Который подумалъ, что въ немъ живетъ человѣческое существо.
-- Ну, вотъ,-- сказалъ Котъ-Мурлыка,-- разгадай мнѣ эту загадку; скажи, что это такое.
-- Ну, ей-ей,-- отвѣчалъ я,-- если бы у меня въ домѣ былъ сфинксъ, какъ, ей-ей, онъ былъ у Верра, одного изъ вашихъ предшественниковъ, то, ей-ей, я могъ бы разгадать загадку; но, ей-ей, меня тамъ не было и, ей-ей, я въ томъ неповиненъ.
-- Ну, ей-ей,-- сказалъ Котъ-Мурлыка,-- клянусь Стиксомъ, такъ какъ ты не хочешь отвѣчать, то я тебѣ, ей-ей, докажу, что лучше бы тебѣ, ей-ей, попасть въ лапы Люцифера или, ей-ей, ко всѣмъ діаволамъ, нежели очутиться въ нашихъ когтяхъ, ей-ей. Погляди-ка на нихъ хорошенько. Ей-ей, болванъ ты этакій! Ты ссылаешься на свою невиновность какъ на обстоятельство, долженствующее избавить тебя отъ нашихъ пытокъ? Ей-ей, наши законы все равно, что паутина: маленькія мушки и бабочки попадаются, ей-ей; большіе же зловредные слѣпни и оводы прорываютъ ее, ей-ей, и улетаютъ, ей-ей. Такъ и мы не гонимся за крупными ворами и тираннами, ей-ей: ихъ слишкомъ трудно переваривать, ей-ей, и они насъ одурачили бы, ей-ей. Но такіе невинные младенцы, какъ вы, ей-ей, очень удобны для того, чтобы васъ проглотить, ей-ей, и чортъ пропоетъ вамъ отходную, ей-ей!
Брату Жану надоѣли разглагольствованія Кота-Мурлыки, и онъ сказалъ:
-- Эй ты, господинъ чортъ въ юбкѣ, какъ же ты хочешь, чтобы онъ отвѣчалъ тебѣ за такое дѣло, котораго онъ не знаетъ? Развѣ ты не гонишься за истиной?
-- Ей-ей,-- сказали, Котъ-Мурлыка,-- еще не бывало случая, во все мое царствованіе, чтобы здѣсь кто-нибудь заговаривалъ первый, не будучи спрошенъ, ей-ей! Кто это спустилъ съ цѣпи этого бѣшенаго дурака?
-- Ты лжешь,-- сказалъ братъ Жанъ,-- не разжимая губъ.
-- Ей-ей, когда дойдетъ до тебя чередъ отвѣчать, то я тебѣ задамъ перцу, негодяй, ей-ей!
-- Ты лжешь,-- говорилъ братъ Жанъ, молча.
-- Ужъ не думаешь ли ты, что ты здѣсь находишься въ академическомъ лѣсу, гдѣ лѣнтяи и тунеядцы охотятся за истиной? Намъ тутъ некогда этимъ заниматься, ей-ей. Здѣсь отвѣчаютъ категорически, ей-ей, на то, чего не знаютъ, или сознаются въ томъ, чего никогда не дѣлали, ей-ей; увѣряютъ, что знаютъ то, чему не учились ей-ей. Здѣсь терпятъ, хоть и злятся, ей-ей; здѣсь щиплютъ гуся, а онъ и не пикнетъ, ей-ей. Ты говоришь безъ полномочія, ей-ей, я хорошо это вижу, ей-ей; тебѣ бы въ пору обвѣнчаться съ чортомъ, ей-ей!
-- Ахъ, Діаволъ!-- вскричалъ братъ Жанъ. Архидіаволъ, Протодіаволъ, Пантодіаволъ, ты хочешь, значитъ, женить монаховъ, то, то, то! Уличаю тебя въ еретичествѣ.
XIII.
О томъ, какъ Панургъ разрѣшилъ загадку Кота-Мурлыки.
Котъ-Мурлыка, притворившись, что не слыхалъ этихъ словъ, обратился къ Панургу, говоря:
-- Ну, а ты, шутъ, ничего развѣ намъ не скажешь? Панургъ отвѣчалъ:
-- Чорта съ два, я ясно вижу, что мы попали въ бѣду или къ самому діаволу, потому что невиновность здѣсь не признается и чортъ служитъ здѣсь обѣдню. А потому прошу васъ, позвольте мнѣ расплатиться за всѣхъ и отпустите насъ. Мнѣ больше здѣсь невтерпежъ.
-- Отпустить!-- закричалъ Котъ-Мурлыка. Ей-ей, уже лѣтъ триста, какъ этого здѣсь не бывало, чтобы кто-нибудь ушелъ отсюда не ощипанный, ей-ей, а чаще даже съ ободранной шкурой, ей-ей. Посмѣй послѣ того сказать, что ты задержанъ у насъ несправедливо или же съ тобой поступили несправедливо, несчастный человѣкъ; но еще несчастнѣе будешь ты, ей-ей, если не разгадаешь предложенной загадки. Ей-ей, говори же, что ты на это скажешь?
-- Ну вотъ, чортъ возьми,-- отвѣчалъ Панургъ,-- это означаетъ чернаго червя, который родился отъ бѣлаго боба и затѣмъ прогрызъ его и вылѣзъ на свѣтъ Божій. Онъ ползаетъ, чортъ побери, по землѣ, а затѣмъ летаетъ по воздуху, вслѣдствіе чего Пиѳагоръ первый поклонникъ мудрости, что по-гречески значитъ философъ, полагалъ, что, благодаря переселенію душъ, онъ получилъ человѣческую душу. Если бы вы были людьми, то, клянусь діаволомъ, послѣ вашей смерти, по его мнѣнію, ваши души вошли бы въ тѣло червей, потому что, клянусь діаволомъ, въ здѣшней жизни вы все грызете и пожираете, а въ другой жизни вы прогрызете и пожрете,- какъ эхидны, утробу своей матери, клянусь діаволомъ!
-- Богомъ клянусь,-- сказалъ братъ Жанъ,-- я бы ничего лучшаго не желалъ, чтобы мой задъ обратился въ бобъ и былъ съѣдѣнъ этими червями.
Панургъ, договоривъ, бросилъ на средину паркета толстый кожаный кошелекъ, набитый золотыми. При звукѣ золота всѣ Пушистые Коты заиграли на когтяхъ, точно на скрипкахъ, и всѣ громко вскричали:
-- Это пряности: процессъ славный, вкусный и очень пряный. Они хорошіе люди.
-- Это золото,-- сказалъ Панургъ,-- я хочу сказать: золотыя монеты.
-- Судъ это понимаетъ,-- отвѣчалъ Котъ-Мурлыка,-- ей-ей. Ступайте, дѣти, ей-ей;, проходите мимо. Мы не такъ черны, какъ кажемся, ей-же-ей.
По выходѣ изъ застѣнка, мы были отведены въ гавань нѣсколькими горными грифонами. Но прежде, нежели мы сѣли на корабли, они предупредили насъ, что мы не должны пускаться въ путь, не одаривъ богатыми подарками какъ жену Кота-Мурлыки, такъ и Всѣхъ Пушистыхъ Кошекъ; въ противномъ случаѣ имъ приказано отвести насъ обратно въ застѣнокъ.
-- Ба!-- отвѣчалъ братъ Жанъ. Мы отойдемъ къ сторонкѣ и поглядимъ, что у насъ есть. Онѣ будутъ много довольны нами.
-- Но,-- сказали ребята,-- не забудьте и насъ грѣшныхъ.
-- Ну, вотъ еще,-- сказалъ братъ Жанъ,-- грѣшныхъ людей никогда не забываютъ; ихъ принято дарить во всѣхъ странахъ и во всякія времена года.
XIV.
О томъ, какъ Пушистые Коты живутъ взяточничествомъ.
Не успѣлъ братъ Жанъ договорить этихъ словъ, какъ увидѣлъ шестьдесятъ восемь галеръ и фрегатовъ, прибывшихъ въ портъ. Онъ побѣжалъ туда спросить, какимъ товаромъ нагружены эти корабли, и увидѣлъ, что всѣ они нагружены дичиной, зайцами, каплунами, голубями, свининой, кроликами, телятами, цыплятами, дикими и домашними утками, гусями и другой живностью. Онъ замѣтилъ также нѣсколько кусковъ бархата, атласа и штофа. Тогда онъ спросилъ путешественниковъ, куда и кому они везутъ эти лакомые кусочки. Они отвѣчали, что везутъ ихъ Коту-Мурлыкѣ. Пушистымъ Котамъ и Кошкамъ.
-- Какъ называете вы эти снадобья?-- спросилъ братъ Жанъ.
-- Взятками,-- отвѣчали путешественники.
-- Значитъ, они живутъ взяточничествомъ,-- сказалъ братъ Жанъ,-- и должны пропасть. Ей-богу, это вѣрно: ихъ отцы пожрали добрыхъ, которые, въ силу своего званія, занимались грабежомъ и охотой, чтобы набить руку на время войны и закалить себя въ работѣ. Ибо охота своего рода сраженіе, и Ксенофонтъ не ошибался, когда писалъ, что охота, какъ Троянская лошадь, выпустила всѣхъ добрыхъ военачальниковъ. Я не ученый, но мнѣ такъ говорили, и я этому вѣрю. Ихъ души, по мнѣнію Кота-Мурлыки, по смерти входятъ въ кабановъ, оленей, дикихъ козъ, цапель, куропатокъ и другихъ подобныхъ животныхъ, которыхъ они въ прежней жизни такъ любили и гонялись за ними. И вотъ теперь эти Пушистые Коты, истребивъ и пожравъ ихъ замки, земли, помѣстья, владѣнія, доходы, стремятся выпить ихъ кровь и душу и въ новой жизни. О! Честный нищій не даромъ указывалъ намъ, какое значеніе имѣетъ рѣшетка, помѣшенная надъ яслями.
-- Однако, замѣтилъ Панургъ, великій король издалъ декретъ, чтобы никто, подъ страхомъ смертной казни, не убивалъ ни оленей, ни ланей ни кабановъ, ни дикихъ козъ.
-- Это правда,-- отвѣчалъ одинъ изъ путешественниковъ,-- но великій король такъ добръ и милостивъ, эти же Пушистые Коты такіе бѣшеные и такъ жаждутъ христіанской крови, что мы меньше боимся прогнѣвать великаго короля, чѣмъ отказать этимъ Пушистымъ Котамъ во взяткахъ. Тѣмъ болѣе, что Котъ-Мурлыка выдаетъ замужъ одну изъ своихъ Кошекъ за большого Пушистаго Кота. Во время оно ихъ называли травоядными, но увы, они больше не ѣдятъ травы. Теперь мы ихъ зовемъ зайцеядными, куропаткоядными, бекасоядными, фазаноядными, цыплятоядными, козоядными, кроликоядными и свиноядными; другимъ мясомъ они не питаются.
-- Ба, ба!-- говорилъ братъ Жанъ. Въ будущемъ году ихъ будутъ звать не иначе, какъ навозоядными; хотите вы этому вѣрить?
-- Охотно,-- отвѣчала бригада.
-- Сдѣлаемъ-ка два дѣла,-- сказалъ онъ,-- во-первыхъ, захватимъ всю эту дичину, которую вы здѣсь видите; мнѣ же кстати ужасно какъ надоѣла солонина: она возбуждаетъ во мнѣ меланхолію. Мы конечно заплатимъ за дичь. Во-вторыхъ, вернемся назадъ и перерѣжемъ всѣхъ этихъ чертей Пушистыхъ Котовъ.
XV.
О томъ, какъ братъ Жанъ Сокрушитель предлагаетъ перерѣзать Пушистыхъ Котовъ.
-- Клянусь монашеской рясой,-- говорилъ братъ Жанъ,-- что это за путешествіе? Мы только и знаемъ, что пьемъ, ѣдимъ и ровно ничего не дѣлаемъ. Портъ побери, это мнѣ не по нраву; если я не совершу какого-нибудь геройскаго дѣла, то не могу спать. Неужто вы пригласили меня путешествовать только затѣмъ, чтобы служить обѣдню и исповѣдывать? Клянусь Пасхой, первый, кто мнѣ попадется въ руки, будетъ въ наказаніе брошенъ въ море, головою внизъ, во Искупленіе грѣховъ. Чѣмъ прославился на-вѣки и прогремѣлъ на весь свѣтъ Геркулесъ? Не тѣмъ ли, что онъ странствовалъ по бѣлу-свѣту, избавляя народы отъ тиранній, заблужденій, опасностей и разныхъ бѣдъ? Онъ убивалъ всѣхъ разбойниковъ, всѣхъ чудовищъ, всѣхъ ядовитыхъ змѣй и зловредныхъ животныхъ. Почему мы не слѣдуемъ его примѣру и не поступаемъ, какъ онъ, во всѣхъ странахъ, черезъ которыя проѣзжаемъ? Онъ истребилъ Стимфалидъ, Лернскую Гидру, Какуса, Антея, Кентавровъ. Я самъ не ученый, но такъ говорятъ ученые. По его примѣру, истребимъ и перерѣжемъ этихъ Пушистыхъ Котовъ, это настоящіе черти, и избавимъ страну отъ тиранніи. Будь я такъ такъ силенъ и такъ могущественъ, какъ Геркулесъ, то такъ, же вѣрно, какъ то, что Магометъ не пророкъ, я бы не просилъ у васъ ни совѣта, ни помощи. Ну, чтожъ? Идемъ, что-ли? Я васъ увѣряю, что мы легко справимся съ ними, и они съ терпѣніемъ, перенесутъ это,-- я въ томъ не сомнѣваюсь, потому что десять свиней не выпили бы столько помой, сколько они Перенесли оскорбленій, и совсѣмъ терпѣливо. Идемъ!
-- Оскорбленій,-- сказалъ я,-- и безчестія они не боятся, лишь бы у нихъ водились денежки въ мошнѣ, хотя бы и грязныя. И мы, быть можетъ, справились бы съ ними, какъ Геркулесъ; но нужно было бы, чтобы нами командовалъ Эристей {Король Аргоса, который заказалъ Геркулесу его двѣнадцать подвиговъ.}; и я бы ничего такъ не желалъ въ настоящую минуту, какъ прогуляться между ними въ теченіе какихъ-нибудь двухъ часовъ въ томъ видѣ, въ какомъ нѣкогда Юпитеръ посѣтилъ свою возлюбленную Семелуэ, первую мать добраго Бахуса.
-- Богъ,-- сказалъ Панургъ,-- помиловалъ насъ отъ ихъ когтей; но, что касается меня, то я больше къ нимъ не вернусь. Я до сихъ еще не могу опомниться отъ страха, который я тамъ претерпѣлъ. И я тамъ очень разсердился по тремъ причинамъ: во-первыхъ, потому, что я разсердился; во-вторыхъ, потому, что я разсердился; въ третьихъ, потому, что я разсердился. Выслушай правымъ ухомъ, братъ Жанъ, мой лѣвый кумъ: всякій разъ и сколько бы разъ ты ни пожелалъ отправиться ко всѣмъ чертямъ, въ судилище Миноса, Эака и Радаманта, скажи только слово и я -- твой неразрывный спутникъ; вмѣстѣ съ тобой переправлюсь черезъ Ахеронъ, Стиксъ, Коцитъ; выпью полный стаканъ воды изъ Леты, заплачу за насъ обоихъ Харону за перевозъ на лодкѣ; но, чтобы вернуться къ Пушистымъ Котамъ,-- слуга покорный. Если тебѣ такъ хочется къ нимъ вернуться, то ищи себѣ другую компанію. Я же тебѣ не попутчикъ; пусть мое слово будетъ такъ же крѣпко, какъ мѣдная стѣна. Если только меня туда не потащать силою, я, пока живъ, не приближусь къ нимъ такъ же, какъ и къ Геркулесовымъ столбамъ. Развѣ Улиссъ возвращался за своей шпагой къ пещеру Циклопа? Какъ бы да не" такъ! Я ничего не забылъ въ застѣнкѣ и туда не вернусь.
-- О,-- сказалъ братъ Жанъ -- вотъ-то добрый малый и храбрый товарищъ съ руками, разбитыми параличомъ! Но поговоримъ-ка толкомъ, хитрый ты человѣкъ. Зачѣмъ и для какого бѣса ты бросилъ имъ кошель, полный денегъ? Развѣ у насъ ихъ такъ много? Не довольно ли было бы съ нихъ нѣсколькихъ обрѣзанныхъ монетъ?
-- Потому,-- отвѣчалъ Панургъ,-- что Котъ-Мурлыка безпрестанно раскрывалъ свой бархатный кошель, восклицая: "Ей-ей, ей-же-ей, ей-ей!." Я изъ этого вывелъ заключеніе, что мы можемъ спастись, набросавъ ему туда денегъ. Потому что бархатный кошель сдѣланъ не для храненія реликвій, а золотыхъ монетъ. Понимаешь, ли ты это, братъ Жанъ, мой любезный куманекъ? Когда ты проживешь съ мое, то Заговоришь иначе. Но, во исполненіе' ихъ приказаній, мы должны уѣхать отсюда.
Оборванцы все еще ждали въ гавани, чтобы ихъ наградили. И видя, что мы собираемся отплыть, обратились къ. брату Жану, увѣряя его, что они насъ не отпустятъ, пока мы не дадимъ имъ на водку.
-- Ахъ, вы черти этакіе,-- закричалъ братъ Жанъ,-- вы все еще здѣсь? Мало меня здѣсь сердили, что вы еще лѣзете ко мнѣ съ вашими глупостями. Постойте, вотъ я васъ угощу сейчасъ водкой.
И, обнаживъ мечъ, сошелъ съ судна, намѣреваясь ихъ избить; но они бросились бѣжать со всѣхъ ногъ, и больше мы ихъ не видали.
Однако, этимъ не кончились наши треволненія, такъ какъ нѣсколько матросовъ, отпущенные Пантагрюэлемъ въ то время, какъ мы находились у Кота-Мурлыки, пошли въ трактиръ, расположенный близъ гавани, чтобы попировать и подкрѣпиться. Я не знаю, заплатили они за свое продовольствіе или нѣтъ, но только старуха трактирщица, увидя брата Жана, сошедшаго на берегъ, пожаловалась, ему въ присутствіи сержанта, зятя одного изъ Пушистыхъ Котовъ, и двухъ сутягъ-свидѣтелей.
Братъ Жанъ, которому надоѣли ихъ рѣчи и заявленія, спросилъ:
-- Друзья мои, оборванцы, неужели же вы хотите сказать, что наши матросы безчестные люди? Я утверждаю противное и докажу вамъ это юридически: путемъ вотъ этой сабли.
И говоря это, размахивалъ саблей. Мужики пустились бѣжать безъ оглядки. Оставалась одна старуха, которая завѣряла брата Жана, что матросы честные люди; но она жалуется только на то, что они не заплатили за постель, на которой отдыхали послѣ обѣда, и просила за постель пять турскихъ су.
-- По правдѣ сказать,-- отвѣчалъ братъ Жанъ,-- это недорого; они неблагодарные и за такую цѣну въ другомъ мѣстѣ не получатъ; я охотно заплачу за постель, но хочу прежде на нее поглядѣть.
Старуха отвела его къ себѣ въ домъ и показала ему постель, и когда онъ ее похвалилъ, замѣтила, что она недорого проситъ за нее: всего лишь пять су. Братъ Жанъ далъ ей пять су, но своей саблей пробилъ перину и подушки и выпустилъ въ окно весь пухъ на улицу Старуха бросилась вонъ, зовя на помощь и кричала: "Караулъ!", стараясь собрать пухъ обратно. Братъ Жанъ, ни о чемъ не заботясь, унесъ одѣяло, матрацъ и двѣ простыни къ намъ на корабль, не будучи никѣмъ замѣченъ, потому что воздухъ былъ полонъ пухомъ, точно снѣжной бурей, и подарилъ ихъ матросамъ. Затѣмъ сказалъ Пантагрюэлю, что здѣсь перины гораздо дешевле, чѣмъ въ Шинонѣ, хотя тамъ и водятся знаменитые гуси въ Потилё. За свою перину старуха спросила съ него только пять су, тогда какъ въ Шинонѣ такая стоитъ, по меньшей мѣрѣ, двѣнадцать франковъ.
Какъ только братъ Жанъ и другіе члены нашей компаніи взошли на корабль, Пантагрюэль снялся съ якоря. Но поднялся такой сильный вѣтеръ, что они сбились съ пути и попали снова во владѣнія Пушистыхъ Котовъ, и въ такую морскую пучину, гдѣ море Высоко и страшно вздымалось; и одинъ юнга, сидѣвшій на верху мачты, закричалъ, что видитъ страшное жилище Кота-Мурлыки, а Панургъ, одурѣвъ отъ страха, завопилъ: "Патронъ, другъ мой, несмотря на вѣтеръ и вѣтеръ и волны, поворачивай оглобли. О, другъ мой, не будемъ ворочаться въ этотъ злой край, гдѣ я оставилъ свой кошелекъ."
Но вѣтеръ прибилъ ихъ къ острову, къ которому они, однако, не осмѣлились пристать, и укрылись, въ разстояніи мили оттуда, среди большихъ скалъ.
XVI.
О томъ, какъ Пантагрюэль прибылъ на островъ Невѣждъ 1), съ длинными пальцами и крючковатыми руками, и о страшныхъ приключеніяхъ, какихъ онъ тамъ былъ свидѣтелемъ, и о чудовищахъ, какихъ онъ тамъ видѣлъ.
1) Apedeftes -- необразованные, невѣжественные. Такъ Раблэ называетъ членовъ Казначейства, для которыхъ не требовалось ученой степени при отправленіи ихъ должности. "Вся аллегорія этой главы,-- говоритъ одинъ изъ комментаторовъ,-- заключается въ томъ, что различныя отдѣленія Казначейства представляются въ видѣ прессовъ, а податныя сословія въ видѣ виноградныхъ кистей, которыя выжимаются."
Какъ только что брошенъ былъ якорь, и корабль очутился въ безопасности спустили лодку. Послѣ того какъ добрый Пантагрюэль помолился Богу и поблагодарилъ Его за спасеніе отъ большой опасности, онъ сѣлъ въ лодку со всей своей компаніей, чтобы высадиться на берегъ, что было имъ довольно легко сдѣлать: море было спокойно, и вѣтеръ стихъ, и очень скоро они уже были у скалъ. Въ то время, какъ они сходили на землю, Эпистемонъ восхищавшійся мѣстоположеніемъ и оригинальностью скалъ, увидѣлъ нѣсколько туземцевъ. Первый, къ которому онъ обратился, былъ одѣтъ въ короткій плащъ королевскаго цвѣта, на немъ была куртка изъ полусукна съ рукавами, подбитыми атласомъ и шляпа съ кокардой. Манеры у него были довольно приличныя, и его звали, какъ мы позднѣе узнали, Скопидомомъ. Эпистемонъ спросилъ у него, какъ называются эти странныя скалы и долины. Скопидомъ отвѣчалъ, что эта скалистая страна была колоніей Прокурацій и называется Регистрами, а что по ту сторону скалъ, перейдя черезъ небольшой бродъ, мы найдемъ островъ Невѣждъ.
-- Клянусь всяческимъ шутовствомъ!-- сказалъ братъ Жанъ. Чѣмъ же, однако, вы здѣсь питаетесь, добрые люди? Удастся ли намъ утолить у васъ жажду? Вѣдь я никакихъ другихъ орудій у васъ не вижу, кромѣ пергамента, чернильницъ и перьевъ.
-- Да, мы этимъ самымъ и питаемся -- отвѣчалъ Скопидомъ,-- такъ какъ всѣ, кто попадаетъ на этотъ островъ, проходятъ черезъ наши руки.
-- Зачѣмъ?-- спросилъ Панургъ. Развѣ вы цирюльники, что должны прибирать имъ голову?
-- Да,-- сказалъ Скопидомъ,-- мы прибираемъ ихъ кошельки.
-- Ей-богу,-- отвѣчалъ Панургъ,-- но вы получите отъ меня ни гроша; но прошу васъ, любезный господинъ, отведите насъ къ Невѣждамъ, потому что мы прибыли изъ страны ученыхъ, гдѣ я ровно ничему не поучился.
Разговаривая такимъ образомъ, они прибыли на островъ Невѣждъ, потому что черезъ бродъ легко было перейти. Пантагрюэль былъ очень удивленъ архитектурой жилища туземцевъ: они жили въ прессѣ, куда поднимались по пятидесяти ступенькамъ, и прежде, нежели вступить въ главный прессъ,-- потому что есть малые, большіе, секретные, средніе и всякаго сорта,-- вы проходите черезъ большую галлерею со столбами, гдѣ вы видите картины со всякаго рода казнями, висѣлицами для воровъ, дыбою и пытками, и намъ стало даже страшно. Когда Скопидомъ замѣтилъ, что Пантагрюэля это занимаетъ, онъ сказалъ:
-- Господинъ, пойдемте дальше; это пустяки.
-- Какъ пустяки?-- замѣтилъ братъ Жанъ. Клянусъ клапаномъ, Панургъ и я, мы дрожимъ отъ голода. Мнѣ бы пріятнѣе было выпить, нежели глядѣть на эти развалины.
-- Пойдемте,-- сказалъ Скопидомъ,-- и привелъ, насъ къ небольшому прессу, спутанному на задахъ, который называли на мѣстномъ нарѣчіи: питія. Тамъ, нечего и спрашивать про то, какъ мэтръ, Жанъ съ Панургомъ стали угощаться, потому что, тамъ нашлись миланскія сосиски, индѣйки, каплуны, мальвазія и всякія мяса, прекрасно изготовленныя и приправленныя. Маленькій погребщикъ, видя, что братъ Жанъ любовно поглядываетъ на одну бутылку, стоявшую у буфета, отдѣльно отъ другихъ бутылокъ, сказалъ Пантагрюэлю:
-- Господинъ, я вижу, что одинъ изъ вашихъ слугъ любуется этой бутылкой: я васъ умоляю, прикажите, чтобы ея не трогали, потому что она приготовлена для господъ.
-- Какъ, спросилъ Панургъ,-- здѣсь есть господа? Я вижу, однако, что здѣсь собираютъ виноградъ.
Тогда Скопидомъ показалъ намъ небольшую лѣсенку, спрятанную въ комнатѣ, въ которой мы увидѣли господъ, находившихся въ большомъ прессѣ, куда никого не пускали, безъ разрѣшенія; но онъ сказалъ намъ, что мы хорошо разсмотримъ ихъ въ слуховое окошечко, а они насъ не увидятъ.
Когда мы подошли къ окошечку, то увидѣли двадцать или двадцать пять толстыхъ висѣльниковъ вокругъ большого палача {Здѣсь и далѣе Рабле играетъ словами: bourreau и bureau.}, одѣтаго въ зеленое платье; руки у нихъ были длинныя, какъ журавлиныя ноги, и съ ногтями длиною, по крайней, мѣрѣ въ два фута, потому что имъ запрещено было ихъ стричь, такъ что они превращались въ кривые когти. Въ эту минуту, какъ разъ, доставили большую кисть винограда, собираемаго въ этой странѣ съ лозы Необычайной, которая часто виситъ на столбахъ {Конфискованное имущество повѣшенныхъ.}. Какъ только что они завладѣли кистью, такъ немедленно положили ее въ прессъ и до тѣхъ поръ давили и выжимали, пока бѣдная кисть не стала такъ суха, что въ ней не нашлось бы и капельки сока.
Скопидомъ намъ сказывалъ, что такія большія кисти достаются имъ не часто, но другія зато всегда имѣются въ прессѣ.
-- Но, куманекъ,-- сказалъ Панургъ,-- развѣ у нихъ такъ много виноградной лозы?
-- Да,-- отвѣчалъ Скопидомъ. Видите ли вы эту маленькую кисть, которая идетъ въ прессъ? Эта кисть съ Десятинной лозы, и они намедни уже выжимали такую, но сокъ сильно пахнулъ попомъ, и господамъ это не понравилось.
-- Зачѣмъ же въ такомъ случаѣ,-- сказалъ Панургъ,-- они опять кладутъ ее въ прессъ?
-- Чтобы видѣть,-- отвѣчалъ Скопидомъ,-- нѣтъ ли здѣсь какого обмана.
-- Ну, какъ же это вы зовете этихъ людей невѣждами, скажите, ради Бога?-- замѣтилъ братъ Жанъ. Помилуйте, чортъ возьми! Да они выжмутъ сокъ изъ стѣны.
-- Да они такъ и дѣлаютъ,-- отвѣчалъ Скопидомъ,-- зачастую они кладутъ въ прессъ замки, парки, лѣса и изъ всего добываютъ прѣсное золото.
-- Я говорю прѣсное,-- отвѣчалъ Скопидомъ,.-- потому что его пьютъ здѣсь бутылками. Виноградной лозы здѣсь столько, что не пересчитать. Пройдите сюда и загляните въ ту рощу: здѣсь болѣе тысячи виноградныхъ лозъ, которыя только ждутъ, когда ихъ выжмутъ вотъ это -- лоза Общая; вотъ это -- Частная, лоза Укрѣпленій, лоза Займовъ, лоза Даровъ, Постороннихъ доходовъ, Удѣловъ, Карманныхъ денегъ, Почтовая лоза, лоза Пожертвованій, Домовая лоза.
-- А что это за лоза, вонъ тамъ, такая большая, окруженная множествомъ маленькихъ?
-- Это,-- отвѣчалъ Скопидомъ,-- лоза Сбереженій, лучшая во всемъ краѣ; когда эту лозу выжимаютъ, то полгода спустя отъ каждаго изъ этихъ господъ ею разитъ.
Когда господа встали, Пантагрюэль попросилъ Скопидома отвести насъ въ большой прессъ, что тотъ исполнилъ охотно. Какъ только мы вошли туда, Эпистемонъ, который понималъ всѣ языки, сталъ объяснять Пантагрюэлю девизы пресса, который былъ великъ, красивъ и, какъ намъ сказалъ Скопидомъ, сооруженъ изъ Крестнаго дерева; на каждомъ изъ орудій стояло названіе каждой части на туземномъ нарѣчіи. Винтъ въ прессѣ назывался Приходъ; корпусъ его -- Расходъ; гайка -- Государство; бока -- Недоимки; бочки -- Застой; тараны -- Badietur; стойки -- Recuperetur; чаны -- Saldo; рукоятки -- Списки; отводы -- Квитанціи; кадки -- Утвержденіе; корзины -- Истекшіе векселя; вёдра -- Довѣренность; воронка -- Очистка счётовъ.
-- Клянусь королевой Колбасъ,-- сказалъ Панургъ,-- всѣ египетскіе гіероглифы пустяки въ сравненіи съ этимъ жаргономъ; всѣ эти слова ни къ селу, ни къ городу. Но почему же, скажи дружище куманекъ, называютъ здѣшнихъ людей невѣждами?
-- Потому, что,-- отвѣчалъ Скопидомъ,-- они совсѣмъ не учены и не должны бытъ учеными, и что все должно здѣсь руководствоваться невѣжествомъ, а основаніемъ всему служитъ: "Господа сказали! Господа такъ приказали!"
-- Клянусь истиннымъ Богомъ,-- сказалъ Пантагрюэль,-- если виноградная лоза имъ приноситъ такъ много, то виноградъ имъ ничего не стоитъ. {Тутъ у Раблэ непереводимая игра словами: serment и sarment.}
-- Неужто вы сомнѣваетесь въ этомъ?-- отвѣчалъ Скопидомъ. Они собираютъ виноградъ ежемѣсячно, не такъ, какъ у васъ, гдѣ виноградъ собирается разъ въ году.
Когда онъ повелъ насъ черезъ тысячу небольшихъ прессовъ, мы увидѣли, при выходѣ, другой столикъ {Раблэ вмѣсто bureau употребляетъ здѣсь слово bonrreau и играетъ этими словами.}, вокругъ котораго сидѣло четверо или пятеро Невѣждъ грязныхъ, разъяренныхъ, какъ оселъ, которому къ хвосту привязали хлопушку. Они выжимали въ маленькомъ прессѣ тотъ виноградъ, который уже раньше былъ выжатъ другими -- и ихъ называли на мѣстномъ нарѣчіи: контролерами.
-- Вотъ самые противные уроды, какихъ я когда-либо видѣлъ,-- говорилъ братъ Жанъ.
Изъ большого пресса мы прошли черезъ пропасть маленькихъ прессовъ, гдѣ толпа виноградарей очищала виноградъ желѣзными орудіями, которыя они называли Приходо-Расходными статьями, и въ концѣ концовъ прибыли въ залъ, гдѣ увидѣли большого дога съ двумя песьими головами, съ волчьимъ брюхомъ, съ когтями, какъ у чорта, котораго поили миндальнымъ молокомъ {Здѣсь Раблэ играетъ словами amende (пеня) и amande (миндаль).}, и за нимъ такъ ухаживали по приказу господъ, потому что онъ приносилъ каждому изъ нихъ доходъ, какъ съ доброй фермы; они называли его на языкѣ Невѣждъ: Двойной. Мать его находилась возлѣ и была такого же цвѣта и образа, кромѣ того, что у нея было четыре головы, двѣ мужскихъ и двѣ женскихъ, и ее звали Четверная, и она была самая яростная и опаснѣйшая тварь изъ всѣхъ, за исключеніемъ ея бабушки, которую мы видѣли заключенной въ казематѣ и которую звали: Дефицитъ.
Братъ Жанъ, отличавшійся волчьимъ голодомъ, такъ что способенъ былъ проглотить цѣлую уйму адвокатовъ, начиналъ сердиться и попросилъ Пантагрюэля подумать объ обѣдѣ и забрать съ собою Скопидома, такъ что, выходя оттуда черезъ задній ходъ, мы встрѣтили старика, закованнаго въ цѣпи, полу-невѣжду, полу-ученаго, своего рода чортова гермафродита, защищеннаго очками, какъ черепаха черепомъ; онъ питался мясомъ, которое они на своемъ жаргонѣ называли: Апелляція. Увидя его, Пантагрюэль спросилъ Скопидома, къ какому племени принадлежитъ этотъ протонотаріусъ, и какъ его зовутъ. Скопидомъ оповѣстилъ насъ, что старикъ находится тутъ споконъ вѣка, къ великому своему прискорбію, закованный въ цѣпи господами, которые морили его голодомъ, а зовется онъ: Revisit.
-- Клянусь святыми членами Папы,-- сказалъ братъ Жанъ,-- меня не удивляетъ, если господа Невѣжды очень дорожатъ этимъ папистомъ. Ей-богу, другъ Панургъ, мнѣ сдается, что если въ него хорошенько вглядѣться, то онъ похожъ на Кота-Мурлыку. Здѣшніе господа, хоть и невѣжды, но знаютъ не меньше другихъ; я бы пинками отослалъ его туда, откуда онъ. пришелъ.
-- Клянусь моими восточными очками,-- отвѣчалъ Панургъ,-- братъ Жанъ, другъ мой, ты правъ: судя на мордѣ этого фальшиваго негодяя Revisit, онъ еще невѣжественнѣе и злѣе, чѣмъ здѣшніе бѣдняги Невѣжды, которые, по крайней мѣрѣ, выжимаютъ безъ всякихъ обиняковъ того, кто имъ попадется въ руки, и не прибѣгаютъ къ такимъ околичностямъ и такой волокитѣ, какъ Пушистые-Коты, за что тѣ на нихъ, разумѣется, злятся.
XVII.
О томъ, какъ мы прошли Далѣе 1), и какъ Панурга тамъ чуть было не убили.
1) Раблэ играетъ словомъ ontre, которое значитъ далѣе, кромѣ того и бурдюкъ, я называетъ его жителей ontrés, вздутыми.
Мы тотчасъ же свернули на дорогу Далѣе и разсказали наши приключенія Пантагрюэлю, который проникся къ намъ большимъ состраданіемъ и написалъ по этому поводу нѣсколько элегій для времяпрепровожденія. Прибывъ туда, мы немного закусили и отдохнули, а также запаслись прѣсной водой и топливомъ. Туземцы, судя по ихъ физіономіи, показались намъ добрыми ребятами и откормленными на славу. Всѣ они были вздутые и какъ, какъ будто лопались отъ жиру. Мы увидѣли при этомъ нѣчто такое, чего еще нигдѣ не видали: они разрывали, себѣ кожу, чтобы жиръ выпирало изъ хвастовства или тщеславія, но что иначе ихъ очень распираетъ. Послѣ, такого пріема они вдругъ становились выше ростомъ, подобно тому, какъ садовники надсѣкаютъ кору молодыхъ, деревьевъ, чтобы ускорить ихъ ростъ.
Возлѣ гавани находился кабакъ, прекрасный и великолѣпный по внѣшнему виду, въ которомъ собралось, очень много вздутаго народа всякаго пола, всѣхъ возрастовъ и всѣхъ состояній, такъ что мы подумали, что тамъ происходитъ какой-нибудь пиръ, или банкетъ. Но намъ сказали, что ихъ пригласили туда, чтобы присутствовать при измореніи хозяина, и всѣ близкіе, родные и знакомые спѣшили туда. Не понимая ихъ нарѣчія, мы полагали, что "измореніе" здѣсь означаетъ особаго рода церемонію, подобно тому какъ у насъ говорятъ: обрученіе, примиреніе, посвященіе, освященіе, отреченіе, усмиреніе. Но намъ сказали, что хозяинъ въ свое время былъ веселый малый, гуляка и обжора, объѣдало, не выходившій изъ-за стола, подобно хозяину въ Рульякѣ; уже лѣтъ десять, какъ онъ страдаетъ отъ ожирѣнія и въ настоящее время дошелъ до изморенія, и кончаетъ дни свои, какъ это водится въ здѣшнемъ краѣ, оттого, что, отъ частыхъ насѣчекъ въ кожѣ, внутренности ихъ вываливаются наружу, какъ изъ пробитой бочки.
-- Помилуйте, добрые люди,-- говорилъ Панургъ,-- неужели же вы не можете обвязать животъ крѣпкими веревками или деревянными, а не то и желѣзными, обручами? Въ такомъ случаѣ внутренности такъ бы легко не вываливались, и онъ долѣе бы прожилъ.
Но не успѣлъ онъ договорить этихъ словъ, какъ мы услышали въ воздухѣ громкій и рѣзкій звукъ, точно какой-нибудь толстый дубъ разлетѣлся на куски. Тогда сосѣди объявили, что измореніе совершилось, и этотъ взрывъ былъ смертельнымъ.
Тутъ мнѣ припомнился почтенный аббатъ де-Кастильеръ, который не удостоивалъ дурачиться со своими горничными nisi in Pontificalibus Когда, на склонѣ его лѣтъ, родные и друзья убѣждали его отказаться отъ своего аббатства, онъ говорилъ и заявлялъ, что до самой кончины не сложитъ съ себя чина настоятеля и что послѣдній его вздохъ будетъ вздохомъ аббата.
XVIII.
О томъ, какъ нашъ корабль чуть было не потерпѣлъ крушеніе и какъ насъ выручили путешественники изъ страны Квинтъ-Эссенціи.
Снявшись съ якоря и распустивъ паруса, пустились мы въ путь при легкомъ нордъ-вестѣ. Но мы не отплыли и двухсотъ двадцати двухъ миль, какъ попали въ центръ сильнаго вихря, среди котораго двигались нѣкоторое время, лишь при помощи фокъ-мачты и топселей, собственно говоря, только въ угоду штурману, который насъ увѣрялъ что при слабомъ движеніи различныхъ воздушныхъ теченій и ихъ мягкомъ сопротивленіи другъ другу, равно какъ и при ясности неба и спокойствіи моря, нельзя ждать ничего хорошаго, но и ничего худого. Поэтому всего лучше будетъ послѣдовать совѣту философа {Эпиктетъ.}, рекомендующаго воздерживаться и удерживаться, то есть, другими словами: выжидать. Но вихрь продолжался такъ долго, что штурманъ уступилъ, наконецъ, нашимъ просьбамъ и попытался продолжать путь. Поэтому онъ велѣлъ поднять бизань-мачту и, повернувъ руль вправо, пробился сквозь вихрь, причемъ ему помогъ благопріятный порывъ вѣтра. Къ сожалѣнію, это намъ мало помогло, потому что избѣгнувъ Харибды, мы, такъ сказать, попали въ Сциллу. Двѣ мили дальше корабли наши сѣли на мель, какъ крысы Сенъ-Максана. {Мелководье около Сенъ-Максана, городокъ въ Вандеѣ.}
Весь нашъ экипажъ опечалился; вѣтеръ свистѣлъ въ стеньгахъ, и одинъ только братъ Жанъ не предавался меланхоліи, но утѣшалъ то одного, то другого ласковыми словами, доказывая, что Небо поможетъ намъ въ скоромъ времени, такъ какъ онъ видѣлъ Кастора {Огонь св. Эльма, огненный метеоръ, являющійся на верхушкахъ мачтъ; у древнихъ Касторъ и Полуксъ.} на верхушкахъ мачтъ.
-- Дай Богъ,-- говорилъ Панургъ,-- чтобы въ эту минуту я находился на твердой землѣ; больше я для себя ничего не прошу; и чтобы каждый изъ васъ, которые такъ любите морское плаваніе, получилъ двѣсти тысячъ экю на свою долю; я бы откормилъ для васъ тельца и закололъ бы его при вашемъ возвращеніи. Увѣряю васъ, я согласенъ никогда не жениться; сдѣлайте только такъ, чтобы меня высадили на берегъ и дали бы мнѣ лошадь, чтобы вернуться домой. Безъ слуги я обойдусь. Я никогда не пользуюсь лучшими услугами, какъ тогда, когда со мною нѣтъ слуги. Плавтъ не солгалъ, говоря, что количество нашихъ крестовъ, то есть огорченій, неудобствъ и непріятностей увеличивается вмѣстѣ съ числомъ нашихъ слугъ, даже не будь у нихъ языка, самаго вреднаго и опаснаго члена для слуги, изъ-за котораго изобрѣтены всѣ муки, всѣ орудія пытки и геенна для слугъ,-- и не по иной какой причинѣ, какія бы тамъ нелѣпыя заключенія ни выводили чужеземные истолкователи закона.
Въ эту минуту. къ намъ приблизился корабль, нагруженный тамбуринами, и въ числѣ его пассажировъ я узналъ нѣсколькихъ приличныхъ господъ, между прочимъ Анри Котираля, моего стариннаго товарища; на поясѣ у него висѣла большая ослиная голова въ томъ родѣ, какъ женщины носятъ четки. Въ лѣвой рукѣ онъ держалъ толстую, сальную, старую и грязную шапку съ чьей-то вшивой головы, а въ правой капустную кочерыжку.
Онъ сразу меня узналъ и вскричалъ:
-- Каковъ я счастливецъ? Взгляните: (показывая на ослиную голову): вотъ истинная Альгамана {Меркурій (ртуть) алхимиковъ.}; а вотъ эта докторская шапка -- нашъ единственный эликсиръ, а это (показывая на капустную кочерыжку) -- это Lunaria major. {Лунная трава.} Мы её изготовимъ къ вашему возвращенію.
-- Но,-- спросилъ я,-- откуда вы? Куда направляетесь? Что везете съ собою? Познакомились съ моремъ?
Онъ отвѣчалъ:
-- Отъ Квинтъ-Эссенціи. Въ Турень. Алхимію. По горло сыты.
-- А что за люди,-- спрашивалъ я,-- съ вами на палубѣ?
Онъ не договорилъ, какъ уже вмѣшался Панургъ, негодующій и сердитый, говоря:
-- Итакъ, вы все можете сдѣлать: до малыхъ дѣтей и хорошей погоды включительно. Почему же вы не возьмете насъ на буксиръ и не выведете на фарватеръ?
-- Мы только-что собирались это сдѣлать,-- отвѣчалъ Анри Котираль,-- сейчасъ, сію минуту будете сняты съ мели.
И велѣлъ пробить съ одной стороны 7632810 большихъ тамбурина, приложилъ ихъ этою стороной къ шканцамъ и крѣпко связалъ якорные канаты, приставилъ корму нашего корабля къ носу своего корабля и привязалъ его къ кнехтамъ. Затѣмъ разомъ снялъ насъ съ мели, съ большой легкостью и не безъ пріятности, потому что звонъ тамбуриновъ, смѣшиваясь съ легкимъ трескомъ гравія и криками матросовъ, казался намъ не менѣе гармоничнымъ, чѣмъ музыка небесныхъ сферъ, которую, по увѣренію Платона, онъ слышалъ иными ночами во снѣ.
Мы же, не желая оказаться неблагодарными за такое благодѣяніе подѣлились съ ними колбасами, наполнили ихъ тамбурины сосиськами и только-что вытащили на палубу шестьдесятъ двѣ бочки вина, какъ вдругъ два большихъ кита набросились на ихъ корабль и вылили на него больше воды, чѣмъ ея содержится въ Віеннѣ, отъ Шинона до Сомюра, и залили всѣ ихъ тамбурины, реи; вода пробралась также черезъ воротъ въ ихъ штаны. Увидя это, Панургъ чрезвычайно какъ обрадовался и такъ хохоталъ, что страдалъ затѣмъ коликами больше двухъ часовъ.
-- Я хотѣлъ,-- говорилъ онъ,-- угостить ихъ виномъ, но они, весьма кстати, напились воды. Прѣсной воды они не пьютъ, а только моютъ ею руки. Но вотъ пусть отвѣдаютъ соленой водицы съ селитрой и амміакомъ, изъ кухни Гебера. {Арабскій алхимикъ VIII столѣтія.}
Больше мы не успѣли ничего имъ сказать, потому что вихрь не давалъ намъ управлять рулемъ, какъ слѣдуетъ. И штурманъ попросилъ насъ предоставить морю руководить нами, а самимъ ни о чемъ больше не думать, какъ о томъ, какъ бы попировать. Въ настоящее время мы должны лавировать и плыть по теченію, если хочемъ добраться безопасно до королевства Квинтъ-Эссенціи.
XIX.
О томъ, какъ мы прибыли въ королевство Квинтъ-Эссенціи, называвшееся Энтелехія.
Осторожно лавируя въ продолженіе цѣлаго полудня, на третій день мы нашли, что воздухъ чище обыкновеннаго, и благополучно прибыли въ портъ Матеотехніи, расположенный неподалеку отъ дворца Квинтъ-Эссенціи. Высадившись въ портѣ, мы увидѣли большой отрядъ стрѣлковъ и воиновъ, охранявшихъ арсеналъ. Сначала они вселили въ насъ нѣкотораго рода трепетъ, потому что отобрали у насъ все оружіе и грубо спросили: "Изъ какихъ вы странъ, кумовья?"
-- Двоюродные братцы,-- отвѣчалъ Панургъ,-- мы изъ Турени. Прибыли изъ Франціи, чтобы привѣтствовать госпожу Квинтъ-Эссенцію и посѣтить знаменитое королевство Энтелехію.
-- Какъ вы говорите?-- "Переспросили они. Энтелехія или Энделехія?"
-- Любезные братцы,-- отвѣчалъ Панургъ,-- мы люди простые и глупые, простите наши деревенскія, рѣчи, но сердце у насъ открытое и честное.
-- Мы могли бы знать это, и не спрашивая,-- возразили они,-- такъ какъ изъ вашей Турени уже много людей наѣзжало къ намъ и мы находили ихъ добрыми малыми съ честной рѣчью. Но изъ другихъ странъ къ намъ являлись, Богъ вѣсть какіе, наглецы, гордые, какъ шотландцы,- которые сразу показали намъ зубы, но мы ихъ знатно отдѣлали, несмотря на ихъ грозныя мины. И, вообще говоря, должно быть въ вашемъ мірѣ вы не знаете, куда дѣвать время и на что его употребить, если только и знаете, что сплетничать про нашу королеву, спорить о ней и писать разныя глупости? И, право, же, Цицеронъ напрасно бросалъ свою республику и занимался ею, равно какъ и Діогенъ Лаэрцій и Ѳеодоръ Газа, Аргиропуло и Виссаріонъ, Полицанъ, Будда, Ласкарисъ и всѣ черти мудрые безумцы, число которыхъ было бы не такъ велико, если бы въ послѣднее время къ нимъ не примкнули: Скалигеръ, Виго, Шамбріэ, Франсуа Флёри и, чортъ ихъ знаетъ, еще какіе дураки. Пусть ихъ жаба задушитъ! Мы ихъ... (-- Однако, волкъ ихъ заѣшь!-- пробормоталъ Панургъ сквозь зубы. Они льстятъ чертямъ)... но, впрочемъ, вамъ нѣтъ дѣла до ихъ глупости и мы больше не будемъ о нихъ говорить.
Аристотель, первѣйшій изъ людей и величайшій изъ философовъ, окрестилъ нашу королеву и превосходно нарекъ ее Энтелехіей. Энтелехія ея настоящее имя. Да провалится тотъ, кто назоветъ ее иначе! Пусть мѣста себѣ не находитъ въ подлунномъ мірѣ! Вы же, добро пожаловать.
И они обняли насъ, чему мы были очень рады.
Панургъ сказалъ мнѣ на-ухо:
-- Товарищъ, тебѣ не было страшно, когда они затѣяли свою исторію?
-- Выло,-- отвѣчалъ я,-- страшнѣе, чѣмъ воинамъ Евфраима, когда ихъ убили и утопили Гадаалиты за то, что они произносили Сиболетъ, а не Шиболетъ. {Книга Судей, XII, 5. 6.}
Послѣ того военачальникъ отвелъ насъ, молча и съ большими церемоніями, во дворецъ королевы. Пантагрюэль хотѣлъ было поговорить съ нимъ, но онъ не могъ достать до него и требовалъ себѣ лѣстницы или же очень высокихъ ходуль.
Затѣмъ сказалъ:
-- Ба! Если бы наша королева захотѣла, то мы были бы такъ же высоки, какъ и вы. И теперь еще это можетъ статься, если ей будетъ угодно.
Въ первыхъ галлереяхъ мы встрѣтили толпу больныхъ людей, которые были раздѣлены на группы, смотря по характеру болѣзни: прокаженные особо, отравленные въ одномъ мѣстѣ, страдающіе чумой въ другомъ, сифилитики на первомъ мѣстѣ и такъ далѣе.
XX.
О томъ, какъ Квинтъ-Эссенція излѣчивала болѣзни музыкой.
Во второй галлереѣ военачальникъ показалъ намъ молодую королеву, которой было, но меньшей мѣрѣ, тысяча восемьсотъ лѣтъ, хорошенькую, изящную, нарядно одѣтую, окруженную придворными дамами и кавалерами. Военачальникъ намъ сказалъ:
-- Теперь не время съ нею разговаривать; наблюдайте только внимательно все, что она дѣлаетъ. Въ вашемъ краю короли излѣчиваютъ простымъ наложеніемъ рукъ нѣкоторыя болѣзни, какъ: золотуху, эпилепсію, перемежающуюся лихорадку. Наша же королева излѣчиваетъ отъ всѣхъ болѣзней, безъ всякаго прикосновенія, только тѣмъ, что сыграетъ имъ пѣсню, пригодную въ ихъ болѣзни.
И тутъ онъ показалъ намъ органъ, игра на которомъ производила эти чудесныя исцѣленія. Этотъ органъ былъ чудно устроенъ, такъ какъ трубы въ немъ были изъ кассіи, духовой ящикъ изъ бакаута, регистры изъ ревеня, педаль изъ болотнаго молочая, а клавіатура изъ скаммоніи.
Пока мы разсматривали это удивительное и новое строеніе органа, придворные чины {По своему обыкновенію Раблэ нанизываетъ длинный рядъ тарабарскихъ словъ, якобы еврейскихъ, для обозначенія этихъ чиновъ.} приводили къ королевѣ прокаженныхъ. Она проиграла имъ пѣсенку, не знаю какую, и внезапно всѣ они получили полное исцѣленіе. Затѣмъ привели отравленныхъ; она проиграла имъ другую пѣсенку, и люди поднялись съ одра болѣзни. Затѣмъ то же средство примѣнено было къ слѣпымъ, глухимъ, нѣмымъ. Это произвело на насъ такое впечатлѣніе, что мы пали ницъ, какъ люди, приведенные въ состояніе крайняго и невыразимаго экстаза и восторга и онѣмѣвшіе отъ зрѣлища той силы, которая исходила изъ королевы. Итакъ мы лежали во прахѣ, когда королева дотронулась до Пантагрюэля букетомъ изъ розъ, который держала въ рукѣ, и вернула намъ сознаніе и заставила подняться на ноги. Послѣ того заговорила съ нами шелковыми словами, которыми Паризатида желала, чтобы говорили -съ сыномъ ея Киромъ, или, по крайней мѣрѣ, словами изъ кармазинной тафты.
-- Сіяніе честности, окружающее васъ, заставляетъ меня съ увѣренностью заключить о скрытыхъ въ душѣ вашей добродѣтеляхъ, и когда я вижу очаровательную прелесть вашего добровольнаго привѣта, то говорю себѣ что сердце ваше не знаетъ порока, равно какъ безплодности либеральнаго и надменнаго знанія, напротивъ того обогащено многими иноземными и рѣдкими науками и искусствами, которыя при теперешнемъ всеобщемъ стремленіи къ пустому и поверхностному, гораздо рѣже встрѣчаются, нежели это желательно. Поэтому, хотя опытъ уже научилъ меня владѣть своими чувствами, я не могу, однако, не привѣтствовать васъ, хотя бы и тривіальными словами: Сто, тысячу, десять тысячъ разъ добро пожаловать.
-- Я не ученый,-- сказалъ мнѣ тихо Панургъ,-- отвѣчай ты, если хочешь.
Я, однако, не захотѣлъ говорить, Пантагрюэль также, а потому мы молчали.
И тогда королева снова заговорила:
-- Въ вашемъ молчаніи я узнаю, что вы происходите изъ пиѳагорейской школы, къ которой восходитъ и мой родъ въ послѣдовательномъ порядкѣ,-- гдѣ такъ же, какъ и въ Египтѣ, въ знаменитой школѣ высшей философіи, много лѣтъ тому назадъ грызли ногти и царапали пальцами голову. Въ пиѳагорейской школѣ молчаніе служило символомъ, а египтяне видѣли въ молчаніи нѣчто божественное. Жрецы въ Гіерополисѣ молча приносили жертвы великому. Богу, не производя ни малѣйшаго шума и не произнося ни слова. Но я не имѣю намѣренія воздерживаться отъ благодарности по отношенію къ вамъ, но хочу выразить вамъ мои мысли въ живой формѣ, хотя бы при этомъ онѣ получили матеріальное примѣненіе.
Договоривъ это, обратилась къ своимъ придворнымъ и сказала имъ:
-- Повара, въ Панацею!
При этихъ словахъ повара сказали намъ, что мы должны извинить королеву за то, что не будемъ съ нею обѣдать, потому что за ея столомъ никто не обѣдаетъ, за исключеніемъ нѣкоторыхъ категорій, отвлеченныхъ выводовъ, родовъ, опредѣленій, проблемъ, антитезъ, метамисихозъ и трансцендентальныхъ общихъ понятій.
Затѣмъ они отвели насъ въ небольшой покой, очень чудно убранный; тамъ насъ, Богъ вѣсть какъ, угостили. Говорятъ, что Юпитеръ на дубленой шкурѣ козы, которая вскормила его въ Кандіи, и которую онъ употребилъ вмѣсто щита въ борьбѣ съ титанами (за что его и прозвали Эгіухусъ), все написалъ, что только происходило въ мірѣ. Честью клянусь, любезные собутыльники, на восемнадцати такихъ козьихъ шкурахъ не уписалось бы все количество вкусныхъ блюдъ, мяса и закусокъ, которыя намъ подавали; хотя бы даже буквы были такъ малы, какъ тѣ, которыми, по словамъ Цицерона, была написана Иліада Гомера, такъ что помѣщалась вся въ орѣховой скорлупѣ. Съ своей стороны, будь у меня сто языковъ, желѣзный голосъ и медовое краснорѣчіе Платона, я бы не сумѣлъ въ четырехъ книгахъ пересказать вамъ одну терцію секунды этого пиршества. Пантагрюэль говорилъ мнѣ, что, по его мнѣнію, королева, говоря своимъ поварамъ: "Въ Панацею!", сообщила имъ на символическомъ, установленномъ между ними языкѣ приказъ угостить насъ какъ можно лучше, подобно тому какъ Лукуллъ говорилъ: "Къ Аполлону!", когда хотѣлъ особенно хорошо накормить своихъ друзей, хотя бы при этомъ они явились къ нему невзначай, какъ это часто дѣлали Цицеронъ и Гортензій.
