Главная » » Виконт де Бражелон. Александр Дюма. 077. 12. СЕРЕБРЯНОЕ БЛЮДО. 13. ПЛЕННИК И ТЮРЕМЩИКИ. 14. ОБЕЩАНИЯ.

04:51

Виконт де Бражелон. Александр Дюма. 077. 12. СЕРЕБРЯНОЕ БЛЮДО. 13. ПЛЕННИК И ТЮРЕМЩИКИ. 14. ОБЕЩАНИЯ.

***

===

Глава 12.
СЕРЕБРЯНОЕ БЛЮДО

Путешествие было очень приятным. Атос и Рауль пересекли Францию, делая по пятнадцать лье в день, а порою и больше – это бывало тогда, когда горе Рауля особенно обострялось. Чтобы прибыть в Тулон, им понадобилось пятнадцать дней. Уже в Антибе они потеряли след д'Артаньяна.
Все говорило о том, что капитан мушкетеров по каким-то причинам пожелал ехать дальше инкогнито; по крайней мере, Атос, собирая сведения о д'Артаньяне, узнал, что всадник, которого он описывал, при выезде из Авиньона сменил верховых лошадей на карету и что окна в этой карете были тщательно занавешены.
Рауль был в отчаянии, что они не встретились с д'Артаньяном. Его нежному сердцу хотелось проститься с ним, оно жаждало утешений, исходящих от этого твердого, как сталь, человека.
Атос знал на основании давнего опыта, что д'Артаньян замыкается в себе и становится непроницаемым, когда занят чем-то серьезным, будь то его личное дело или королевская служба.
К тому же он опасался, что слишком настойчивыми расспросами о д'Артаньяне он, быть может, оскорбит своего друга или принесет ему вред.
Случилось, однако, что уже после того, как Рауль занялся вербовкой рекрутов и собиранием шаланд и плашкоутов для отправки в Тулон, один из рыбаков сказал графу, что его лодка была в починке, пострадав во время поездки, предпринятой им с одним дворянином, торопившимся поскорее уехать.
Атос, полагая, что этот человек лжет, дабы освободиться от тяжелой повинности и заработать побольше на рыбной ловле, когда его товарищи отправятся в назначенное им место, стал настаивать на подробностях.
Рыбак рассказал ему, что приблизительно неделю назад, поздней ночью, к нему пришел незнакомый ему человек, чтобы нанять его лодку для поездки на остров Сент-Онорат. Сговорились о плате. Этот дворянин приехал с большим ящиком вроде кареты, снятой с колес, который он хотел погрузить на лодку, несмотря на трудности всякого рода в связи с малыми размерами лодки и непомерной величиной груза. Рыбак решил отказаться от сговора и, так как дворянин был очень настойчив, пустил в ход угрозы, которые, однако, повели лишь к тому, что дворянин исполосовал его спину своей тростью. Осыпая его проклятиями, рыбак отправился за защитой к старшине рыбаков в Антибе, но дворянин достал из кармана бумагу, при виде которой старшина отвесил ему поклон до земли и велел рыбаку оказывать дворянину полное повиновение, выбранив рыбака за упрямство. После этого они отплыли вместе с грузом.
– Но все это нисколько не объясняет, при каких обстоятельствах ваша лодка разбилась.
– Сейчас расскажу и об этом. Я шел на Сент-Онорат, как было приказано дворянином, но вдруг он переменил решение, уверяя, что я не смогу пройти мимо аббатства с юга. Правда, против четырехугольной Башни Бенедиктинцев, на юг от нее, есть Отмель Монахов.
– Риф? – спросил Атос.
– Над поверхностью воды и под водой; это и впрямь опасный проход, но я проходил им добрую тысячу раз. Так вот, дворянин начал требовать, чтобы я высадил его на острове Сент-Маргерит.
– Что же дальше?
– Дальше, сударь? Моряк я, черт возьми, или сухопутная крыса? - вскричал рыбак, выговаривая слова на провансальский лад. – Знаю ли я свое дело или не знаю? Я заупрямился и хотел настоять на своем. Тогда дворянин вцепился мне в горло и, не повышая голоса, заявил, что немедленно задушит меня. Мой помощник и я взялись за топоры. Нам полагалось еще рассчитаться с ним за оскорбление, которое он нанес нам минувшею ночью. Но дворянин с такой быстротой принялся размахивать шпагой, что мы не могли подступиться к нему. Я собирался метнуть свой топор ему в голову (ведь я был прав – не правда ли, сударь? Моряк на своем судне – хозяин, так же как горожанин у себя в доме), так вот, я собирался, чтоб защитить себя, разрубить моего дворянина на две половины, как вдруг, – хотите верьте, сударь, хотите не верьте, – как вдруг, не знаю, как это случилось, открывается этот ящик-карета, наружу выходит какое-то привидение в черном шлеме, с черной маской, что-то и впрямь ужасное, и грозит нам кулаком.
– Кто ж это был?
– Это был дьявол, сударь! Ибо дворянин, увидев его, радостно закричал: «Тысяча благодарностей, монсеньер!»
– Странно! – пробормотал граф, посмотрев на Рауля.
– Что же вы сделали? – спросил рыбака виконт.
– Вы и сами понимаете, сударь, что даже с двумя дворянами мы, двое простых людей, не могли бы справиться, а уж против дьявола – и говорить нечего! Мы с товарищем, не сговариваясь, одновременно прыгнули в море; мы были в семистах – восьмистах футах от берега.
– И тогда?
– Тогда, сударь, лодка пошла по ветру на юго-запад, и ее прибило к пескам Сент-Маргерит.
– О… а те путешественники?
– Ну, об этом не беспокойтесь. Вот вам еще одно доказательство, что один из них дьявол и что он покровительствовал своему спутнику: когда мы подплыли к лодке, вместо того чтобы увидеть двух мертвецов или калек – а лодка здорово ударилась о прибрежные камни, – мы не нашли в ней ничего, даже этой бесколесной кареты.
– Странно, странно! – повторил граф. – Ну а с тех пор что же вы делаете?
– Я пожаловался губернатору Сент-Маргерит, но он натянул мне нос и сказал, что, если я буду плести перед ним подобные небылицы, он оплатит мои убытки плетьми.
– Губернатор?
– Да, сударь. А между тем моя лодка совершенно разбита; ее нос остался на мысе Сент-Маргерит, и за ее починку плотник требует с меня сто двадцать ливров.
– Хорошо, – ответил Рауль, – вы освобождаетесь от службы. Идите.
– Поедем на Сент-Маргерит, хотите? – спросил Атос де Бражелона.
– Да, граф; здесь кое-что подлежит выяснению. Мне кажется, что едва ли этот человек был до конца правдивым в своем рассказе.
– Я тоже так думаю. Эта история о дворянине в маске и исчезнувшей бесследно карете производит на меня впечатление попытки скрыть насилие, учиненное, быть может, в открытом море этим негодяем над своим пассажиром в отместку за настойчивость, с какою тот добивался получения его лодки в свое распоряжение.
– И у меня зародилось такое же подозрение, и я думаю, что в карете были скорее ценности, чем человек.
– Мы это выясним. Этот дворянин, несомненно, походит на д'Артаньяна; я узнаю его образ действий. Увы! Мы уже больше не те молодые и непобедимые люди, какими были когда-то. Кто знает, не удалось ли топору или пике этого жалкого лодочника свершить то, чего не могли сделать в течение сорока лет ни искуснейшие в Европе шпаги, ни пули, ни ядра.
В тот же день они отправились на остров Сент-Маргерит на небольшом суденышке, который вызвали из Тулона.
Когда они подъезжали к берегам острова, им показалось, что перед ними обетованная земля. Остров был полон цветов и плодов; его возделываемую часть занимал губернаторский сад. Апельсиновые, гранатовые и фиговые деревья гнулись под тяжестью золотых и фиолетово-синих плодов. Вокруг сада, в невозделанной части острова, красные куропатки бегали в кустах можжевельника и терновника целыми стаями, и при каждом шаге Рауля или Атоса перепуганный насмерть кролик выскакивал из зарослей вереска и несся к своей норе.
Этот блаженный остров был необитаем. Плоский, имеющий лишь одну бухту, в которую входили все прибывавшие сюда лодки и барки, он служил для контрабандистов временным убежищем и складом. Они делились своими доходами с губернатором и взяли на себя обязательство не обворовывать сада и не истреблять дичи. Благодаря столь счастливому компромиссу губернатор довольствовался гарнизоном из восьми человек, охранявшим крепость, в которой ржавело двенадцать пушек. Таким образом, этот губернатор был скорее удачливым фермером, собиравшим в свои погреба виноград, фиги, масло и апельсины и раскладывавшим сушить лимоны и померанцы на солнце в крепостных казематах.
Над крепостью, опоясанной довольно глубоким рвом, который, в сущности, один только и охранял ее, возвышались, словно три головы, три невысокие башни, соединенные между собою поросшими мхом террасами.
Атос и Рауль некоторое время шли вдоль забора, окружавшего сад, в тщетной надежде встретить кого-нибудь, кто бы ввел их к губернатору. В конце концов они нашли вход, через который проникли в сад. Это был самый жаркий час дня. В это время все прячется в траве или под камнями. Небо расстилает повсюду огненную завесу, как бы затем, чтобы заглушить всякий шум, чтобы укутать в нее все сущее на земле. Куропатки спят в зарослях дрока, муха в тени листа, волна под куполом неба.
Все было объято мертвою тишиной. Вдруг на террасе между первой и второй башней Атос заметил солдата, который нес на голове нечто похожее на корзину с провизией. Этот человек через мгновение показался уже без корзины и исчез в тени сторожевой будки.
Атос понял, что он относил кому-то обед и, исполнив свою обязанность, возвратился к себе и сейчас сам примется за еду. Внезапно Атос услышал, что кто-то зовет его; подняв голову, он увидел между решетками высокого окна что-то белое, словно то была машущая рука, затем что-то блестящее, словно то было оружие, на которое попали солнечные лучи.
Прежде чем он отдал себе отчет в, том, что видит, ослепительная полоса, мелькнувшая в воздухе и сопровождаемая свистом быстро падающего предмета, отвлекла его внимание от башни на землю.
Второй, на этот раз глухой звук раздался во рву, и Рауль, побежав на звук, поднял серебряное блюдо, откатившееся в сторону и слегка засыпанное сухим песком. Рука, швырнувшая блюдо, сделала знак обоим дворянам и тотчас же исчезла.
Рауль подошел к Атосу, и они оба принялись рассматривать запылившееся при падении блюдо. На нем кончиком ножа была выцарапана надпись, гласившая следующее:
«Я брат французского короля, сегодня узник, завтра умалишенный. Дворяне Франции и христиане, молитесь господу и душе и разуму потомка ваших властителей».
Атос выронил блюдо из рук. Рауль задумался, ломая голову над смыслом этих ужасных слов.
В этот момент с башни послышался крик. Рауль, быстрый как молния, наклонил голову и заставил отца сделать то же. В расщелине стены блеснул ствол мушкета. Белый дымок, словно развевающийся султан, выскочил из дула мушкета, и в камень на расстоянии шести дюймов от обоих дворян ударилась пуля. Показался второй мушкет, который стал медленно опускаться.
– Черт возьми, – воскликнул Атос, – здесь занимаются тем, что злодейски убивают людей, так, что ли? Спускайтесь, трусы!
– Спускайтесь! – крикнул вслед за ним разъяренный Рауль, показывая кулак.
Второй из тех, что были видны на стене, тот, который собирался стрелять, ответил на эти крики восклицанием, выражающим изумление, и так как его товарищ хотел вторично разрядить свой мушкет, он толкнул его, и тот выстрелил в воздух.
Атос и Рауль, увидев, что люди, стрелявшие в них, ушли со стены, подумали, что те направились к ним, и стали спокойно ждать их приближения.
Не прошло и пяти минут, как бой барабана созвал восьмерых солдат гарнизона, показавшихся с мушкетами в руках на той стороне рва. Во главе этих солдат стоял офицер, который стрелял в них первым, – его узнал виконт де Бражелон. Этот человек приказал солдатам зарядить ружья.
– Нас расстреляют! – вскричал Рауль. – За шпагу, по крайней мере, и на ту сторону рва! Каждый из нас убьет хотя бы по одному из этих бездельников, после того как они выстрелят и их мушкеты окажутся без пуль.
И, претворяя свои слова в действие, Рауль вместе с Атосом уже устремился вперед, как вдруг у них за спиной раздался хорошо знакомый им голос:
– Атос! Рауль!
– Д'Артаньян! – разом отозвались они.
– К ноге, черт вас возьми! – приказал солдатам капитан мушкетеров. Я был убежден в правоте своих слов!
Солдаты опустили мушкеты.
– Что это значит? – спросил Атос. – В нас стреляют без всякого предупреждения.
– Это я собирался убить вас, – отвечал д'Артаньян, – и если губернатор промазал, то я, дорогие друзья, будьте уверены, никогда не промахнулся бы. Какое счастье, что у меня привычка подолгу целиться! Мне показалось, что я узнаю вас! Ах, друзья мои, какое счастье!
И д'Артаньян вытер лоб, так как бежал сюда во всю мочь, и волнение его было непритворно.
– Как! – удивился граф. – Человек, стрелявший в нас, – губернатор этой крепости?
– Он самый.
– Но с какой стати он начал пальбу? В чем мы виноваты перед ним?
– Черт возьми! Вы подняли тот предмет, который вам швырнул узник.
– Да, верно.
– А на этом блюде… узник что-нибудь написал, так ведь?
– Да.
– Я так и думал… Ах, боже мой!
И д'Артаньян в смертельном беспокойстве схватил блюдо. Не успел он прочесть надпись, как лицо его стало белым как полотно.
– О, боже мой! – повторил он. – Молчание! К нам идет губернатор.
– Но что же в конце концов он сделает с нами? Разве это наша вина? спросил Рауль.
– Итак, это правда? – прошептал Атос. – Это правда?
– Молчание, говорю вам, молчание! Если решат, что вы грамотны, если заподозрят, что вы поняли надпись… Я вас очень люблю, дорогие друзья, я дал бы себя убить за вас… но…
– Но? – повторили Атос и Рауль.
– Быть может, я мог бы спасти вас от смерти, но от вечного заключения… никогда! Итак, молчание, молчание!
Губернатор уже переходил ров по деревянному мостику.
– В таком случае, – спросил Атос д'Артаньяна, – что же вас останавливает?
– Вы – испанцы, – тихо сказал капитан, – вы не слова не понимаете по-французски. Ну, я был прав, – обратился он к губернатору, – эти господа – испанские офицеры, с которыми я познакомился прошлый год в Ипре… Они не знают по-французски ни слова.
– А-а, – подозрительно произнес губернатор и, взяв блюдо, попытался разобрать слова.
Д'Артаньян отнял у него блюдо и затер надпись острием своей шпаги.
– Что вы делаете? – воскликнул губернатор. – Почему я не могу прочитать выцарапанных здесь слов?
– Это государственная тайна, – твердо сказал д'Артаньян, – и поскольку вам известен приказ короля, согласно которому проникшему в нее полагается смертная казнь, я, если желаете, дам вам прочесть, что здесь написано, но сразу же после этого велю расстрелять вас на месте.
Пока д'Артаньян полусерьезным-полушутливым тоном произносил это, Атос и Рауль хладнокровно молчали.
– Немыслимо, – протянул губернатор, – чтобы эти господа ничего не понимали, ни одного слова.
– Оставьте. Даже если б они понимали разговорную речь, они все равно не в ладу с грамотой. Они не могли бы прочитать того, что написано по-испански. Благородному испанцу – помните хорошенько об этом – полагается быть неграмотным.
Губернатору пришлось удовлетвориться такими объяснениями, но он был упрям и заметил д'Артаньяну:
– Пригласите этих господ посетить нашу крепость.
– Очень хорошо, я хотел предложить вам то же, – ответил д'Артаньян.
На самом деле мушкетеру хотелось совсем обратного, и он был бы рад, если б его друзья были уже за сто лье. Но ему нужно было продолжать начатую комедию, и он обратился по-испански к своим друзьям с приглашением, которое они вынуждены были принять. Все направились к крепости, и восемь солдат, потревоженных на короткое время этим неслыханным происшествием, вернулись к привычной праздности.

Глава 13.
ПЛЕННИК И ТЮРЕМЩИКИ

Они вошли в замок, и, пока губернатор отдавал кое-какие распоряжения, относящиеся к приему гостей, Атос попросил д'Артаньяна:
– Объясните мне вкратце, пока мы одни, что тут у вас происходит.
– Совершенно простая вещь, – отвечал мушкетер. – Я привез сюда узника, видеть которого, по приказу короля, запрещается кому бы то ни было; вы приехали, он бросил вам какой-то предмет через решетку своего окна; в это время я обедал у губернатора и, заметив, что из окна летит этот предмет, заметил также, как Рауль поднял его. Мне не требуется много времени, чтобы постигнуть суть дела. Я решил, что вы заговорщики и что вы таким образом общаетесь с моим узником. И вот…
– И вот вы приказали, чтобы нас застрелили.
– Признаюсь… приказал; но если я и был первым, схватившимся за мушкет, то, к счастью, был последним, кто взял вас на мушку.
– Если б вы убили меня, д'Артаньян, на мою долю выпало бы счастье умереть за королевскую династию Франции. И это большая честь – умереть от вашей руки – руки самого благородного и верного защитника этой династии.
– Что вы толкуете тут, Атос, о королевской династии? – не очень уверенным тоном сказал д'Артаньян. – Неужели вы, граф, человек благоразумный и обладающий огромным жизненным опытом, верите глупостям, написанным сумасшедшим?
– Верю.
– С тем большим основанием, дорогой шевалье, – добавил Рауль, – что у вас есть приказ убивать всякого, кто в них поверит.
– Потому что всякая басня этого рода, если она уж очень бессмысленна, – отвечал мушкетер, – почти наверняка становится в конце концов общераспространенной.
– Нет, д'Артаньян, – совсем тихо проговорил Атос, – нет, потому что король не хочет, чтобы тайна его семьи просочилась в народ и покрыла позором палачей сына Людовика Тринадцатого.
– Ну что вы, что вы, не произносите этих ребяческих слов, Атос, или я больше не буду считать вас рассудительным человеком. Объясните-ка мне, каким образом сын Людовика Тринадцатого мог бы оказаться на острове Сент-Маргерит?
– Добавьте: сын, которого вы привезли сюда в маске на утлой рыбачьей лодке. Разве не так?
Д'Артаньян осекся, – В рыбачьей лодке? Откуда вы знаете? – спросил он, мгновение помолчав.
– Эта лодка доставила вас на Сент-Маргерит с каретой, снятой с колес, и в этой карете находился ваш узник, к которому вы обращались, именуя его монсеньером. О, я понимаю!
Д'Артаньян покусывал ус.
– Даже если правда, что я привез сюда узника в маске, ничто не доказывает, что этот узник-принц, принц французского королевского дома.
– Спросите об этом у Арамиса, – холодно ответил Атос.
– У Арамиса? – воскликнул повергнутый в изумление мушкетер. – Вы видели Арамиса?
– Да, после его неудачной попытки в Во; я видел бегущего, преследуемого, погибшего Арамиса, и Арамис сказал мне достаточно, чтобы я верил жалобам, которые начертал на серебряном блюде этот несчастный.
Д'Артаньян удрученно опустил голову.
– Вот как господь потешается над всем тем, что люди зовут своей мудростью! Хороша тайна, обрывками которой владеет добрая дюжина лиц…
Будь проклят случай, столкнувший вас в этом деле со мной, потому что теперь…
– Разве ваша тайна, – сказал Атос со своей сдержанной мягкостью, разве ваша тайна перестала быть тайной оттого, что я знаю ее? Разве не скрывал я всю свою жизнь столь же серьезных тайн? Вспомните хорошенько, друг мой.
– Никогда вы не скрывали в себе более пагубной тайны, – продолжал с грустью капитан мушкетеров. – У меня роковое предчувствие, что все, кто прикоснется к ней, умрут, и умрут плохо.
– Да свершится воля господня! Но вот ваш губернатор.
Д'Артаньян и его друзья снова принялись за свою комедию.
Губернатор, суровый и подозрительный человек, проявлял по отношению к д'Артаньяну учтивость, граничившую с подобострастием. Что же касается путешественников, то он удовольствовался лишь тем, что угостил их отменным обедом, во время которого не сводил с них своего пытливого взгляда.
Атос и Рауль заметили, что он старался смутить их внезапной атакой и поймать врасплох. Но тот и другой неизменно держались настороже. То, что сказал о них д'Артаньян, могло казаться правдоподобным, даже если бы губернатор и не считал это правдой.
Когда встали из-за стола, Атос по-испански спросил д'Артаньяна:
– Как зовут губернатора? У него отталкивающее лицо.
– Де Сен-Мар, – отвечал капитан.
– Он и будет тюремщиком юного принца?
– Откуда мне знать об этом? Быть может, и я пробуду на Сент-Маргерит до конца моих дней.
– Что вы? С чего вы взяли?
– Друг мой, я нахожусь в положении человека, который среди пустыни нашел сокровище. Он хочет унести его – и не может; хочет оставить на месте – и не решается. Король не вернет меня, опасаясь, что никто не будет сторожить узника столь же усердно, как я, но вместе с тем он жалеет, что я так далеко, понимая, что никто не будет служить ему так же, как я.
Впрочем, на все божья воля.
– Спросите у этих господ, – перебил Сен-Мар, – зачем они приехали на Сент-Маргерит?
– Они приехали, зная, что на Сент-Онорат есть бенедиктинский монастырь, осмотреть который было бы весьма любопытно, а на Сент-Маргерит превосходнейшая охота.
– Она к их услугам, равно как и к вашим, – ответил Сен-Мар.
Д'Артаньян поблагодарил губернатора.
– Когда они уезжают?
– Завтра.
Сен-Мар отправился проверить посты, оставив д'Артаньяна в обществе мнимых испанцев.
– Вот, – заговорил мушкетер, – жизнь и сожитель, которые мне очень не по душе. Этот человек находится у меня в подчинении, а он, черт возьми, стесняет меня!.. Знаете что, давайте поохотимся немного на кроликов.
Прогулка прекрасная и вовсе не утомительная. В длину остров – всего-навсего полтора лье, в ширину – пол-лье, настоящий парк. Давай-ка развлекаться.
– Пойдемте, куда хотите, д'Артаньян, но не для того, чтобы предаваться забаве, а чтобы свободно поговорить, Д'Артаньян подал знак солдату, который сразу же его понял и, принеся дворянам охотничьи ружья, вернулся в замок.
– А теперь, – начал мушкетер, – ответьте-ка на вопрос, который задал мне этот мрачный Сен-Мар: чего ради приехали вы на забытые острова?
– Чтобы проститься с вами.
– Проститься? Как? Рауль уезжает?
– Да.
– Держу пари, что с герцогом де Бофором!
– Да, с герцогом де Бофором. О, вы, как всегда, угадали, дорогой друг.
– Привычка.
Еще в начале этого разговора Рауль с тяжелою головой и стесненным сердцем присел на поросший мхом камень, положив свой мушкет на колени.
Он смотрел на море, смотрел на небо и слушал голос своей души. Он не стал догонять охотников. Д'Артаньян заметил его отсутствие и спросил:
– Он все еще страдает от раны?
– Да, но он ранен насмерть, – вздохнул Атос.
– О, вы преувеличиваете, друг мой. Рауль – человек отличной закалки.
У всех благородных сердец есть еще одна оболочка, предохраняющая их, словно броня. Если первая кровоточит, вторая задерживает кровотечение.
– Нет, – ответил Атос, – Рауль умрет с горя.
– Черт возьми! – мрачно проговорил д'Артаньян.
После минутного молчания он спросил:
– Почему же вы его отпускаете?
– Потому, что он хочет этого.
– А почему вы сами не едете с ним?
– Потому, что не хочу быть свидетелем его смерти.
Д'Артаньян пристально посмотрел на друга.
– Вы знаете, – продолжал граф, опираясь на руку д'Артаньяна, – вы знаете, что всю мою жизнь я боялся очень немногого. А теперь меня преследует страх, непрестанный, терзающий, неодолимый. Я боюсь, что придет день, когда я буду держать в объятиях труп моего сына.
– Полноте! – сказал д'Артаньян.
– Он умрет, я в этом твердо уверен, я это знаю, и я не хочу присутствовать при его смерти.
– Послушайте, Атос, вы находитесь с глазу на глаз с человеком, про которого вы говорили, что он самый храбрый из всех, кого вы когда-либо знали, с преданным вам д'Артаньяном, не имеющим себе равных, как вы некогда называли его, и, скрестив на груди руки, вы говорите ему, что страшитесь смерти вашего сына, и это вы, повидавший на своем веку все, что только можно увидеть на свете! Ну что ж, допустим; но откуда, Атос, у вас этот страх? Человек, пока он пребывает на этой бренной земле, должен быть ко всему готовым, должен бестрепетно идти навстречу всему.
– Выслушайте меня, друг мой. Прожив столько лет на этой бренной земле, о которой вы говорите, я сохранил только два сильных чувства. Одно из них связано с моей земной жизнью – это чувство к моим друзьям, чувство отцовского долга; второе имеет отношение к моей жизни в вечности – это любовь к богу и чувство благоговения перед ним. И теперь я ощущаю всем своим существом, что, если господь допустит, чтобы мой друг или сын испустил в моем присутствии дух… Нет, Д'Артаньян, я не в силах даже произнести что-либо подобное…
– Говорите, говорите же.
– Я вынесу все что угодно, кроме смерти тех, кого я люблю. Только против этого нет лекарства. Кто умирает – выигрывает, кто видит, как умирает близкий, – теряет. Знать, что никогда, никогда не увижу я больше на этой земле того, кого всегда встречал с радостью; знать, что нигде больше нет д'Артаньяна, нет Рауля! О!.. Я стар и утратил былое мужество; я молю бога пощадить мою слабость; но если он поразит меня в самое сердце, я прокляну его. Дворянину-христианину никак не подобает проклинать своего бога, достаточно и того, что я проклял моего короля.
– Гм… – пробормотал Д'Артаньян, смущенный этой неистовой бурей страдания.
– Д'Артаньян, друг мой, вы любите Рауля; так взгляните же на него: посмотрите на эту грусть, ни на мгновение не покидающую его. Знаете ли вы что-нибудь более страшное, чем неотлучно наблюдать агонию этого бедного сердца?
– Позвольте мне поговорить с ним, Атос. Кто знает?
– Попробуйте, но я убежден, что вы ничего не достигнете.
– Я не стану докучать ему утешениями, я предложу ему помощь.
– Конечно. Разве это первый случай женской неверности? Я направляюсь к нему.
Атос покачал головой и дальше пошел один. Д'Артаньян вернулся через кустарник и, подойдя к Раулю, протянул ему руку.
– Вам надо поговорить со мной? – спросил он Рауля.
– Я хочу попросить вас об услуге.
– Просите.
– Вы когда-нибудь вернетесь во Францию?
– По крайней мере, надеюсь.
– Нужно ли мне написать мадемуазель Лавальер?
– Нет, не надо.
– Но мне столько хотелось сказать ей!
– Поезжайте и говорите с ней!
– Никогда!
– Почему же вы думаете, что ваше письмо будет обладать силой, которой не имеют ваши слова?
– Вы правы.
– Она полна любви к королю, – резко сказал Д'Артаньян, – и она честная девушка.
Рауль вздрогнул.
– А вас, вас, который покинут ею, она любит, быть может, еще больше, чем короля, но иначе.
– Д'Артаньян, вы уверены в ее любви к королю?
– Она обожает его. Ее сердце недоступно никакому другому чувству. Но если б вы продолжали жить близ нее, вы были бы ее лучшим другом.
– Ах! – со страстным порывом вздохнул Рауль, готовый проникнуться скорбной надеждой.
– Вы этого жаждете?
– Это было бы трусостью.
– Вот глупое слово, способное внушить мне презрение к вашему разуму, мой милый Рауль. Никогда не бывает проявлением трусости подчинение силе, стоящей над вами! Если ваше сердце подсказывает вам: «Иди туда или умри», – идите, Рауль. Была ли она трусливою или смелою, когда, любя вас, предпочла вам короля, потому что ее сердце властно велело ей оказать ему предпочтение? Нет, она была самой смелой женщиной на свете. Поступите ж и вы, как она, и подчинитесь себе самому. Знаете ли, Рауль, я убежден, что, увидев ее вблизи глазами ревнивца, вы забудете о вашей любви.
– Вы меня убедили, дорогой д'Артаньян.
– Ехать, чтобы увидеть ее?
– Нет, ехать, чтобы никогда ее больше не видеть. Я хочу вечно любить ее.
– По правде говоря, вот вывод, которого я совсем не ожидал.
– Слушайте, друг мой, вы отправитесь к ней и отдадите ей это письмо, которое объяснит и ей и вам происходящее в моем сердце. Прочтите письмо, я написал его минувшей ночью. Что-то подсказывало моей душе, что сегодня мы с вами встретимся.
И он протянул письмо д'Артаньяну, который прочел в нем следующее:
«Сударыня, вы нисколько не виноваты в том, что меня не любите. Вы виноваты лишь в том, что позволили мне поверить в вашу любовь. Это заблуждение будет стоить мне жизни. Я прощаю вам вашу вину, но не прощаю себе своего заблуждения. Говорят, что счастливые влюбленные глухи к стенаниям тех, кто был ими любим, а затем отвергнут. Но с вами это едва ли возможно, потому что вы не любили меня, а если и испытывали ко мне какое-то чувство, то оно сопровождалось сомнениями и душевной тревогой. Я уверен, что, если бы я стремился превратить эту дружбу в любовь, вы уступили бы из боязни убить меня или нанести ущерб уважению, которое я к вам питал.
Мне будет сладостно умирать, зная, что вы свободны и счастливы.
Но вы полюбите меня настоящей любовью, когда вам нечего будет больше бояться моего взгляда или упрека. Вы будете любить меня, потому что, как бы упоительна для вас ни была ваша нынешняя любовь, бог создал меня ни в чем не ниже того, кого вы избрали, а моя преданность, моя жертва, мой скорбный конец поставят меня в ваших глазах выше его. Я упустил по наивной доверчивости моего сердца сокровище, которым владел. Многие говорят, что вы меня любили достаточно, чтобы полюбить безраздельно. Эта мысль уничтожает во мне всякую горечь обиды и побуждает считать своим врагом лишь себя самого.
Вы примете от меня это последнее прости и благословите меня за то, что я скрылся в том недосягаемом убежище, где гаснет всякая ненависть и пребывает только любовь.
Прощайте, сударыня. Если б нужно было всей моей кровью купить ваше счастье, я отдал бы всю свою кровь.
Ведь приношу же я ее в жертву своему страданию!
Рауль, виконт де Бражелон».
– Письмо написано хорошо, – сказал капитан, – но одно мне все же не нравится в нем.
– Что же, скажите! – воскликнул Рауль.
– То, что оно говорит обо всем, кроме того, что изливается, словно смертельный яд, из ваших глаз, из вашего сердца: кроме безумной любви, все еще сжигающей вас.
Рауль побледнел и замолк.
– Почему бы вам не написать просто:
«Сударыня!
Вместо того чтоб послать вам свое проклятие, я люблю вас и умираю».
– Это правда, – ответил Рауль с мрачной радостью.
И, разорвав письмо, которое он успел взять из рук д'Артаньяна, он написал на листке из записной книжки следующее:
«Чтобы иметь счастье сказать вам еще раз, что я вас люблю, я малодушно пишу вам об этом, и, чтобы наказать себя за свое малодушие, я умираю».
И, подписав, он спросил д'Артаньяна:
– Вы отдадите ей этот листок, капитан, не так ли?
– Когда?
– В тот день, – произнес Бражелон, указывая на последнее перед подписью слово, – когда вы поставите дату под этими строчками.
И он стремительно побежал к Атосу, который медленными шагами шел по направлению к ним.
Когда они возвращались назад, поднялись волны, и с яростной быстротой, свойственной Средиземному морю, легкое волнение превратилось в настоящую бурю. Какой-то темный предмет неопределенной формы, замеченный ими на берегу, остановил на себе их внимание.
– Что это – лодка? – спросил Атос.
– Нет, не думаю, – ответил д'Артаньян.
– Простите, – перебил Рауль, – но это все-таки лодка, спешащая в гавань.
– Там, в бухте, действительно видна лодка, которая хорошо делает, ища здесь убежище, но то, на что указывает Атос, вон на песке… разбитое…
– Да, да, вижу.
– Это карета, которую я выбросил в море, когда пристал к суше со своим узником.
– Позвольте дать вам совет, д'Артаньян, – сказал Атос, – сожгите эту карету, чтобы от нее не осталось и следа. Иначе антибские рыбаки, решившие, что им довелось иметь дело с дьяволом, попытаются доказать, что ваш узник был всего-навсего человеком.
– Хвалю ваш совет, Атос, и сегодня же ночью прикажу привести его в исполнение или, вернее, сам займусь этим делом. Но давайте войдем под крышу, начинается дождь, и сверкают уж очень страшные молнии.
Когда они проходили по валу, желая укрыться в галерее, от которой у д'Артаньяна был ключ, они увидели Сен-Мара, направляющегося в камеру узника. По знаку д'Артаньяна они спрятались за поворотом, который делала лестница.
– Что это? – спросил Атос.
– Сейчас увидите. Смотрите. Узник возвращается из часовни.
И при свете багровой молнии, в фиолетовом сумраке грозового неба, они увидели медленно шедшего в шести шагах позади губернатора человека, одетого во все черное, голова которого была скрыта шлемом, а лицо – забралом из вороненой стали. Небесный огонь бросал рыжие отблески на полированную поверхность забрала, и эти отблески, причудливо вспыхивая, казались гневными взглядами, которые метал этот несчастный вместо того, чтобы разражаться проклятиями. Посреди галереи узник на минуту остановился; он созерцал далеко открывающийся горизонт, вдыхал аромат бури и жадно пил теплый дождь. Вдруг из его груди вырвался вздох, напоминающий скорее рыдание.
– Идите, сударь, – приказал Сен-Мар, так как его стало уже беспокоить, что узник слишком долго смотрит за пределы крепостных стен, – идите же, сударь!
– Называйте его монсеньер! – крикнул Сен-Мару из своего угла граф де Ла Фер таким страшным и торжественным голосом, что губернатор вздрогнул.
Атос, как всегда, требовал уважения к поверженному величию.
Узник обернулся.
– Кто это сказал? – спросил Сен-Мар.
– Я, – проговорил д'Артаньян, появляясь перед губернатором. – Вы хорошо знаете, что на этот счет есть приказ.
– Не зовите меня ни сударем, ни монсеньером, – произнес узник голосом, проникшим в самое сердце Рауля, – зовите меня проклятым.
И он прошел мимо. За ним заскрипела железная дверь.
– Вот где несчастный человек, – глухо прошептал мушкетер, показывая Раулю камеру принца.

Глава 14.
ОБЕЩАНИЯ

Едва д'Артаньян вошел со своими друзьями в комнату, которую занимал, как один из гарнизонных солдат явился к нему с извещением, что губернатор хотел бы встретиться с ним. Лодка, которую Рауль видел в море и которая торопилась укрыться в бухте, прибыла на Сент-Маргерит с депешей для мушкетера.
Вскрыв письмо, д'Артаньян узнал руку Людовика.
«Я полагаю, – писал король, – что вы уже выполнили мои приказания, господин д'Артаньян; поэтому немедленно возвращайтесь в Париж; вы найдете меня в моем Лувре».
– Вот и кончена моя ссылка! – радостно вскричал мушкетер. – Слава богу, я перестаю быть тюремщиком.
И он дал Атосу прочесть это письмо.
– Значит, вы покидаете нас? – с грустью спросил Атос.
– Чтобы быть неразлучно с вами, дорогой друг. Ведь Рауль – человек взрослый и отлично может отправиться с герцогом де Бофором; и он предпочтет, чтоб его отец возвращался в обществе д'Артаньяна, чем ехал бы в одиночестве двести лье до Ла Фера. Не так ли, Рауль?
– Конечно, – невнятно проговорил Рауль с выражением нежного сожаления.
– Нет, друг мой, – перебил Атос, – я покину Рауля только в тот день, когда его корабль исчезнет на горизонте. Пока он во Франции, я не оставлю его.
– Как хотите, мой дорогой; но мы, по крайней мере, вместе уедем с Сент-Маргерит; воспользуйтесь моей шлюпкой, она довезет и вас и меня до Антиба.
– С величайшей готовностью. Мне хочется как можно скорее оказаться подальше от этой крепости и того зрелища, которое только что так опечалило нас.
Итак, трое друзей, простившись с губернатором, покинули маленький остров и в последних вспышках удаляющейся грозы в последний раз взглянули на белевшие стены крепости.
Д'Артаньян расстался со своими друзьями в эту же ночь; он успел увидеть на берегу Сент-Маргерит яркое пламя: то горела подожженная в соответствии с его указаниями по распоряжению Сен-Мара карета.
Обнявшись на прощанье с Атосом, перед тем как садиться в седло, д'Артаньян сказал:
– Друзья мои, вы очень похожи на двух солдат, каждый из которых бросил свой пост. Что-то подсказывает мне, что Раулю в его служебных делах понадобится ваша поддержка, Атос. Хотите, я попрошу короля, чтобы и меня отправили в Африку с сотней молодцов-мушкетеров? Его величество не откажет мне, и я возьму вас с собой.
– Господин д'Артаньян, – ответил Рауль, с жаром пожимая руку, протянутую ему капитаном, – благодарю вас за предложение, превосходящее самые смелые упования графа, а также мои. Мне требуется занять свои мысли и физически уставать, так как я молод; графу же нужен полнейший покой. Вы – его лучший друг: поручаю его вашему попечению. Берегите его, и наши души в ваших руках.
– Надо трогаться в путь: вот и коню моему больше не терпится, – заметил д'Артаньян, у которого быстрая смена мыслей и тем в разговоре всегда была признаком живейших душевных переживаний. – Скажите, граф, сколько дней проведет тут Рауль?
– Не больше, чем три.
– А сколько дней вы собираетесь затратить на возвращение?
– О, точно не знаю, – ответил Атос. – Я не хочу слишком поспешно отрываться от моего дорогого Рауля. Время и без того с достаточной быстротой отнимет его у меня, и я не хочу, чтобы тому же способствовало пространство. Спешить я не стану.
– Вы не правы, друг мой. Медленная езда нагоняет тоску, и к тому же человеку вашего возраста отнюдь не подходит жить в придорожных трактирах.
– Я прибыл сюда на почтовых лошадях, но теперь хочу купить двух хороших лошадок. Чтобы привести их домой в свежем виде, нельзя гнать их больше семи-восьми лье за сутки.
– Где Гримо?
– Он приехал вчера рано утром, и я разрешил ему отоспаться как следует.
– Ну что же, возвращаться к этому больше нечего, – вырвалось у д'Артаньяна. – До свидания, Атос, и если вы поторопитесь, я буду иметь удовольствие вскоре снова заключить вас в объятия.
Сказав это, он занес ногу в стремя, которое держал ему Рауль.
– Прощайте, – сказал юноша, целуя его.
– Прощайте, – проговорил д'Артаньян, усаживаясь в седле. Конь рванул с места и унес мушкетера.
Эта сцена происходила в предместье Антиба, перед домом, в котором остановился Атос и куда д'Артаньян велел привести после ужина свою лошадь.
Отсюда начиналась дорога, белая и расплывчатая в ночном тумане. Конь полною грудью вдыхал терпкий, солоноватый воздух, приносимый с солончаковых топей, обильных в этих местах.
Д'Артаньян пустил коня рысью. Атос и Рауль печально и медленно направились к своему дому. Вдруг они услышали приближающийся топот конских копыт. Они решили сначала, что это один из тех обманчивых звуков, которые вводят в заблуждение человеческий слух при каждом повороте дороги.
Но это и в самом деле был д'Артаньян, галопом возвращавшийся к ним.
Они вскрикнули от радости и изумления, а капитан, соскочив на землю с юношеской прытью, подбежал к только что покинутым им друзьям и обнял сразу обоих, прижав к своему сердцу и того и другого. Он долго держал их молча в объятиях, и ни один вздох не вырвался из его груди. Затем, с той же внезапностью, с какой он вернулся, он уехал, пришпорив свою горячую лошадь.
– Увы… – совсем тихо проговорил граф, – увы!
«Дурное предзнаменование! – думал со своей стороны д'Артаньян, нагоняя потерянное время – Я не мог улыбнуться им. Плохая примета!»
На следующее утро Гримо был уже на ногах. Поручения герцога де Бофора выполнялись успешно. Флотилия, собранная стараниями Рауля для отправки в Тулон, вышла по назначению. За ней в почти невидимых над водой лодочках следовали жены и друзья рыбаков и контрабандистов, мобилизованных для обслуживания флота.
Короткое время, которое отцу и сыну оставалось провести вместе, летело с удвоенной быстротой, как ускоряет свое движение все, стремящееся низвергнуться в бездну вечности.
Атос и Рауль вернулись в Тулон, который был весь наполнен громыханьем повозок, бряцаньем оружия и ржаньем коней. Гремели трубы и барабаны.
Улицы были запружены солдатами, слугами и торговцами.
Герцог де Бофор находился одновременно повсюду, торопя посадку войск на суда и погрузку со рвением и заботливостью хорошего военачальника. Он был ласков и обходителен даже с самыми скромными из своих подчиненных и нещадно бранил даже самых важных из них.
Артиллерия, продовольствие и другие припасы – во все это он входил лично и лично осматривал; он проверил снаряжение каждого отплывающего солдата, удостоверился в хорошем состоянии каждой отправляемой лошади.
Чувствовалось, что этот легкомысленный, хвастливый и эгоистичный в своем дворце вельможа становится настоящим солдатом, требовательным военачальником перед лицом ответственности, которую он взял на себя.
Впрочем, необходимо признать, что, как бы старательно ни проводилась подготовка к отплытию, в ней тем не менее ощущалась спешка и беззаботность и то отсутствие какой бы то ни было предусмотрительности, которое делает французского солдата первым солдатом в мире, ибо какой же другой солдат должен в такой же мере рассчитывать исключительно на себя, на свои физические и душевные силы.
Адмирал был доволен или, по крайней мере, казался довольным; похвалив Рауля, он отдал последние распоряжения, касающиеся выхода в море. Он приказал сниматься с якоря на заре следующего дня.

***

Читать - Виконт де Бражелон. Александр Дюма. 001 - с начала...

------ Слушать аудиокнигу Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя : https://akniga.xyz/22782-vikont-de-brazhelon-ili-desjat-let-spustja-djuma-aleksandr.html ===