал – около тысячи.
– Продолжать бой!
Посыльный ускакал.
Сотня Снегиря рубилась отчаянно, мы вступили в схватку тоже. Над полем раздавался звон оружия, конское ржание, русский мат и польская ругань. Движение вперед было остановлено встречным польским ударом. Да и немудрено – поляков вдвое больше, чем нас. К тому же кони у них сытые, застоявшиеся, а наши измотаны переходами.
Наступил момент, когда я должен был принять решение – посылать за подмогой или трубить отвод.
Я направил коня на небольшой холмик, оглядел поле брани. Ешкин кот! Куда ни кинь взгляд, одни поляки в своих шлемах. Надо послать ясаула – доложить воеводе Оболенскому о столкновении и трубить «отвод», иначе без толку полягут все.
Ясаулом послал Федьку-занозу, с наказом – найти князя и все ему рассказать. Бумаги писать было некогда.
Я выждал несколько минут и дал знак трубачу – «Отвод».
 Отвод – не беспорядочное бегство, и русские его применяли часто: врага заманить в ловушку – привести его под удар главных сил или под пушки.
Сотни отбивались от наседавших ляхов и отходили. Невдалеке начинался лес, который мы проехали недавно.
Я подскакал к сотне боярских детей.
– Вот что, сотник, мы постараемся ляхов у леса придержать. Дорога в лесу поворот делает, вот с этого поворота и уводи свою сотню в лес. Да затихаритесь там. Мы мимо пройдем, за нами – поляки. Развернуться для атаки им будет негде, лес помешает. Окажешься у них сзади. Как сигнал дам – ударишь им в тыл. Понял?
– Понял! – прокричал сотник.
– Выполняй!
Сотня вырвалась вперед и вытянулась на лесной дороге. Мы же у леса развернулись, организовав оборону. Сотня за сотней рысью втягивались на лесную дорогу. Обойти нас по лесу было нереально.
Я уходил с третьей сотней.
Едва вырвавшись через пару верст из леса, я скомандовал:
– Разворот!
Мы описали полукруг и остановились метрах в двухстах от леса.
– Лучники и пищальники! Товсь!
Лучники доставали из саадаков стрелы и накладывали их на тетивы, пищальники соскочили с коней, положили стволы пищалей и мушкетов поперек седел, проверили порох на полках.
Через пару минут с лесной дороги высыпали ляхи и стали разворачиваться в конную лаву. Пошли в атаку, выставив вперед коротенькие пики.
– Лучники, стрелять! – голос у меня был зычный, стояли сотни кучно, и меня услышали. Защелкали тетивы, полетели густо стрелы. Сотня из великолукских вся имела луки, у остальных – через одного. А пищалей и мушкетов, кроме моих двух десятков, набиралось не более полусотни. Не густо!
Стрелы находили свою цель, выбивая у ляхов воинов. Я выжидал.
Вот семьдесят метров осталось, пятьдесят… Сейчас, или будет поздно.
– Пищальники, огонь!
Громыхнул нестройный залп.
Не успел стихнуть грохот выстрелов и рассеяться пороховой дым, как я, привстав на стременах, прокричал:
– На конь! Сабли наголо! В атаку!
Мы ринулись вперед. Залп из пищалей и мушкетов произвел на противника ошеломляющий эффект. Падали кони, и люди, скачущие следом, натыкались на эти завалы и падали, в свою очередь, сами. Ни о какой организованной атаке уже не могло быть и речи.
Поляки это поняли и стали поворачивать коней, пытаясь уйти.
– Прапор, дай сигнал – обходить!
Василий качнул знаменем влево и вправо, но опытные сотники и сами сообразили – разбили строй посредине и стали обходить полуживой завал из раненых и убитых людей и лошадей.
А с поляками случился конфуз. Они попытались ворваться на лесную дорогу и образовали свалку. Мне это напомнило узкое бутылочное горлышко.
Мы напали с двух сторон. Полякам пришлось туго. У них не было скорости, и они были дезорганизованы. Мы окружили их, а вдобавок навстречу им на лесной дороге сотня из боярских детей выставила заслон. Издалека доносился шум боя, редкие пистолетные выстрелы.
Поляки попали в западню. Однако их еще было много, и стоило кому-то опытному взять командование в свои руки, как нам самим пришлось бы туго.
И такой начальник у них нашелся. Ляхи перестали пробиваться на лесную дорогу и все дружно развернулись к нам.
Но и нам повезло. Сзади накатывался грозный топот – через поле к нам развернутой лавой неумолимым тараном шла конница Передового полка воеводы Лятцкого. Надо срочно убирать своих, иначе сомнут по инерции.
Я скомандовал трубачу и прапорщику дать сигнал «Разойтись в стороны». Сотни и сами понимали, что оказались между молотом и наковальней, и приказ исполнили мгновенно.
Едва мы убрались, как в самый центр ляхов ударили свежие силы Передового полка. Сеча стояла страшная – мы наблюдали ее со стороны. В пятнадцать минут с ляхами было покончено.
Я рванул к воеводе Передового полка, найдя его место по полковому знамени.
– Останови своих! Дети боярские впереди, на лесной дороге ляхам заслон поставили. Сейчас выходить будут! Как бы в горячке боя твои их не порубили да из луков не посекли.
– Понял. Трубач, сигнал «Отставить»! – Противно завыла труба.
Шум боя стал стихать. Ратники добивали отдельных сопротивляющихся или брали их в плен.
Я рванул по лесной дороге в сопровождении десятка Федьки-занозы.
За небольшим поворотом мы увидели убитых лошадей, трупы ляхов. Из чащи раздались два выстрела, пули прошли совсем рядом – я слышал их жужжание.
– Свои! Не стреляйте!
Мы остановились на дороге. Из-за деревьев, с двух сторон высыпала сотня боярских детей.
– Сотник, ко мне!
Подбежал запыхавшийся сотник.
– Прости, воевода, не сразу в горячке узнали.
– У вас потери большие?
– Убитыми два десятка.
– Ляхов разбили – выводи своих.
Сотник обернулся:
– На конь!
Мы развернулись в обратный путь.
На поле ратники Передового полка и яртаула собирали оружие убитых. Я же помчался к воеводе Передового полка. По старшинству он – главнее. Спрыгнув с коня, доложил воеводе Лятцкому о стычке и о том, что ляхи разбиты, в том числе – и на дороге, силами сотни боярских детей.
– Подожди, я не понял – а как сотня попала на дорогу, в тыл к ляхам?
– Я приказал, когда отходили, укрыться в лесу и ударить в тыл.
– Хитро придумал. Потери большие?
– Еще не все сосчитано.
– Вперед идти можешь?
– Могу.
– Тогда вперед!
Я подскакал к яртаулу, отдал команду трубачу. Взревела труба, ратники оседлали лошадей.
– Вперед!
На этот раз впереди шла сотня из Вяземского ополчения. Сотню детей боярских я поставил в арьергард – им и так сегодня досталось.
Яртаул резво шел по лесной дороге и вырвался на поле, где мы приняли первый бой. Обогнули павших – ляхов и наших – и дальше. От того, как быстро мы прибудем на место, зависит – продержится ли Опочка.
Через час меня догнал посыльный от воеводы Лятцкого с приказом остановиться.
Мы встали; лошади тяжело поводили боками. Ратники отряхивали пыль с одежды, чихали.
Оставив за себя товарища – сотника из боярской сотни, я поскакал назад, к Передовому полку. Надо же узнать, чего удумал Лятцкой.
– Вот что, Михайлов. Располагайся пока лагерем, дозоры не забудь поставить. Я лазутчиков вперед пошлю – где-то рядом стан ляшский должен быть. Не попасть бы нам под пушки. Как только известия будут – извещу.
– Понял, исполняю.

Вернувшись к своим, я распорядился встать на ночевку.
Приказ приняли с радостью. После перехода и боя надо было отдохнуть и людям – поесть, привести свое оружие в порядок – целый день в седле, – и лошадям.
Дежурные каждого десятка стали разводить костры – повезло, что ручей тек недалеко. Лошадей напоили да, стреножив, отпустили пастись.
Огибая наш лагерь, проскакал десяток лазутчиков – все оторвались от своих дел и проводили их взглядами. Какие новости они привезут?
… Вернулись лазутчики утром, когда лагерь уже проснулся. Костры не разводили, чтобы не выдать себя дымами. И почти сразу же после возвращения лазутчиков явился гонец:
– Воеводу ко князю.
В шатре князя уже были прибывшие воеводы из разных полков. Подождали задержавшихся – некоторые полки стояли далековато, верстах в двух.
– Воеводы! Только что вернулись лазутчики с ценными сведениями. Стан гетмана Острожского впереди, в трех верстах. Насколько удалось выяснить у взятого пленного, в стане у гетмана сейчас не более двух тысяч ратников, из них только половина конных. Остальные – пищальники, обозные, обслуга. Пришло время ударить в самое гнездо! Диспозиция такая – яртаул и Передовой полк обходят стан слева, полки Правой и Левой руки – справа, Большой полк с фронта наносит удар. Сторожевой полк в сражении не участвует, будет как резерв и для защиты тыла. Воеводы, как обойдете стан врага, ждите сигнала – две стрелы с дымами. Тогда дружно нападаем, и чтобы ни один лях не ушел. Иначе подмогу приведут из-под Опочки, где основные силы осаду ведут, лучше разобьем их порознь, так сподручнее будет. Все ли понятно?
Бояре закивали:
– Все!
– Тогда с Богом!

По возвращении воевод лагерь каждого полка пришел в движение. И вскоре мы, ведомые лазутчиками, которые знали дорогу, уже выступили. Идти старались тихо, на рысях, но все равно – выдавала движение пыль. Обошли стан врага, укрылись в рощице.
Один из ратников скинул кольчугу, отцепил пояс с оружием, снял сапоги и ловко взобрался на дерево. Надо следить – не подадут ли сигнал?
Все сидели на лошадях, стояла почти полная тишина.
Напряжение нарастало. Вдруг ратник на дереве заорал:
– Вижу стрелу с дымом, вторую!
Но их видели уже и без него. Стрелы с горящей и дымящей паклей взлетели в небо и описали полукруг.
Лятцкой привстал на стременах. По праву старшинства командовал он.
– Вперед, на врага! Постоим за Русь!

Лавируя меж деревьев, мы выбрались на луг, стали разгоняться. Далеко впереди, в чахлой рощице, где виднелись шатры, забегали, засуетились люди. Поздно! Собраться, выстроиться в боевой порядок нужно время. Ляхи попытались оказать сопротивление небольшими группами, но организоваться не смогли. Да и как суметь, коли удар пришелся одновременно с трех сторон? Рубили ляхов остервенело, порой мешая друг другу. Крики сражающихся, конское ржание, стук копыт, звон оружия, стоны раненых – все слилось в жуткий шум.

   Читать   дальше   ...   

***

***

***

Источник :   https://moreknig.org/fantastika/alternativnaya-istoriya/42970-ataman-geksalogiya.html   ===

***

***

---

---

---

ПОДЕЛИТЬСЯ

---

---

---

---

***

Новость 2

Семашхо

***

***