"Un amant qui a peur des voleurs n'est pas digne d'amour" - пренебрежительно сказала Мадлен де Скюдери, когда парижские влюблённые попросили короля о защите. Всё дело в том, что только-только закончилось кровавое расследование "дела о ядах", "взорвавшее" двор Людовика XIV и унёсшее в могилу множество высокопоставленных особ. Так мало этого - в Париже происходит целая серия загадочных убийств и ограблений! По ночам, когда поздние прохожие стремятся побыстрее добраться к себе домой (или не к себе), кто-то неуловимый нападает на них с кинжалом. Такова завязка написанной в 1818 году остросюжетной историческая новеллы Эрнста Теодора Гофмана, день рождения которого отмечается сегодня, 24 января. Называется она "Мадемуазель де Скюдери. Хроника времён Людовика XIV" и не так много любителей творчества Гофмана её читали. И очень жаль! Новелла очень увлекательна и сама по себе, и тем, что открыла новую для европейских читателей тему - совместимости в одном человеке гения и злодея.
Чем ещё так примечательна новелла? Это первое литературное произведение, где один из героев является серийным убийцей. Первое, где женщина расследует преступление. Кроме того, существует мнение, что вовсе не "Убийство на улице Морг" Эдгара По первый детектив, а именно "Мадемуазель де Скюдери". Правда, критики этого мнения утверждают, что новелла не дотягивает до детективной, дескать, и сыщика как такового здесь нет, и любовная линия слишком уж похожа на обычный сентиментальный роман... Впрочем, это не важно. Знаете, что меня больше всего поразило? Гофман придумал всю историю вот только лишь из одного двустишия, который я вынесла в заголовок! Его он нашёл в одном из сочинений Иоганна Вагензейля, профессора истории и востоковеда. А все остальные подробности вымышлены, причём, Гофман и в Париже не был никогда. Чтобы не попасть впросак, "Эрнест Кристофович" взял в библиотеке всё, что только смог найти о времени правления Людовика XIV. Новелла - очень редкий образец из литературного наследия писателя. Она новаторская, лишённая мистики (что вообще не характерно для Гофмана) и очень психологическая.
Я бы ещё хотела немного рассказать о самой мадемуазель Мадлен де Скюдери. Такая женщина действительно жила и даже была знаменитой - писала книги в жанре прециозной литературы. Если перевести на "человеческий язык" - направление, популярное во Франции (начала XVII века) в придворно-аристократической среде. Знаете, это когда берутся темы из истории Древней Греции, например, а потом при помощи метафор, аллегорий и большого количества вычурностей рассказывается о мелких эпизодах светской жизни :). Так вот, Мадлен не была слишком хороша собой, но это не мешало ей быть постоянно окружённой поклонниками. Впрочем, замуж она не вышла, как пишут - "отдавала предпочтение платоническим чувствам, тк именно они являются "залогом свободы от брачных уз". Мадлен часто посещала литературный салон мадам де Рамбуйе, где её называли "Сафо", в честь древнегреческой поэтессы и музыканта. Позже открыла и свой собственный салон, куда были вхожи очень знаменитые личности того времени. О степени популярности де Скюдери говорит тот факт, что в 1695 году Людовик XIV повелел выбить медаль с её изображением. Ну, и разумеется Гофман подтвердил популярность, взяв образ мадемуазель для своей новеллы.
Источник : https://bibkniga31.livejournal.com/482108.html?utm_source=oksharing&utm_medium=social "Любовник, который боится воров, не достоин любви" Пишет bibkniga31 (bibkniga31)
97
Мадлен де Скюдери. Портрет работы неизвестного художника, XVII век
Скюдери, Мадлен де Материал из Википедии — свободной энциклопедии
---
Мадлен де Скюдери
фр. Madeleine de Scudery
Псевдонимы Sapho, Monsieur de Scudery, M. de Scuddery и M. D. S.
Дата рождения 15 ноября 1607
Место рождения Гавр, Франция
Дата смерти 2 июня 1701 (93 года)
Место смерти Париж, Франция
Гражданство (подданство)
Франция
Род деятельности писательница, хозяйка литературного салона, литератор, романистка, поэтесса, французский моралист
Жанр Роман с ключом
Язык произведений французский
Мадлен де Скюдери (фр. Madeleine de Scudery, 15 ноября 1607, Гавр — 2 июня 1701, Париж) — французская писательница, представительница прециозной литературы.
--- Биография Мадлен де Скюдери осиротела в шестилетнем возрасте; получила хорошее образование стараниями дяди. В 1630 году переехала в Париж к своему брату Жоржу де Скюдери; посещала салон госпожи Рамбуйе, где её именовали «Сафо». После заката салона Рамбуйе, в 1652 году открыла свой собственный; его посещали Ларошфуко, мадам де Лафайет, мадам де Севинье. Во времена Фронды была сторонницей принца Конде.
Мадлен де Скюдери не отличалась красотой; замуж она не вышла по убеждению, отдавая предпочтение платоническому чувству (залог свободы от брачных уз). В этом смысле её можно считать предшественницей феминизма. «Сафо» снискала европейскую славу; в 1695 году Людовик XIV повелел выбить медаль с её изображением.
Карьеру писательницы начала в 1641 году. Все свои галантно-героические романы печатала под именем брата (часть этих романов была написана в соавторстве с ним).
Творчество Первый роман — «Ибрагим, или Великий паша» (Ibrahhim ou i’Illustre Bassa), 1641.
Особый успех имели романы (каждый — в десяти томах) «Артамен, или Великий Кир» (Artamene ou le Grand Cyrus,1649-1653) и «Клелия, римская история» (Clelie, histoire Romaine, 1654-60).
«Альмахида, или королева-рабыня» (Almahide ou l’esclave-reine), 1660-63.
«Матильда д’Агилар» (Mathilde d’Aguilar),1667.
Трактаты «Беседы на различные темы» (Les conversations sur divers sujets, 1680) и «Новые беседы на различные темы» (Conversations nouvelles sur divers sujets, 1684), а также написанные по заказу госпожи де Ментенон «Нравственные беседы» (Conversations morales, 1686) и «Новые нравственные беседы» (Nouvelles conversations morales, 1688).
«Артамен, или Великий Кир»
Роман с ключом «Артамен, или Великий Кир» считается самым пространным произведением в истории французской литературы — оригинальное издание включало 13095 страниц. Сногсшибательный объём романа в сочетании с относительно высокой скоростью публикации томов заставил критиков предположить, что книга рождалась «бригадным» методом, однако никаких конкретных подтверждений этой гипотезы не имеется. Для «Артамена», как и для других романов Скюдери, характерно свободное обращение с историческим материалом — в данном случае речь идёт о судьбе царя Мидии Кира II Великого (VI в. до н. э.): сохранена часть изложенных у Ксенофонта («Киропедия») и Геродота сведений, но изменены мотивировки военной доблести героя (у Скюдери им движет любовь к Мандане). Кроме того, в круг персонажей введены реальные лица, жившие в другое время: Солон, Фалес, Сафо. «Артамен» был призван стать своего рода энциклопедией античности для светского общества, будь то сведения о древнеегипетских нравах, о пифагорейской философии или о баснописце Эзопе.
Литературовед В. Кузен предложил в своё время развёрнутый «ключ» к «Великому Киру»; по его данным, образ Кира является аллюзией на принца Конде, Мандана — на герцогиню де Лонгвиль, Аристей — на Жана Шаплена, Парфения — на мадам де Сабле, Калликрат — на Вуатюра и т. д.
---
Карта Страны Нежности
«Клелия» В основе сюжета «Клелии» — изложенная у Тита Ливия история отважной римлянки Клелии, отданной царю этрусков Порсенне в качестве заложницы и бежавшей в Рим, переправившись верхом на коне через Тибр. Мадлен де Скюдери далеко отходит от правдоподобного изображения Древнего Рима и создаёт портрет прециозного общества. Античные нравы в романе приближены к тем, что господствовали во времена Скюдери; отсюда и упрёк со стороны Никола Буало:
Примеру «Клелии» нам следовать негоже:
Париж и древний Рим между собой не схожи.
В центре внимания Скюдери — любовные переживания героев (в Клелию влюблены сын Порсенны Аронций и римлянин Гораций Коклес), а также нравственные проблемы. Роман, во многом развивающий уроки Оноре д’Юрфе, включает в себя ряд вставных новелл (всего их 15) и в целом отвечает эстетике барокко. Особый интерес читателей вызвала приложенная к первому тому романа «Карта страны нежности» (фр., La Carte du Tendre), где рафинированный анализ любовного чувства облекается в форму аллегорической топографии. «Карта Страны Нежности» выглядит как связующее звено между Романом о Розе и разработанной в культуре рококо феноменологией любви (Мариво).
Светская беседа определяет собой развитие действия едва ли не с самого начала «Клелии». Это относится как к основному повествованию, так и ко вставным новеллам. В седьмом томе «Клелии» происходит окончательная переориентация повествовательной модели с эпопеи на светскую хронику.
В искусстве В литературе
Старушка Скюдери — главная героиня прото-детективного рассказа Э. Т. А. Гофмана «Мадемуазель Скюдери», в котором она пытается защитить невинного юношу от жестокого парижского полицмейстера Ла-Рени.
В театре
«Карта Страны Нежности[fr]» из романа «Клелия[fr]» послужила отправной точкой для балета Анжелена Прельжокажа «Парк» (Парижская опера, 1994).
===
Madeleine de Scudéry
Мадлен де Скюдери. Портрет работы неизвестного художника, XVII век
Источник : https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%BA%D1%8E%D0%B4%D0%B5%D1%80%D0%B8,_%D0%9C%D0%B0%D0%B4%D0%BB%D0%B5%D0%BD_%D0%B4%D0%B5
===
---
===
Эрнст Теодор Амадей Гофман Мадемуазель де Скюдери
* * *
Мадлен де Скюдери, пользовавшаяся в Париже известностью как автор весьма изящных стихов, жила на улице Сент-Оноре, в маленьком домике, который ей был пожалован благоволившими к ней Людовиком XIV и г-жой де Ментенон.
Однажды, в позднюю полуночную пору, — дело было осенью 1680 года, — в дверь этого дома постучали сильно и резко, так, что в сенях задрожали стекла. Батист, бывший у Скюдери и поваром, и лакеем, и привратником, отлучился, с позволения госпожи, за город, на свадьбу сестры, и во всем доме бодрствовала одна только горничная Мартиньер. Она прислушивалась к непрекращающемуся стуку и подумала о том, что Батиста нет и что она осталась со своей госпожой одна, без всякой защиты; все злодеяния, когда-либо совершавшиеся в Париже, грабежи, убийства пришли ей теперь на ум, она была уверена, что там, внизу, толпятся убийцы, которых привлекло уединенное положение дома и которые, если их впустить, приведут в исполнение свой злой замысел, и вот, все не выходя из комнаты, она дрожала от ужаса, проклиная Батиста и свадьбу его сестры. Между тем громоподобный стук не прекращался, и ей показалось, что в промежутках между ударами чей-то голос восклицает: «Да отворите же, ради Христа, отворите!» Наконец, испытывая все больший страх, Мартиньер схватила зажженную свечу и бросилась в сени; здесь она уже совсем ясно услышала голос стучавшего: «Ради Христа, отворите!» «Право же, — подумала Мартиньер, — разбойник так не скажет. Как знать, может быть, кто-нибудь, спасаясь от них, ищет убежища у моей хозяйки, а она ведь всегда рада сделать людям добро. Но только будем осторожны!» Она отворила окошко и, стараясь придать своему низкому голосу как можно больше сходства с голосом мужчины, громко спросила, кто это поздней ночью колотит в дверь и всем мешает спать. В лучах луны, прорвавшихся из-за темных туч, она увидела высокого человека в светло-сером плаще и широкополой шляпе, надвинутой на глаза. И она громко закричала — так, чтобы стоявший внизу мог услышать:
— Батист, Клод, Пьер, вставайте-ка да посмотрите, что это за бездельник хочет выломать дверь!
Но снизу донесся мягкий, почти жалобный голос:
— Ах! милая Мартиньер, я ведь знаю, что это — вы, как бы вы ни старались изменить ваш голос, я ведь знаю, что Батист ушел за город и дома вы одни с вашей хозяйкой. Отворите мне, ничего не бойтесь. Мне во что бы то ни стало надо поговорить с вашей госпожой, и сию же минуту.
— Да что это вы! — ответила Мартиньер, — ночью говорить с госпожой? Разве вы не знаете, что она давно уже почивает, а я ни за что не стану будить ее, тревожить ее первый сладкий сон, который так нужен в ее годы?..
— Я знаю, — сказал стоявший внизу, — я знаю, что ваша госпожа только что отложила рукопись своего романа «Клелия», над которым она неутомимо трудится, а теперь дописывает стихи, которые завтра собирается прочесть у маркизы де Ментенон. Заклинаю вас, госпожа Мартиньер, будьте милосердны, откройте мне дверь. Знайте, дело идет о том, чтобы спасти от гибели несчастного, знайте, что честь, свобода, самая жизнь человека зависит от той минуты, когда я буду говорить с вашей госпожой. Подумайте, ведь она никогда не простит вам, если узнает, что это вы прогнали несчастного, который пришел умолять ее о помощи!
— Но зачем же вы приходите умолять ее в такой неурочный час? Приходите завтра в обычное время, — проговорила Мартиньер, но голос снизу ответил:
— Судьбе не важно, какой час, она разит как гибельная молния. Разве можно медлить, когда остались какие-нибудь мгновения? Отворите мне дверь, не бойтесь несчастного, беззащитного, покинутого всеми человека, которому грозит страшная участь, он пришел молить вашу госпожу спасти его от надвигающейся гибели!
Мартиньер услышала, как при этих словах он в глубокой муке застонал и всхлипнул; а голос у него был нежный — голос юноши, проникавший в самую душу. Она почувствовала жалость и, уже не колеблясь, принесла ключ.
Как только она открыла дверь, человек в плаще стремительно ринулся в сени и, оставив Мартиньер позади себя, диким голосом вскричал:
— Ведите меня к вашей госпоже!
Испуганная Мартиньер повыше подняла свечу, свет ее упал на смертельно бледное, страшно искаженное лицо юноши. Мартиньер чуть было не лишилась чувств от страха, когда этот человек распахнул плащ, и она увидела торчащую из-за отворота куртки блестящую рукоять кинжала. Юноша бросил на нее сверкающий взгляд и воскликнул голосом еще более диким, чем давеча:
— Говорю вам, ведите меня к вашей госпоже!
Ей представилась страшная опасность, грозящая ее хозяйке; вся любовь к дорогой госпоже, в которой она чтила добрую нежную мать, еще ярче вспыхнула в сердце Мартиньер и пробудила в ней храбрость, на какую она даже и не считала себя способной. Она быстро захлопнула незатворенную дверь в комнату, стала перед ней и твердо и решительно сказала:
— Вы, право же, так беснуетесь здесь, что это плохо вяжется с вашими жалобными словами там, на улице. Теперь вам не увидеть моей госпожи и не говорить с ней. Если вы ничего дурного не замышляете, если вам не страшен свет дня, то приходите завтра снова и расскажите о вашем деле! А сейчас убирайтесь вон!
Мужчина тяжело вздохнул, вперил в Мартиньер свой страшный взгляд и взялся за рукоять кинжала. Мартиньер безмолвно поручила богу свою душу, но была непоколебима и смело глядела ему в глаза, все плотнее прижимаясь к двери, через которую должен был пройти этот человек, чтобы попасть к ее госпоже.
— Говорю вам, пустите меня к вашей госпоже! — еще раз воскликнул он.
— Делайте что хотите, — ответила Мартиньер, — я с этого места не сойду, кончайте же злое дело, которое начали, — вам, как и вашим проклятым сообщникам, не избежать позорной смерти на Гревской площади.
— О-о! — воскликнул мужчина, — вы правы, Мартиньер, я так вооружен, что похож на злодея-разбойника, на убийцу, но мои сообщники еще не казнены, нет, они еще не казнены.
И с этими словами он, бросая яростные взгляды на смертельно испуганную женщину, выхватил кинжал.
— Боже мой! — закричала она, ожидая удара, но в это время на улице послышался звон оружия, стук копыт. — Это стража! Стража! На помощь! На помощь! — закричала Мартиньер.
— Злая женщина, ты хочешь погубить меня… теперь всему конец, всему конец! Возьми, вот возьми! Отдай своей госпоже еще нынче… Если хочешь, завтра. — Шепотом пробормотав эти слова, он выхватил подсвечник у Мартиньер, погасил свечу и сунул ей в руки какой-то ящичек. — Ради спасения твоей души, отдай госпоже этот ящичек! — воскликнул он и выбежал из дома.
Мартиньер, упавшая на пол, с трудом встала на ноги и в темноте ощупью пробралась к себе в комнату, где в полном изнеможении, не в состоянии даже крикнуть, опустилась в кресло. Вдруг она услышала, как поворачивают ключ, оставленный ею в наружной двери. Дверь заперли, и тихие, неуверенные шаги стали приближаться к ее комнате. Она приросла к месту, не в состоянии пошевельнуться, и ждала, что вот-вот случится ужасное; но что она почувствовала, когда дверь отворилась и при свете ночника она с первого же взгляда узнала доброго славного Батиста. Был он в страшном смятении и бледен как смерть!
— Ради всех святых, — начал он, — ради всех святых, скажите мне, госпожа Мартиньер, что тут случилось? Страху-то! Страху! Не знаю почему, но меня так и тянуло уйти со свадьбы! И вот прихожу я на нашу улицу. У госпожи Мартиньер, думаю, сон чуткий, она уж услышит, когда я тихонько постучу в дверь, и впустит меня. Вдруг навстречу мне дозор, конные, пешие, вооруженные с ног до головы, и меня хватают, не хотят отпустить. К счастью, тут же случился Дегре, лейтенант, — он хорошо меня знает, — он и сказал, когда мне к самому носу поднесли фонарь: «Ты, Батист! Что это тебя носит ночью? Сидел бы лучше у себя да стерег бы дом! Тут небезопасно, мы надеемся еще нынче ночью на славную добычу». Вы просто не поверите, госпожа Мартиньер, как мне страшно стало от этих слов. И вот уж я стою на пороге, а из дому выскакивает какой-то человек, закутанный в плащ и с блестящим кинжалом в руке, сшибает меня с ног… дверь открыта, ключ торчит в замке, — скажите, что это все значит?
Мартиньер, оправившись от смертельного испуга, рассказала, как все произошло. Она и Батист прошли в сени и обнаружили на полу подсвечник, брошенный незнакомцем, когда он убегал.
— Нет никакого сомнения, — сказал Батист, — что нашу госпожу собирались ограбить, а то и убить. Этот человек знал, что сегодня дома только вы да госпожа, он даже знал, что она еще не спит, а пишет. Это был, верно, один из тех мошенников-грабителей, которые умеют проникнуть в любой дом и хитро выведывают все, что нужно для их дьявольских дел. А ящичек, госпожа Мартиньер, я думаю, мы с вами бросим в Сену, в самом глубоком месте. Кто нам поручится, что какой-нибудь окаянный злодей не покушается на жизнь нашей доброй хозяйки и, раскрыв ящичек, она не упадет замертво, как старик маркиз де Турне, когда он распечатал письмо, поданное незнакомцем!
Посовещавшись, верные слуги решили наконец, что утром все расскажут своей госпоже и вручат ей таинственный ящичек, который ведь можно будет открыть с надлежащей осторожностью. Тщательно взвесив все обстоятельства появления подозрительного незнакомца, они пришли к тому заключению, что здесь, может быть, скрывается какая-нибудь тайна, над которой они не властны и разгадку которой должны предоставить госпоже.
* * *
Опасения Батиста имели весьма серьезные основания. Как раз в это время Париж стал местом гнуснейших злодеяний, как раз в то время самое дьявольское, адское изобретение открыло легчайший способ совершать их.
Глазер, немец-аптекарь, лучший химик своего времени, занимался и алхимическими опытами, которыми нередко увлекались люди его ремесла. Он стремился найти философский камень. К нему присоединился итальянец, по имени Экзили. Но последнему алхимия служила только предлогом для других занятий. Он изучал лишь способы варить, смешивать, перегонять ядовитые вещества, с помощью которых надеялся достичь благосостояния, и наконец ему удалось приготовить яд, что не имеет ни запаха, ни вкуса, убивает сразу или постепенно и не оставляет никаких следов в человеческом организме, вводя в заблуждение самых искусных ученых, врачей, которые, не подозревая об отраве, приписывают смерть какой-нибудь естественной причине. Как ни осторожно действовал Экзили, все же его заподозрили в продаже яда и заключили в Бастилию. Вскоре затем в тот же каземат посадили капитана Годена де Сент-Круа. Последний уже давно находился с маркизой де Бренвилье в любовной связи, бесчестившей все ее семейство; сам маркиз оставался равнодушен к преступлениям своей супруги, но отец ее, Дрё д'Обре, важный чиновник в парижском суде, так был возмущен ее поведением, что добился приказа об аресте капитана и тем самым разлучил преступную пару. Капитану, человеку страстному, но бесхарактерному, ханжески благочестивому, на самом же деле с юных лет склонному ко всевозможным порокам, ревнивому, до безумия мстительному, ничто не могло так прийтись по душе, как дьявольская тайна Экзили, позволявшая истребить всех своих врагов. Он стал ревностным учеником итальянца, вскоре сравнялся со своим учителем и, будучи выпущен из Бастилии, мог продолжать работать один.
Бренвилье была женщина развратная, Сент-Круа сделал из нее чудовище. Он постепенно довел ее до того, что она отравила сперва своего отца, у которого поселилась и чью старость окружила лицемерной заботливостью, потом — обоих своих братьев и, наконец, сестру: отца — из мести, прочих же — из-за богатого наследства. Судьба многих отравителей являет страшный пример того, как подобные преступления превращаются в непреодолимую страсть. Без всякой цели, ради одного удовольствия, подобно химику, делающему опыты только для забавы, отравители нередко убивали людей, жизнь или смерть которых была им совершенно безразлична. Внезапная смерть нескольких бедняков в больнице Отель-Дье возбудила впоследствии подозрение, что хлеб, который каждую неделю раздавала там Бренвилье, желая служить примером благочестия и добродетели, был отравлен. Точно известно, во всяком случае, было то, что она клала яд в паштеты из голубей и потчевала ими своих сотрапезников. Кавалер дю Ге и многие другие лица пали жертвою этого адского угощения. Капитану Сент-Круа, его помощнику Лашоссе, маркизе Бренвилье долгое время удавалось окутывать непроницаемым покровом тайны свои чудовищные злодеяния. Но разве коварная хитрость низких людей может сопротивляться вечному всемогуществу неба, если оно решит еще здесь, на земле, покарать преступников? Яд, приготовляемый Сент-Круа, отличался такой силой, что, если порошок (парижане называли его «poudre de succession»
[1]
) лежал открытым после приготовления, стоило один раз вдохнуть — и смерть наступала мгновенно. Поэтому Сент-Круа во время своих манипуляций носил стеклянную маску. Однажды, когда он только что собирался всыпать в склянку приготовленный ядовитый порошок, маска сползла, и он, вдохнув тонкую ядовитую пыль, в то же мгновение упал мертвый. У него не было наследников, и судебные власти поспешили опечатать его имущество. И вот в одном ящике оказался целый адский арсенал смертоносных ядов, имевшихся в распоряжении злодея Сент-Круа, обнаружены были письма Бренвилье, не позволявшие сомневаться в их преступлениях. Она бежала в Льеж и скрылась в монастыре. Вслед ей послан был Дегре, офицер полиции. Переодевшись духовным лицом, он явился в монастырь. Ему удалось вступить в любовную связь с этой ужасной женщиной и назначить ей тайное свидание в уединенном саду вблизи города. Как только она туда пришла, ее окружили сыщики Дегре, а влюбленный служитель церкви внезапно превратился в офицера полиции и заставил ее сесть в карету, которая уже стояла у ворот сада, и в сопровождении стражи немедленно увез ее в Париж. Лашоссе был уже раньше обезглавлен. Бренвилье умерла такою же смертью, тело ее после казни сожгли, а пепел развеяли в воздухе.
Парижане свободно вздохнули, когда не стало чудовища, которое своим тайным смертоносным оружием безнаказанно разило и друзей и врагов. Но вскоре оказалось, что страшное дело проклятого Сент-Круа нашло продолжателей. Подобно незримому коварному призраку, смерть прокрадывалась даже в самый тесный круг, основанный на родстве, любви, дружбе, и быстро и уверенно хватала несчастную жертву. Тот, кого вчера еще видели цветущим и здоровым, сегодня, больной, изнемогающий, уже еле двигался, и все искусство врачей не могло спасти его от смерти. Богатство, выгодная должность, красивая или, может быть, слишком молодая жена — этого было достаточно, чтобы навлечь на себя преследования и пасть их жертвой. Самое страшное недоверие разрушало священнейшие узы. Муж трепетал перед женой, отец — перед сыном, сестра — перед братом. Нетронутыми оставались кушанья и вина, которыми друг угощал друга, а там, где раньше царили веселье и шутка, люди испуганно искали взглядом скрытого под личиной убийцу. Можно было наблюдать, как испуганные отцы семейств в отдаленных улицах закупают припасы и сами в какой-нибудь грязной харчевне приготовляют себе пищу, боясь адского предательства в собственном доме. И все же порой даже величайшая предусмотрительность и осторожность оказывались напрасными.
Чтобы положить конец злодействам, все более распространявшимся, король учредил особый суд, которому и поручалось вести следствие исключительно по делам об этих тайных преступлениях и наказывать виновных. Это была так называемая chambre ardente
[2]
, заседания которой происходили недалеко от Бастилии, председателем в ней был Ла-Рени. Некоторое время усилия Ла-Рени, как он ни старался, оставались бесплодными; только хитрому Дегре посчастливилось проникнуть в тайный источник злодеяний. В Сен-Жерменском предместье жила старуха по имени Ла-Вуазен, занимавшаяся гаданием и заклинанием духов и с помощью своих подручных Лесажа и Ле-Вигуре повергавшая в страх и изумление даже таких людей, которых нельзя было назвать слабыми и легковерными. Но она занималась не только этим. Ученица Экзили, она, так же как и Сент-Круа, приготовляла тонкий, не оставлявший следов яд и таким образом помогала преступным сыновьям раньше времени завладеть наследством, а развращенным женщинам — раздобыть нового мужа, более молодого. Дегре проник в ее тайну, она во всем призналась и по приговору chambre ardente сожжена была заживо на Гревской площади. У нее нашли списки всех тех, кто прибегал к ее помощи, и вот — не только потянулись одна за другой казни, но тяжелое подозрение легло даже на лиц высокопоставленных. Возникло также подозрение, что Ла-Вуазен указала кардиналу Бонзи средство в короткий срок избавиться от всех тех, кому он, как архиепископ Нарбоннский, должен был платить пенсии. Герцогиню Бульонскую и графиню Суассон, чьи имена оказались в списке, тоже обвинили в связи с этой страшной женщиной, и не был пощажен даже Франсуа Анри де Монморанси Будебель, герцог Люксембургский, пэр и маршал королевства. И он тоже подвергся преследованиям страшной chambre ardente. Он сам явился в Бастилию, где местом заключения для него - по злобному решению Лувуа и Ла-Рени - была назначена дыра длиною в шесть футов. Прошли месяцы, прежде чем стало совершенно ясно, что преступление герцога не заслуживает кары: однажды он всего-навсего поручил Лесажу составить для него гороскоп. Несомненно, что слепое рвение привело председателя Ла-Рени к мерам насильственным и жестоким. Суд принял характер инквизиции, достаточно было малейшего подозрения, чтобы бросить человека в ужасную тюрьму, и часто лишь по счастливой случайности можно было установить невиновность узника, приговоренного к смертной казни. К тому же Ла-Рени отличался отвратительной внешностью и злобным нравом, и вскоре он заслужил ненависть тех, чьим защитником или мстителем призван был стать. Герцогиня Бульонская, от которой он на допросе хотел узнать, видела ли она черта, ответила: «Мне кажется, я вижу его сейчас».
Меж тем как на Гревской площади потоками лилась кровь виновных и подозреваемых и наконец случаи смерти от тайной отравы стали все реже и реже, объявилась напасть иного рода, вызвавшая новое замешательство. Шайка грабителей словно поставила своей целью завладеть всеми драгоценностями. Богатый убор, едва купленный, исчезал непонятным образом, с какой бы осторожностью его ни хранили. Но всего хуже было то, что всякий, кто решался выходить вечером, имея при себе драгоценности, подвергался ограблению или находил смерть — на улице или где-нибудь в темных переходах дома. Оставшиеся в живых рассказывали, что молниеносный удар кулаком по голове сваливал их с ног, а когда они приходили в себя, то оказывалось, что они ограблены и находятся не там, где их настиг удар, а в совершенно другом месте. У всех убитых, которых почти каждое утро подбирали на улицах или в домах, была одинаковая смертельная рана - удар кинжалом прямо в сердце, удар, по мнению врачей, столь быстрый и верный, что раненый должен был упасть, даже не вскрикнув. А при роскошном дворе Людовика XIV кому не случалось, завязав тайную любовную связь, красться в поздний час к возлюбленной, порою же нести ей и богатый подарок? Грабители, словно они были в союзе с нечистой силой, точно знали, когда должен представиться такой случай. Нередко несчастный не успевал дойти до того дома, где надеялся насладиться счастьем любви, нередко он падал у самого порога, даже у двери в комнату возлюбленной, которая в ужасе находила окровавленный труп.
Тщетно д'Аржансон, министр полиции, приказывал хватать в Париже всякого, кто возбуждал хоть малейшее подозрение, тщетно свирепствовал Ла-Рени, пытаясь вырвать признания, тщетно усиливали стражу, дозоры - следы злодеев не отыскивались. Иные, правда, вооружались с ног до головы и выходили в сопровождении слуги, который нес впереди факел, но и эта мера предосторожности не всегда помогала, так как были случаи, что слугу обращали в бегство, бросив в него камнем, и тут же убивали и грабили господина.
Удивительно было и то, что, несмотря на обыски, производившиеся всюду, где только могли бы продаваться драгоценности, не обнаруживалось ни одной украденной вещи, так что и этим путем не удавалось напасть на следы преступников.
Дегре был в ярости: мошенники сумели обмануть даже его вопреки всей его изобретательности. Квартал города, где он находился в настоящую минуту, оставался безопасным, зато в других кварталах, где ничего худого нельзя было ждать, грабители-убийцы уже высматривали своих жертв.
Дегре пустился на хитрость - создал нескольких Дегре, столь напоминавших друг друга походкой, манерами, речью, фигурой, что даже и сыщики не могли распознать настоящего Дегре. А тем временем сам он, рискуя жизнью, прятался по темным закоулкам и следовал за тем или иным лицом, которому по его приказанию вручался драгоценный убор. Но на этого человека никто не нападал; значит, грабителям стало известно и об этой ловушке! Дегре впал в отчаяние.
Однажды утром он является к председателю Ла-Рени, бледный, расстроенный, вне себя от ярости.
- Что с вами? Какие новости? Напали на след? - восклицает председатель.
- А-а! господин председатель, - начинает Дегре, заикаясь от негодования, - а-а! господин председатель, вчера ночью, недалеко от Лувра, при мне напали на маркиза Ла-Фар.
- О боже! - ликует Ла-Рени, - они в наших руках!
- Ах, выслушайте, - с горькой улыбкой перебивает его Дегре, - выслушайте сперва, как все произошло. Итак, стою я у Лувра и подстерегаю этих дьяволов, издевающихся надо мною, а в груди у меня бушует ад. И вот неверными шагами, все время оглядываясь, проходит мимо, совсем близко, не замечая меня, какой-то человек. При свете луны я узнаю маркиза де Ла-Фар. Я мог ожидать его появления и знал, куда он пробирается. Но не успел он пройти шагов десять или двенадцать, как вдруг будто из-под земли вырастает какая-то фигура, валит его с ног и набрасывается на него. В эту минуту убийца был почти в моих руках, а я, пораженный неожиданностью, громко вскрикнул и хотел одним прыжком ринуться на него из засады, но тут — запутался в плаще и упал. Я вижу, как человек бежит, словно ветер его несет, поднимаюсь с земли, лечу ему вдогонку, начинаю трубить в рожок, вдали мне отвечают свистки сыщиков, все приходит в движение, со всех сторон уже слышен звон оружия, топот коней. «Сюда, сюда! Дегре! Дегре!» — кричу я на всю улицу. Человек все еще бежит передо мною в лунном свете, и, чтобы сбить меня с толку, он то и дело кидается в разные стороны, мы уже на улице Никез, здесь силы как будто начинают ему изменять, я вдвойне напрягаю свои… между нами не больше пятнадцати шагов…
— Вы нагоняете его… хватаете, прибегают сыщики! — восклицает Ла-Рени, сверкая глазами, и хватает Дегре за руку, словно он и есть убегающий убийца.
— Пятнадцать шагов, — глухим голосом продолжает Дегре, с трудом переводя дыхание, — пятнадцать шагов оставалось между нами, когда этот человек бросился в сторону, в тень, и исчез в стене.
— Исчез? В стене! Да в уме ли вы? — восклицает Ла-Рени, отступив на два шага и всплеснув руками.
— Называйте меня, — продолжает Дегре и трет себе лоб, как человек, которого терзают злые думы, — называйте меня, господин председатель, безумцем, глупым духовидцем, но все было точно так, как я вам говорю. Я стою, ошеломленный, перед стеной, подбегают запыхавшиеся сыщики, с ними — маркиз де Ла-Фар, уже оправившийся от падения, с обнаженной шпагой в руке. Мы зажигаем факелы, ощупываем стену — ни малейшего следа двери, или окна, или какого-нибудь отверстия. Это — толстая каменная стена, отделяющая двор дома, в котором живут люди, тоже не вызывающие ни малейшего подозрения. Я еще сегодня все подробно осмотрел. Сам дьявол водит нас за нос.
Случай с Дегре стал известен в Париже. Все только и думали, что о колдовстве, о заклинании духов, о связи, в которую вступили с дьяволом Ла-Вуазен, Ле-Вигуре, священник Лесаж, прославившийся своими преступлениями; как это вообще свойственно человеческой природе, склонность к сверхъестественному, к волшебному взяла верх над разумом, и вскоре стали верить в то, что действительно сам дьявол, как сказал раздраженный Дегре, защищает злодеев, продавших ему свои души. Легко себе представить, что случай с Дегре еще приукрасили всякими нелепыми выдумками. Рассказ о нем с изображением дьявола — отвратительного существа, проваливающегося сквозь землю на глазах у испуганного Дегре, — был отпечатан и продавался на всех углах. Этого было достаточно, чтобы нагнать страху на народ и даже лишить мужества самих сыщиков, которые теперь с робостью и трепетом блуждали в ночную пору по улицам, обвешавшись амулетами и окропив себя святой водой.
Д'Аржансон, увидев, что усилия chambre ardente напрасны, стал просить короля учредить другое, облеченное еще более широкими полномочиями, судилище, которое преследовало бы и карало этих новых преступников. Король, убежденный в том, что он и самой chambre ardente предоставил слишком большую власть, и потрясенный бесчисленными казнями, которые совершались по приказанию кровожадного Ла-Рени, решительно отверг этот проект.
Тогда прибегли к другому средству, чтобы повлиять на короля и побудить его принять новые меры.
В покоях Ментенон, где король обычно проводил вечер, а порою и до глубокой ночи занимался со своими министрами, ему передали стихотворение от имени запуганных влюбленных, которые жаловались на то, что, когда учтивость велит им сделать возлюбленной богатый подарок, они всякий раз рискуют жизнью. Честь и радость для рыцаря — в открытом бою проливать ради возлюбленной свою кровь; но иное дело — когда из-за угла на него нападает коварный убийца, от которого нельзя защищаться. Пусть же Людовик, эта ослепительная звезда, озаряющая всякую любовь, своими яркими лучами рассеет глубокий ночной мрак и сорвет покров с черной тайны, гнездящейся в нем. Пусть божественный герой, сразивший стольких врагов, и теперь обнажит свой победно сверкающий меч и, подобно тому как Геркулес поборол Лернейскую гидру, а Тезей — Минотавра, уничтожит страшное чудовище, которое убивает все утехи любви и омрачает всякую радость, превращая ее в глубокое горе, в безутешную скорбь.
Стихотворение, хотя и касалось дела очень серьезного, не лишено было, однако, игривости и остроумия, особенно в том месте, где описывалось, какой страх приходится испытывать любовникам, когда они пробираются к своим возлюбленным, и как боязнь сразу же убивает всякую радость любви, всю прелесть любовных похождений. Под конец все это переходило в высокопарный панегирик Людовику XIV, а потому стихотворение доставило королю явное удовольствие. Прочитав его до конца и продолжая держать перед своими глазами, он быстро повернулся к Ментенон, еще раз прочел стихотворение — на этот раз вслух, и с любезной улыбкой спросил, что она думает о пожелании этих любовников, которым грозят опасности. Ментенон, верная направлению своего ума, склонного к строгой набожности, ответила, что пути тайных похождений не достойны, правда, особого покровительства, но что для истребления ужасных преступников нужны были бы особые меры. Король, недовольный столь неопределенным ответом, сложил бумагу и хотел уже идти в соседнюю комнату, где занимался государственный секретарь, как вдруг взгляд его упал на Скюдери, сидевшую в стороне в маленьком кресле неподалеку от Ментенон.
Мадемуазель де Скюдери Материал из Википедии — свободной энциклопедии
---
Мадемуазель де Скюдери нем. Das Fraulein von Scuderi
Жанр повесть
Автор Эрнст Теодор Гофман
Язык оригинала немецкий
Дата написания 1818 год
Дата первой публикации 1819 год
«Мадемуазель де Скюдери. Хроника времён Людовика XIV» (нем. Das Fraulein von Scuderi. Erzahlung aus dem Zeitalter Ludwig des Vierzehnten) — написанная в 1818 году остросюжетная историческая повесть (новелла) Эрнста Теодора Гофмана. После публикации в карманном альманахе на 1820 год имела такой успех, что обрадованный издатель прислал автору в подарок ящик вина. Вошла в третью книгу сборника «Серапионовы братья» (1819—1821). В 1822 г. переведена на русский язык (под названием «Девица Скудери») — первой из произведений Гофмана.
--- Действие происходит в Париже вскоре после скандального дела о ядах. Помимо этой серии отравлений, парижан беспокоит цепочка загадочных убийств и ограблений. В тёмное время суток на прохожих, которые имеют при себе драгоценные украшения, нападают неизвестный (или неизвестные) с кинжалом.
---
Гофман работал над повестью в течение 1818 года. О двустишии, приписываемом Скюдери, он прочёл в нюрнбергской хронике И. К. Вагензейля (1633—1705). Остальные события, описанные в повести, вымышлены...
«Мадемуазель де Скюдери» — первое литературное произведение, героем которого является серийный убийца.
Источник : https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B0%D0%B4%D0%B5%D0%BC%D1%83%D0%B0%D0%B7%D0%B5%D0%BB%D1%8C_%D0%B4%D0%B5_%D0%A1%D0%BA%D1%8E%D0%B4%D0%B5%D1%80%D0%B8
***
ПОДЕЛИТЬСЯ
---
---
***
---
---
Не бывает у света начала,
Как не будет у жизни конец,
Коль симфония вечно звучала
Про сверкание вечных колец…
Если вдруг прекратилось движение,
Наших лет миллиарды прошли…
Незамеченный миг воскрешения
Дарит фразу «Часы вновь пошли»…
"Un amant qui a peur des voleurs n'est pas digne d'amour" - пренебрежительно сказала Мадлен де Скюдери, когда парижские влюблённые попросили короля о защите. Всё дело в том, что только-только закончилось кровавое расследование "дела о ядах", "взорвавшее" двор Людовика XIV и унёсшее в могилу множество высокопоставленных особ. Так мало этого - в Париже происходит целая серия загадочных убийств и ограблений! По ночам, когда поздние прохожие стремятся побыстрее добраться к себе домой (или не к себе), кто-то неуловимый нападает на них с кинжалом. Такова завязка написанной в 1818 году остросюжетной историческая новеллы Эрнста Теодора Гофмана, день рождения которого отмечается сегодня, 24 января. Называется она "Мадемуазель де Скюдери. Хроника времён Людовика XIV" и не так много любителей творчества Гофмана её читали. И очень жаль! Новелла очень увлекательна и сама по себе, и тем, что открыла новую для европейских читателей тему - совместимости в одном человеке гения и злодея.
