Виконт де Бражелон. Александр Дюма. 033. 13. ПРИНЦ РЕВНУЕТ К ДЕ ГИШУ. 14. ПОСРЕДНИК. 15. СОВЕТЧИКИ. - 1 Марта 2022

Главная » » Виконт де Бражелон. Александр Дюма. 033. 13. ПРИНЦ РЕВНУЕТ К ДЕ ГИШУ. 14. ПОСРЕДНИК. 15. СОВЕТЧИКИ.

06:58

Виконт де Бражелон. Александр Дюма. 033. 13. ПРИНЦ РЕВНУЕТ К ДЕ ГИШУ. 14. ПОСРЕДНИК. 15. СОВЕТЧИКИ.

---

Глава 13.
ПРИНЦ РЕВНУЕТ К ДЕ ГИШУ

Принц шумно распахнул двери, как человек, входящий с самыми добрыми намерениями, не сомневающийся, что доставит удовольствие, или как ревнивец, рассчитывающий застать врасплох.
Принцесса, покоренная звуками музыки, бросила начатый обед и танцевала, забыв обо всем.
Ее кавалером был де Гиш. Он стоял на одном колене, подняв руки и полузакрыв глаза, как испанские танцоры, с горящим взглядом и ласкающими жестами. Принцесса порхала вокруг него, улыбающаяся, соблазнительная.
Монтале восхищалась. Лавальер, сидя в уголке, мечтательно смотрела на танцующих.
Невозможно описать, какое действие произвело на этих счастливых людей появление принца. И так же трудно описать, как подействовал на Филиппа вид этих счастливых людей.
Граф де Гиш не в силах был встать. Принцесса замерла, не докончив па, не способная вымолвить ни слова. А шевалье де Лоррен, прислонившись к косяку, спокойно улыбался, как человек, испытывающий самое простодушное восхищение.
Бледность принца, судорожные подергивания его рук и ног прежде всего поразили присутствующих. Звуки музыки сменились глубокой тишиной.
Воспользовавшись всеобщим молчанием, шевалье де Лоррен почтительно приветствовал принцессу и де Гиша, стараясь соединить их в этом приветствии как хозяев.
Принц, подойдя к ним, хрипло проговорил:
– Очень рад, очень рад. Я шел сюда, думая застать вас больною и грустною, а застал в разгаре удовольствий. Отрадно видеть. Кажется, мой дом самый веселый дом на свете.
Потом, повернувшись к де Гишу, он прибавил:
– Я не знал, что вы такой прекрасный танцор, граф.
Потом, снова обратившись к жене, продолжал:
– Будьте любезнее со мной. Когда у вас устраивается такое веселье, приглашайте и меня… А то я совсем заброшен.
Де Гиш успел вполне овладеть собою и с врожденной гордостью, которая так шла ему, произнес:
– Ваше высочество, вы хорошо знаете, что моя жизнь в вашем распоряжении. Когда потребуется отдать ее, я готов. А сегодня нужно только танцевать под пенье скрипки, и я танцую.
– И вы правы, – холодно сказал принц. – А вы не замечаете, принцесса, что ваши дамы похищают у меня друзей. Ведь господин де Гиш не ваш друг, сударыня, а мой. Если вы хотите обедать без меня, у вас есть ваши дамы.
Зато, когда я обедаю один, при мне должны быть мои кавалеры; не обирайте меня совсем.
Принцесса почувствовала и упрек и урок. Она вся покраснела.
– Ваше высочество, – возразила она, – до приезда во Францию я не знала, что принцессы занимают там такое же положение, как женщины в Турции.
Я не знала, что здесь запрещено видеть мужчин. Но если такова ваша воля, я буду ей покоряться. Может быть, вы пожелаете загородить мои окна железными решетками, так, пожалуйста, не стесняйтесь.
Эта реплика, вызвавшая улыбку у Монтале и де Гиша, снова наполнила гневом сердце принца.
– Очень мило, – проговорил он, едва сдерживаясь. – Как почтительно со мной обращаются в моем собственном доме!
– Ваше высочество, ваше высочество, – шепнул шевалье на ухо принцу так, чтобы все видели, что он его успокаивает.
– Пойдем! – ответил ему принц, так резко повернувшись, что чуть не толкнул принцессу.
Шевалье последовал за ним в его кабинет, где принц, бросившись на стул, дал полную волю своей ярости.
Шевалье поднял глаза к небу, сложил руки и не произносил ни слова.
– Твое мнение? – спросил принц.
– О, ваше высочество, положение очень серьезное.
– Это ужасно! Такая жизнь не может больше продолжаться.
– Что за несчастье, в самом деле! – воскликнул шевалье. – А мы-то надеялись, что после отъезда этого шального Бекингэма все будет спокойно.
– А стало еще хуже!
– Этого я не говорю, ваше высочество.
– Ты не говоришь, но я говорю. Бекингэм никогда не осмелился бы сделать и четверти того, что мы видели.
– Чего же именно?..
– Да как же! Спрятаться для того, чтобы танцевать, прикинуться больной, чтобы наедине пообедать с ним!
– Нет, нет, ваше высочество!
– Да, да! – восклицал принц, подзадоривая сам себя, как капризный ребенок. – Только я не намерен это терпеть.
– Ваше высочество, выйдет скандал…
– Э, черт возьми! Со мною не стесняются, а я должен стесняться? Подожди меня, шевалье, я сейчас.
Принц скрылся в соседней комнате и спросил у слуги, вернулась ли из капеллы королева-мать.
Анна Австрийская была счастлива. В ее семье царило согласие, народ был в восторге от молодою короля, государственные доходы увеличивались, внешний мир был обеспечен, – словом, все сулило ей спокойное будущее.
Иногда она упрекала себя при воспоминании о бедном юноше, которого она приняла, как мать, и прогнала, как мачеха.
Неожиданно к ней вошел герцог Орлеанский.
– Матушка, – вскричал он, закрывая за собой дверь, – так не может продолжаться!
Анна Австрийская Подняла на него свои прекрасные глаза и вздохнула.
– О чем вы говорите?
– О принцессе.
– Верно, этот сумасшедший Бекингэм прислал ей какое-нибудь прощальное письмо?
– Ах нет, матушка, дело вовсе не в Бекингэме. Принцесса уже нашла ему заместителя.
– Филипп, что вы говорите? Ваши слова крайне легкомысленны.
– Разве вы не заметили, что господин де Гиш то и дело бывает у нее, что он постоянно с ней?
Королева всплеснула руками и расхохоталась.
– Филипп, – сказала она, – вы положительно больны.
– От этого мне не легче, матушка, я очень страдаю.
– И вы требуете, чтобы вас лечили от болезни, которая существует только в вашем воображении? Вы желали бы, ревнивец, чтобы вас поддержали, одобрили ваше поведение, хотя ваша ревность не имеет никаких оснований.
– Ну вот, теперь вы начинаете говорить про этого то же самое, что говорили про того.
– Да ведь и вы, сын мой, – сухо проговорила королева, – ведете себя по отношению к этому совершенно так же, как и по отношению к тому.
Немного задетый, принц поклонился.
– Но если я вам приведу факты, вы поверите?
– Сын мой, во всем прочем, кроме ревности, я поверила бы вам без всякой ссылки на факты, но в отношении ревности я этого не обещаю.
– Значит, я понимаю ваши слова так, что ваше величество приказывает мне молчать и забыть обо всем.
– Никоим образом, вы мой сын, и мой материнский долг – быть к вам снисходительной.
– Ах, доведите до конца свою мысль: вы должны быть снисходительны ко мне как к безумцу.
– Не преувеличивайте, Филипп, и берегитесь представить свою жену как существо испорченное.
– Но факты!
– Я слушаю.
– Сегодня утром в десять часов у принцессы играла музыка.
– Невинная вещь.
– Господин де Гиш разговаривал с ней наедине…
Да, я и забыл вам сказать, что последнюю неделю он следует за нею, как тень.
– Друг мой, если бы они делали что-нибудь дурное, они бы прятались.
– Прекрасно! – вскричал герцог. – Я только и ждал, чтобы вы это сказали. Запомните же хорошенько. Сегодня утром, повторяю, я захватил их врасплох и совершенно ясно выразил им свое неудовольствие.
– И будьте уверены, что этого достаточно, а может быть, вы даже переусердствовали в своем неудовольствии. Эти молодые женщины обидчивы. Упрекнуть их в ошибке, которую они не совершали, иногда все равно, что сказать, что они могли бы ее сделать.
– Хорошо, хорошо, подождите. Запомните, что вы сказали, матушка: «сегодняшнего урока достаточно, и если бы они делали что-нибудь дурное, то прятались бы».
– Да, я это запомню.
– Ну так вот, раскаиваясь, что утром я погорячился, и воображая, что Гиш дуется и сидит у себя, я отправился к принцессе. Угадайте же, что я там застал? Снова музыку, танцы и де Гиша. Его там прятали.
Анна Австрийская нахмурила брови.
– Это нехорошо, – заметила она. – Что же сказала принцесса?
– Ничего.
– А Гиш?
– Тоже… Впрочем, нет… Он пробормотал какую-то дерзость…
– Какой же вы сделали вывод, Филипп?
– Что я одурачен, что Бекингэм был только ширмой, а настоящий герой Гиш.
Анна пожала плечами.
– А дальше?
– Я хочу удалить Гиша так же, как Бекингэма, и буду просить об этом короля, если только…
– Если только?
– Если только вы, матушка, сами не возьметесь за это, вы, такая умная и добрая.
– Нет, я не стану.
– Что вы говорите, матушка!
– Послушайте, Филипп, я не намерена каждый день говорить людям неприятности. Молодежь меня слушается, по это влияние очень легко потерять…
А главное, ничто ведь не доказывает виновности Гиша.
– Он мне не нравится.
– А это уж ваше личное дело.
– Хорошо, коли так, я знаю, что мне делать! – пылко проговорил принц.
Анна посмотрела на него с беспокойством.
– Что же вы придумали? – спросила она.
– А вот что: как только он придет ко мне, я велю утопить его у себя в бассейне.
Произнеся эту свирепую угрозу, принц ожидал, что королева придет в ужас, но Анна осталась совершенно спокойной.
– Ну что же, утопите, – сказала она.
Филипп был слаб, как женщина; он стал жаловаться, что никто его не любит и даже родная мать перешла на сторону его врагов.
– Ваша мать просто смотрит дальше, чем вы, и перестала уговаривать вас, потому что вы ее не слушаете.
– Я пойду к королю! – закричал он.
– Я только что собиралась вам это предложить. Я сейчас жду его величество: он всегда посещает меня в это время. Расскажите все ему.
Она еще не договорила этих слов, как Филипп услышал шум открываемой в соседней комнате двери и быстрые шаги короля. Принц испугался и поспешно выбежал в боковую дверь, оставив королеву одну. Анна Австрийская расхохоталась и смеялась до прихода короля.
Как заботливый сын, Людовик зашел осведомиться о здоровье королевы матери. Кроме того, он хотел сообщить ей, что приготовления к отъезду в Фонтенбло закончены.
Услышав ее смех, он успокоился и сам засмеялся.
Анна Австрийская взяла его за руку и весело сказала:
– Знаете, я ужасно горжусь тем, что я испанка.
– Почему, ваше величество?
– Потому что испанки, во всяком случае, лучше англичанок.
– Не понимаю.
– Скажите, с тех пор как вы женились, вам приходилось когда-нибудь упрекать королеву?
– Ни разу.
– А ведь все-таки прошло уже некоторое время, как вы женаты. А ваш брат женат всего две недели…
– И что же?
– И уже второй раз жалуется на принцессу.
– Как, опять Бекингэм?
– Нет, теперь Гиш.
– Вот как! Значит, принцесса порядочная кокетка.
– Боюсь, что так.
– Бедный братец! – рассмеялся король.
– Я вижу, вы прощаете кокетство?
– Когда речь идет о принцессе, прощаю, ибо по сути своей принцесса не кокетлива.
– Может быть, но брат вашего величества из-за этого теряет голову.
– Чего же он хочет?
– Он собирается утопить Гиша.
– Какая жестокость!
– Не смейтесь, он в самом деле доведен до отчаяния. Придумайте какой-нибудь выход.
– Охотно сделаю все, что могу, чтоб спасти Гиша.
– Если бы брат слышал вас, он составил бы Против вас заговор, как ваш дядя против вашего отца.
– Нет, Филипп меня любит, и я его люблю. Мы с ним не станем ссориться. Но, однако же, как быть?
– Вы должны запретить принцессе кокетничать, а Гишу ухаживать.
– Только-то? Ну, мой брат составил себе чересчур высокое понятие о королевской власти… шутка сказать: исправить женщину! Мужчину – еще куда ни шло.
– Как же вы приметесь за дело?
– Гиш человек благоразумный, я сумею его убедить одним словом.
– А принцесса?
– Это будет потруднее. Тут одного слова мало. Придется сочинить для нее целую проповедь.
– И надо спешить.
– О, я обещаю приложить все старания. Да вот сегодня после обеда репетиция балета.
– И вы будете говорить проповедь, танцуя?
– Да, матушка.
– И обещаете обратить ее на путь истинный?
– Я искореню ересь либо убеждением, либо огнем.
– В добрый час! Только не впутывайте меня в это дело. Принцесса ни за что мне этого не простила бы. Я ведь свекровь, мне надо ладить с невесткой.
– Государыня, король возьмет все на себя. Знаете, я передумал. Не лучше ли пойти к принцессе и поговорить с ней?
– Это, пожалуй, слишком торжественно.
– Так что же? Для проповеди нужна торжественность, а то ведь скрипки могут заглушить добрую половину моих доводов. Кроме того, надо же помешать брату в его свирепых замыслах… Принцесса теперь у себя?
– Я думаю.
– Какие же главные пункты обвинения?
– Вот они, в двух словах: вечно музыка… постоянные посещения Гиша… подозрение в том, что от мужа прячутся…
– Доказательства?
– Никаких.
– Хорошо. Так я иду. – И король принялся рассматривать в зеркалах свой нарядный костюм и прекрасное лицо, ослепительное, словно алмазы на платье.
– Принц опять дуется и прячется? – спросил он.
– Да, огонь и вода не убегают друг от друга с такой стремительностью, как эти двое.
– Матушка, целую ваши ручки, самые красивые во всей Франции.
– Желаю успеха, государь… Будьте миротворцем.
– Я не прибегаю к услугам посла, – отвечал Людовик. – Значит, я буду иметь успех.
Он со смехом ушел и всю дорогу поправлял то костюм, то парик.

Глава 14.
ПОСРЕДНИК

Когда король появился у принцессы, все ощутили живейшее беспокойство.
Собиралась гроза, и шевалье де Лоррен, сновавший среди группы придворных, с оживлением и радостью замечал и оценивал все предвещавшие ее признаки. Как и предсказывала Анна Австрийская, участие короля придало событию торжественный характер.
В те времена, в 1662 году, размолвка между братом короля и его супругой и вмешательство короля в семейные дела брата были событием немаловажным. Не мудрено, что самые смелые люди, окружавшие графа де Гиша, с ужасом разбежались во все стороны. Да и сам граф, поддавшись общей панике, удалился к себе.
Как ни был король занят предстоящим делом, это не помешало ему окинуть взглядом знатока два ряда молодых хорошеньких придворных дам, выстроившихся в галереях и скромно опустивших перед ним глаза.
Все они краснели, чувствуя на себе королевский взгляд. Только одна фрейлина, с длинными шелковистыми волосами и нежной кожей, побледнела и пошатнулась, хотя подруга то и дело подталкивала ее локтем. Это была Лавальер, которую Монтале подбодрила таким способом, ибо она сама никогда не чувствовала недостатка в храбрости.
Король невольно оглянулся. Все головы, успевшие приподняться, снова опустились. Только белокурая головка осталась неподвижною: казалось, Лавальер истощила весь запас своих сил.
Войдя к принцессе, Людовик застал свою невестку полулежащей на подушках. Она встала и сделала реверанс, пробормотав несколько слов признательности за честь, которую ей оказали. Потом она снова уселась, но слабость и бессилие были явно притворными, поскольку очаровательный румянец играл на ее щеках, а глаза, слегка покрасневшие от нескольких недавно пролитых слезинок, только загорелись еще ярче.
Король сел и сейчас же благодаря своей наблюдательности заметил следы беспорядка в комнате и следы волнения на лице принцессы. Он принял веселый и непринужденный вид.
– Милая сестра, – начал он, – в котором часу вам угодно будет приступить сегодня к репетиции балета?
Принцесса медленно и томно покачала своей очаровательной головкой.
– Ах, государь, – сказала она, – будьте милостивы, извините меня на этот раз; я только что собиралась предупредить ваше величество, что сегодня я не в состоянии участвовать в репетиции.
– Как! – произнес король с некоторым изумлением. – Разве вам нездоровится, милая сестра?
– Да, государь.
– Так надо позвать врача.
– Нет, доктора бессильны против моей болезни.
– Вы меня пугаете.
– Государь, я хочу просить у вашего величества разрешения вернуться в Англию.
Король удивился еще больше.
– В Англию! Что вы говорите, сестра моя?!
– Я вынуждена сказать это, государь, – решительно проговорила внучка Генриха IV.
Ее прекрасные черные глаза засверкали.
– Мне очень прискорбно обращаться к вашему величеству с такой просьбой. Но я очень несчастна при дворе вашего величества. Я хочу вернуться к своим родным.
– Сестра! Сестра!
Король подошел к ней ближе.
– Выслушайте меня, государь, – продолжала молодая женщина, мало-помалу очаровывая собеседника своей красотой. – Я привыкла страдать. Еще в ранней молодости меня унижали, пренебрегали мною. О, не возражайте, государь! – сказала она с улыбкой.
Король покраснел.
– Итак, говорю я, я могла бы подумать, что бог произвел меня на свет для этого, меня, дочь могущественного короля; но, поскольку он лишил моего отца жизни, он мог точно так же лишить меня гордости. Я много страдала и причиняла большие страдания моей матери. Но я дала клятву, что, если когда-нибудь достигну независимого положения, хотя бы положения простой труженицы, своими руками зарабатывающей хлеб, я не потерплю унижения. Это время настало. Я достигла того положения, какое мне принадлежит по праву рождения; я приблизилась к трону. Я думала, что, сочетаясь браком с французским принцем, я найду в нем родственника, друга, равного, но вижу, что нашла в нем только властелина. И это меня возмущает, государь. Моя мать ничего об этом не узнает. Вы же, кого я так почитаю и… так люблю…
Король затрепетал; ни один женский голос не волновал его так, как голос принцессы.
– Вы, государь, все знаете, раз вы пришли сюда, и, может быть, поймете меня. Если бы вы не пришли, я бы сама пошла к вам. Я хочу, чтобы мне позволили уехать. Надеюсь, – что вы настолько деликатны, что поймете меня и окажете мне покровительство.
– Сестра, сестра! – пробормотал король, смешавшись от этого стремительного натиска. – Подумали ли вы о всех последствиях затеянного вами шага?
– Государь, я ни о чем не думаю, я просто подчиняюсь чувству. На меня нападают, я инстинктивно защищаюсь.
– Но что вам сделали, скажите, пожалуйста?
Принцесса, как можно видеть, прибегла к обычному женскому приему: из обвиняемой она стала обвинительницей. Прием этот служит верным признаком вины, но женщины всегда умеют извлечь из него выгоду.
Король и не заметил, как, придя к ней с вопросом: «Что вы сделали моему брату?» – вместо того спросил: «Что вам сделали?»
– Что мне сделали? – переспросила принцесса. – О, государь, надо быть женщиной, чтобы понять это. Меня заставили лить слезы.
И своим тоненьким жемчужно-белым пальчиком она вытерла свои затуманенные глаза и снова принялась плакать.
– Сестра моя, успокойтесь, умоляю вас, – сказал король, подходя к ней и взяв ее влажную и трепещущую ручку.
– Государь, прежде всего меня лишили друга моего брата. Милорд Бекингэм был приятный и веселый гость, земляк, знавший все мои привычки, почти товарищ, с которым мы в кругу других наших друзей провели столько счастливых дней в моем чудном Сент-Джемсском парке.
– Но ведь он был влюблен в вас, сестра!
– Пустой предлог! Какое имеет значение, – сказала она серьезным тоном, – был ли герцог Бекингэм влюблен в меня или нет? Разве мне опасен влюбленный?.. Ах, государь, далеко не достаточно, чтобы мужчина был влюблен.
И она улыбнулась так нежно, так лукаво, что король почувствовал, как его сердце сначала забилось, потом замерло.
– Но позвольте, ведь брат ревновал! – перебил король.
– Хорошо, я это понимаю, это причина. Он ревновал, и Бекингэма прогнали.
– Почему же прогнали?..
– Ну, удалили, устранили, уволили, назовите это как вам будет угодно, государь. Так или иначе, один из первых дворян Европы был вынужден покинуть французский двор Людовика XIV, словно деревенский парень, из-за какого-то взгляда или букета. Это недостойно самого галантного двора…
Простите, государь, я забыла, что, говоря так, я посягаю на вашу верховную власть.
– Поверьте, сестра, что вовсе не я удалил герцога Бекингэма… Он мне очень нравится.
– Не вы? – подхватила принцесса. – А, тем лучше!
Она так сумела подчеркнуть слова тем лучше, как будто хотела сказать тем хуже.
Наступило долгое молчание.
Потом принцесса снова заговорила:
– Итак, господин Бекингэм уехал… теперь я знаю, почему он был удален и кем… Мне казалось, что после этого наступит спокойствие… Но нет… Принц находит новый предлог. И вот…
– И вот, – с оживлением произнес король, – является другой. Очень естественно. Вы прекрасны, и вас всегда будут любить.
– В таком случае, – воскликнула принцесса, – около меня всегда будет пустыня. О, я знаю, что этого-то и хотят, это-то мне и готовят. Но нет: я предпочитаю вернуться в Лондон. Там меня знают и ценят. Там я не буду бояться, что моих друзей назовут моими любовниками. Фи, какое недостойное подозрение! Принц потерял в моих глазах весь престиж, с тех пор как я увидела в нем тирана.
– Перестаньте, успокойтесь! Вся вина моего брата в том, что он любит вас.
– Любит меня? Принц любит меня? Ах, государь!..
И Генриетта громко расхохоталась.
– Принц никогда не полюбит женщину, – сказала она. – Принц слишком любит самого себя. Нет, к несчастью для меня, принц принадлежит к худшему разряду ревнивцев: он ревнив без любви.
– Признайтесь, однако же, – сказал король, который чувствовал явное возбуждение от этого волнующего разговора, – признайтесь, что Гиш любит вас.
– Ах, государь, я, право, не знаю!
– Вы должны видеть это. Влюбленный всегда выдает себя.
– Господин де Гиш ничем себя не выдал.
– Сестра, сестра, вы слишком усердно защищаете господина де Гиша.
– Я? Бог с вами, государь, недоставало только, чтобы и вы начали подозревать меня.
– Нет, нет, принцесса, – с живостью возразил король, – не огорчайтесь, не плачьте! Успокойтесь, умоляю вас.
Но она плакала, крупные слезы текли по ее рукам. Король стал поцелуями осушать их.
Принцесса взглянула на него так грустно и так нежно, что Людовик был поражен в самое сердце.
– Вы не питаете никаких чувств к Гишу? – спросил он с беспокойством, не подходившим к его роли посредника.
– Никаких, решительно никаких.
– Значит, я могу успокоить брата?
– Ах, государь, его ничем не успокоишь. Не верьте, что он ревнует.
Ему наговорили, он наслушался дурных советов. У принца беспокойный характер.
– Когда дело касается вас, не мудрено беспокоиться.
Принцесса опустила глаза и замолчала. Король тоже. Он все еще держал ее руку.
Как показалось обоим, это молчание тянулось целую вечность.
Принцесса потихоньку высвободила руку. Теперь она была уверена в победе. Поле битвы осталось за нею.
– Принц жалуется, – робко проговорил, король, – что вы предпочитаете его обществу и его беседе общество других.
– Государь, принц только смотрится в зеркало да придумывает козни против женщин с шевалье де Лорреном. Понаблюдайте сами, государь.
– Хорошо, я понаблюдаю. Но какой ответ передать моему брату?
– Ответ? Мой отъезд.
– Опять вы повторяете это слово! – неосторожно воскликнул король, как будто десятиминутная беседа должна была изменить намерения принцессы.
– Государь, я не могу быть здесь счастливой, – произнесла она. – Господин де Гиш мешает принцу. Что же, и его вышлют?
– Если нужно, то почему же нет? – с улыбкою отвечал Людовик XIV.
– Ну, а после господина де Гиша… о котором я, впрочем, буду сожалеть, предупреждаю вас, государь…
– Вы будете о нем сожалеть?
– Без сомнения. Он любезен, относится ко мне дружески, развлекает меня.
– Вы знаете, если бы брат слышал вас, – проговорил король, слегка задетый, – то я не взялся бы мирить вас, даже не попробовал бы.
– Государь, можете ли вы помешать принцу ревновать меня к первому встречному? А ведь господин де Гиш вовсе не первый встречный.
– Опять! Предупреждаю вас, что я, как добрый брат, проникнусь наконец предубеждением к господину де Гишу.
– Ах, государь, – сказала принцесса, – умоляю вас, не заражайтесь ни симпатиями, ни предубеждениями принца! Оставайтесь королем. Так будет лучше и для вас и для всех.
– Вы очаровательная насмешница, сестра, и я понимаю, почему даже те, над кем вы смеетесь, обожают вас.
– Уж не поэтому ли, государь, вы, кого я избрала своим защитником, собираетесь перейти на сторону моих преследователей?
– Я ваш преследователь? Храни меня бог!
– В таком случае, – томно продолжала она, – исполните мою просьбу.
Отпустите меня в Англию.
– Нет, никогда! – воскликнул Людовик XIV.
– Значит, я здесь пленница?
– Да, вы в плену у Франции.
– Что же мне тогда делать?
– Извольте, сестра, я вам скажу.
– Слушаю, выше величество.
– Вместо того чтобы окружать себя ветреными друзьями… вместо того чтобы смущать нас вашим уединением, будьте всегда с нами, будем жить дружною семьею. Слов нет, господин де Гиш очень любезный кавалер; но мы, хотя и не обладаем его умом…
– Государь, зачем эта скромность?
– Нет, я говорю правду. Можно быть королем и в то же время понимать, что имеешь меньше шансов нравиться, чем тот или иной придворный.
– Я готова поклясться, государь, что вы не верите ни одному сказанному вами слову.
Король с нежностью посмотрел на принцессу.
– Можете вы обещать мне не проводить время в вашей комнате с чужими и дарить свои досуги нам? Хотите, заключим наступательный и оборонительный союз против общего врага?
– Да, государь, но верный ли вы союзник?
– Увидите.
– А когда начнется наш союз?
– Сегодня.
– Я сама составлю договор!
– Хорошо.
– А вы подпишите?
– Не читая.
– О, если так, государь, обещаю вам чудеса. Ведь вы светило двора, и когда вы появитесь на нашем небосклоне…
– Ну?..
– Все засияет.
– О, принцесса, принцесса! – воскликнул Людовик XIV. – Вы знаете, что весь свет исходит от вас. Правда, я избрал своим девизом солнце, но это только эмблема.
– Государь, вы льстите вашей союзнице, следовательно, собираетесь ее обмануть, – сказала принцесса, грозя королю тонким пальчиком.
– Как! Вы считаете, что я вас обманываю, уверяя вас в своей дружбе?
– Да.
– А что же побуждает вас сомневаться?
– Одна вещь.
– Одна-единственная?
– Да.
– Какая же? Я был бы очень несчастлив, если бы не мог справиться с одной-единственной вещью.
– Эта вещь не в вашей власти, государь, она сильнее даже самого господа бога.
– Что это за вещь?
– Прошлое.
– Я не понимаю вас, принцесса, – сказал король именно потому, что прекрасно понял.
Принцесса взяла его за руку.
– Государь, – улыбнулась она, – я имела несчастье так долго не нравиться вам, что часто спрашиваю себя, как могли вы избрать меня своей невесткой?
– Вы мне не нравились?
– Полно, не отрицайте!
– Позвольте!
– Нет, нет, я ведь помню.
– Наш союз начинается с настоящей минуты! – воскликнул король с непритворным пылом. – Не будем вспоминать о прошлом, ни вы, ни я. У меня перед глазами настоящее. Вот оно. Смотрите!
Он подвел принцессу к зеркалу, где отразилась раскрасневшаяся красавица, при виде которой не устоял бы даже святой.
– Но все-таки я боюсь, – прошептала она, – что у нас не выйдет крепкого союза.
– Вы хотите, чтобы я принес клятву? – спросил король, возбужденный тем оборотом, какой приняла их беседа.
– О, я не отказалась бы от клятвы! – сказала принцесса. – С ней дело всегда кажется вернее.
Король склонил колени, а она с улыбкою, какую не передать ни художнику, ни поэту, отдала ему обе руки, к которым он прижал свое пылающее лицо. Ни он, ни она не находили слов.
Король почувствовал, как принцесса отнимает у него руки, легко скользнувшие по его щекам. Он тотчас же встал и вышел из комнаты.
Придворным бросился в глаза его яркий румянец, и они заключили, что сцена была бурная. Но шевалье де Лоррен поспешил заметить:
– Успокойтесь, господа! Когда его величество в гневе, он бледнеет.

Глава 15.
СОВЕТЧИКИ

Король ушел от принцессы в страшном возбуждении, причину которого и сам не мог бы себе объяснить И в самом деле, невозможно понять тайную игру странных симпатий, которые внезапно, без всякой причины зарождаются в двух созданных для взаимной любви сердцах, иногда после многих лет полного равнодушия.
Почему Людовик раньше почти ненавидел принцессу? Почему теперь он находил эту самую женщину такой прекрасной, такой желанной? Почему сама принцесса, заинтересованная другим, уже целую неделю выказывала королю исключительное внимание?
Людовик не собирался соблазнять принцессу. Узы, соединявшие Генриетту с его братом, были для него или казались ему неодолимою преградою. Он был даже слишком далеко от этой преграды, чтобы заметить ее существование. Но, находясь во власти играющих нашим сердцем страстей, к которым толкает нас юность, никто не может сказать, где он остановится, даже тот, кто заранее учел все вероятности успеха или падения Что же касается принцессы, то ее влечение к королю понять нетрудно: она была молода, кокетлива и страстно жаждала поклонения. Это была одна из тех неудержимых порывистых натур, которые, выступив на сцену, готовы пройти по горящим угольям, чтобы вызвать аплодисменты и крики зрителей.
Следовательно, не было ничего удивительного, что, по мере движения вперед, она перешла от обожания Бекингэма к де Гишу, превосходившему Бекингэма достоинством, которое так ценят женщины, а именно своей новизной; значит, скажем мы, не было ничего особенного в том, что честолюбие принцессы дошло до того, что она жаждала восхищения короля, который был не только первым по положению в своем царстве, но действительно являлся одним из самых прекрасных и умных людей.
Для объяснения внезапно вспыхнувшего чувства Людовика к своей невестке психология привела бы разные банальности, а биология указала бы на тайное сродство натур. У принцессы были прелестные черные глаза, у Людовика – голубые. Принцесса была смешлива и экспансивна, Людовик скрытен и подвержен меланхолии. Случаю угодно было, чтобы они столкнулись в первый раз на почве общей заинтересованности в разрешении семейного конфликта: от соприкосновения эти две противоположные натуры вспыхнули. Людовик вернулся к себе в убеждении, что принцесса самая соблазнительная женщина при дворе Принцесса же, оставшись одна, с восторгом думала о неотразимом впечатлении, которое она произвела на короля.
Но ее чувство оставалось пассивным, а у короля оно проявлялось бурно:
Людовик был тогда молод и легко воспламенялся; к тому же он не считался ни с какими преградами для осуществления своих желаний.
Король сообщил принцу, что все улажено, принцесса питает к нему полное уважение и самую искреннюю привязанность, но у нее гордый и недоверчивый характер и надо щадить ее самолюбие. Принц возразил ему своим обычным в разговорах с братом кисло-сладким тоном, что он не может толком объяснить себе самолюбие женщины, поступающей далеко не безупречно, и что вообще пострадавшее лицо в этом деле, бесспорно, он, принц.
На это король ответил ему довольно резким тоном, показывавшим, как близко к сердцу принимал он интересы своей невестки:
– Принцесса, слава богу, вне подозрений.
– Со стороны других – да, я соглашаюсь, – ответил принц, – но я говорю о себе.
– И вам, брат мой, я скажу, – продолжал король, – что поведение принцессы не заслуживает вашего порицания. Да, конечно, она молодая женщина, пожалуй, рассеянная и даже странная, но – в глубине души – благородная.
Английский характер не всегда хорошо понимают во Франции, и свобода английских нравов нередко удивляет тех, кто не знает, какая душевная чистота лежит в ее основе.
– Что же, – проговорил принц, начиная все более и более раздражаться, – если ваше величество даете отпущение грехов моей супруге, которую я обвиняю, то, конечно, она невинна, и мне остается только замолчать.
– Послушайте, брат, – горячо возразил король, совесть которого нашептывала ему, что принц не совсем не прав, – послушайте, брат, все, что я говорю, и все, что делаю, направлено к вашему счастью. Я узнал, что вы жаловались на недостаток доверия и внимания со стороны принцессы, и не хотел, чтобы ваше беспокойство продолжалось. Мой долг охранять счастье вашей семьи, как и счастье ничтожнейшего из моих подданных. И я с удовольствием убедился, что вы тревожитесь напрасно.
– Итак, ваше величество убедились в невиновности принцессы, – продолжал принц, как бы ведя допрос и пристально смотря на своего брата, – и я преклоняюсь перед королевской мудростью, но убеждены ли вы в невиновности тех, кто вызвал скандал, на который я жалуюсь?
– Вы правы, брат, – сказал король. – Я об этом подумаю.
Эти слова заключали в себе и утешение и приказание. Принц понял и удалился.
Людовик же снова отправился к матери. Разговор с братом не удовлетворил его, и он чувствовал потребность добиться более полного оправдания своего поступка.
Анна Австрийская не была такой же снисходительной к г-ну де Гишу, как к герцогу Бекингэму. С первых же слов она увидала, что Людовик нерасположен к суровости. Тогда она сама заговорила суровым тоном. Это была одна из обычных уловок королевы, когда ей хотелось добиться правды. Но Людовик уже вышел из детского возраста; он уже почти год был королем и научился притворяться.
Внимательно слушая Анну Австрийскую, он по некоторым ее выразительным взглядам и ловким намекам убедился, что королева если и не угадала, то, по крайней мере, заподозрила его слабость к принцессе. Из всех его помощников Анна Австрийская была бы самым полезным, из всех врагов – самым опасным.
Поэтому Людовик переменил тактику. Он обвинил принцессу, оправдал принца и спокойно выслушал все, что его мать говорила о де Гише, как выслушивал раньше ее речи о Бекингэме. Он ушел от нее, только когда она преисполнилась уверенностью, что одержала полную победу над ним.
Вечером все придворные собрались на репетицию балета.
За это время у бедного де Гиша побывало несколько посетителей. Одного из них он и ждал и боялся. Это был шевалье де Лоррен. Вид у шевалье был самый успокоительный. По его словам, принц находился в прекрасном настроении, так что можно было подумать, что на супружеском горизонте нет ни малейшего облачка. Да и вообще принц вовсе не злопамятен! С давних пор при дворе с легкой руки шевалье де Лоррена считалось, что из двоих сыновей Людовика XIII принц унаследовал отцовский характер – нерешительный, колеблющийся, с хорошими порывами, недобрый в своей основе, но, конечно, безвредный для друзей.
Шевалье одобрял Гиша, доказывая ему, что принцесса скоро совсем возьмет верх над мужем и кто будет иметь влияние на нее, тот будет влиять и на принца.
Де Гиш, человек осторожный и недоверчивый, отвечал:
– Быть может, шевалье, но я считаю принцессу очень опасной.
– Чем же?
– Она утверждает, что принц не очень увлекается женщинами.
– Это правда, – со смехом сказал шевалье де Лоррен.
– Поэтому принцесса может избрать первого встречного, чтобы возбудить ревность мужа и вернуть его к себе.
– Какая глубокая мысль! – воскликнул шевалье.
– Какая верная! – вторил де Гиш.
И тот и другой говорили не то, что думали. Де Гиш, обвиняя принцессу, мысленно просил у нее прощения. Шевалье, изумляясь глубине мысли де Гиша, увлекал его к пропасти.
Тогда де Гиш прямо спросил его, какие последствия имела утренняя сцена и особенно – сцена во время обеда.
– Да ведь я уже сказал вам, – отвечал шевалье де Лоррен, – все хохотали, и принц больше всех.
– Однако, – заметил Гиш, – мне говорили о посещении принцессы королем.
– Что же тут удивительного? Одна только принцесса не смеялась, и король заходил к ней, чтобы ее развеселить.
– И что же?..
– Да ничего не изменилось, все пойдет своим порядком.
– И вечером будет репетиция балета?
– Разумеется.
– Вы уверены в этом?
– Вполне.
В этот момент в комнату с озабоченным видом вошел Рауль.
Увидев его, шевалье, питавший к нему, как и ко всякому благородному человеку, тайную ненависть, тотчас же поднялся с места.
– Так, значит, вы мне советуете?.. – обратился к нему де Гиш.
– Советую вам спать спокойно, дорогой граф.
– А я дам вам совершенно противоположный совет, де Гиш, – проговорил Рауль.
– Какой, мой друг?
– Сесть на коня и уехать в одно из ваших поместий.
Ну, а там можете последовать совету шевалье и спать сколько вашей душе угодно.
– Как, уехать? – воскликнул шевалье, прикидываясь изумленным. – Да зачем же де Гишу уезжать?
– А затем, – ведь вы-то этого не можете не знать, – затем, что все наперебой говорят о сцене, которая разыгралась между принцем и де Гишем.
Де Гиш побледнел.
– Никто не говорит, – отвечал шевалье, – никто. Вы плохо осведомлены, господин де Бражелон.
– Напротив, милостивый государь, я осведомлен очень хорошо и даю детищу дружеский совет.
Во время этого спора немного сбитый с толку де Гиш попеременно поглядывал то на одного, то на другого советчика. Он чувствовал, что в этот момент идет игра, которая окажет влияние на всю его жизнь.
– Не правда ли, – обратился шевалье к графу, – не правда ли, де Гиш, вся эта сцена была далеко но такая бурная, как, по-видимому, думает виконт де Бражелон, который, впрочем, при ней не присутствовал.
– Дело не в том, – настаивал Рауль, – была ли она бурная или нет, так как я говорю не о самой сцене, а о последствиях, какие она может иметь.
Я знаю, что принц грозил; я знаю, что принцесса плакала.
– Принцесса плакала? – неосторожно вскричал де Гиш, всплеснув руками.
– Вот как! – со смехом подхватил шевалье. – Этой подробности я не знал. Положительно, вы лучше меня осведомлены, господин де Бражелон.
– Вот потому-то, что я лучше осведомлен, шевалье, я и настаиваю на том, чтобы Гиш уехал.
– Простите, что противоречу вам, господин виконт, но еще раз повторяю, что в этом отъезде нет никакой нужды.
– Отъезд был бы необходим.
– Погоди! С чего бы вдруг ему уезжать?
– А король? Король?
– Король? – воскликнул де Гиш.
– Предупреждаю тебя, что король принимает это дело близко к сердцу.
– Полно! – успокоил его шевалье. – Король любит де Гиша и особенно его отца. Подумайте, если граф уедет, это послужит как бы признанием того, что он действительно заслуживает порицания. Ведь если человек скрывается, значит, он виноват или боится.
– Не боится, а досадует, как всякий человек, которого напрасно обвиняют, – сказал Бражелон. – Придадим именно такой характер его отъезду, это очень легко сделать. Будем рассказывать, что мы оба приложили все усилия, чтобы удержать его, да вы и на самом деле удерживаете его, шевалье Да, да, де Гиш, вы ни в чем не повинны. Сегодняшняя сцена обидела вас. Вот и все. Право, уезжайте.
– Нет, де Гиш, оставайтесь, – убеждал шевалье. – Оставайтесь именно потому, что вы ни в чем не повинны, как говорит господин де Бражелон.
Еще раз простите, виконт, что я не согласен с вами.
– Сделайте одолжение, милостивый государь, но заметьте, что изгнание, которому де Гиш сам себя подвергнет, протянется недолго. Он вернется когда вздумает, и его встретят улыбками, а гнев короля может, напротив, навлечь такую грозу, которой и конца не видно будет.
Шевалье улыбнулся.
– Э, черт возьми, этого-то я и добиваюсь, – прошептал он про себя, пожав плечами.
Это движение не ускользнуло от графа. Он опасался, что если покинет двор, то другие могут принять это за трусость.
– Нет, нет, – вскричал он. – Решено. Я остаюсь, Бражелон.
– Обращаюсь к тебе как пророк, – печально проговорил Рауль, – горе тебе, де Гиш, горе тебе!
– Я тоже пророк, только не пророк несчастья. Напротив, я настойчиво повторяю вам, граф, оставайтесь.
– Так вы уверены, что сегодняшняя репетиция балета не отменена? спросил де Гиш.
– Совершенно уверен.
– Видишь, Рауль, – проговорил де Гиш, стараясь улыбнуться, – видишь сам, что наш двор не подготовлен к междоусобной войне, если он с таким усердием предается пляске. Признайся, что это так, Рауль.
Рауль покачал головою.
– Мне больше нечего сказать, – ответил он.
– Но, наконец, – спросил шевалье, стараясь узнать, из каких источников черпал Рауль сведения, точность которых внутренне не мог не признать даже он, – вы говорите, что вы хорошо информированы, господин виконт; даже лучше, чем я, человек самый близкий к принцу. Как это могло получиться?
– Ваша милость, – отвечал Рауль, – я преклоняюсь перед таким заявлением. Да, вы должны быть великолепно информированы и, как человек чести, не способны сказать что-нибудь, кроме того, что вы знаете, и не можете говорить иначе, чем вы думаете, я умолкаю, я признаю себя побежденным и уступаю вам поле битвы.
И с видом человека, желающего только отдохнуть, он уселся в просторное кресло, пока граф звал прислугу, чтобы одеться.
Шевалье надо было уходить, но он боялся, как бы Рауль, оставшись наедине с де Гишем, не отговорил его. Поэтому он прибегнул к последнему средству.
– Принцесса сегодня будет ослепительна, – сказал он. – Она впервые выступает в костюме Помоны.
– Ах, в самом деле! – воскликнул граф.
– Да, да, – продолжал шевалье, – она уже распорядилась. Вы знаете, господин де Бражелон, что роль Весны взял на себя сам король.
– Это будет восхитительно, – обрадовался де Гиш, – и это, пожалуй, важнейшая причина, заставляющая меня остаться. Ведь я исполняю роль Вертумна и танцую с принцессой, так что без дозволения короля даже и не мог бы уехать, мой отъезд расстроил бы балет.
– А я исполняю роль простого фавна, – сказал шевалье – Танцор я неважный, да притом у меня и ноги кривые До свидания, господа. Не забудьте, граф, корзину с плодами, которую вы должны поднести Помоне.
– Не забуду, будьте покойны, – заверил его восхищенный граф.
– Ну, теперь он не уедет, можно быть уверенным, – говорил про себя шевалье де Лоррен, выходя из комнаты.
Когда шевалье удалился, Рауль даже не пытался разубедить своего друга, он чувствовал, что все напрасно.
– Граф, – промолвил он печальным мелодичным голосом, – вы отдаетесь опасной страсти. Я вас знаю. Вы всегда впадаете в крайность, да и та, кого вы любите, тоже… Ну хорошо, предположим на минуту, что она полюбит вас.
– О, никогда! – воскликнул Гиш.
– Почему же никогда?
– Потому что это было бы ужасным несчастьем для нас обоих.
– Тогда, дорогой друг, вместо того, чтобы считать вас неосторожным, позвольте думать, что вы просто безумец.
– Почему?
– Вы уверены, что ничего не будете добиваться от той, кого вы любите?
– О да, вполне уверен!
– Если так, любите ее издали.
– Как издали?
– Да так. Не все ли равно, тут она или нет, если вы от нее ничего не добиваетесь? Ну, любите ее портрет или какую-нибудь вещь, данную на память.
– Рауль!
– Любите тень, мечту, химеру; любите любовь… а, вы отворачиваетесь?.. Но я умолкаю, идут ваши лакеи. В счастье ли, в несчастье вы всегда можете положиться на меня, де Гиш.
– О, я в этом уверен!
– Ну, вот и все, что я хотел вам сказать. Принарядитесь же хорошенько, де Гиш, будьте красавцем. Прощайте!
– Разве вы не будете на репетиции балета, виконт?
– Нет, мне надо сделать один визит. Ну, обнимите меня и прощайте.
Собрание было назначено в покоях короля.
Явились обе королевы, принцесса, несколько придворных дам и кавалеров. Все это общество в виде прелюдии к танцам занялось разговорами, как было принято в те времена.
Вопреки утверждению шевалье де Лоррена, ни одна из дам не была одета в праздничный костюм, но всех занимали богатые наряды, нарисованные разными художниками для балета полубогов. Так называли королей и королев, пантеоном которых был Фонтенбло.
Принц принес рисунок, на котором он был изображен в своей роли. Лицо его все еще было немного озабоченным. Он учтиво и почтительно приветствовал молодую королеву и свою мать. С супругою он раскланялся крайне небрежно и, отходя от нее, круто повернулся на каблуках. Этот поклон и эта холодность были замечены.
Господин де Гиш вознаградил принцессу за эту холодность взглядом, полным огня, и принцесса, надо сказать, вернула ему этот взгляд с лихвой. Все решили, что де Гиш никогда не был так красив; взгляд принцессы как бы озарил светом лицо сына маршала де Граммона. Невестка короля почувствовала, что гроза собирается над её головой; она также ощущала, что в течение этого дня, в таком изобилии давшего материал для будущих событий, она была несправедлива, может быть, даже предала человека, который любил ее с такой страстью, с таким пылом.

***

Читать - Виконт де Бражелон. Александр Дюма. 001 - с начала...

------ Слушать аудиокнигу Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя : https://akniga.xyz/22782-vikont-de-brazhelon-ili-desjat-let-spustja-djuma-aleksandr.html ===