20:33 За берёзовами книгами 011. Сергей Голицын | |
*** *** И мы поплыли прямиком через озеро в Ростов. Конечно, мы разместились на носу, на палубе, соорудив из рюкзаков настоящий курган. Свежий ветер дул нам в лицо, холодил плечи… Умели наши предки выбирать места для городов! Во Владимире они не испугались таскать камни на вершину холма, а здесь раскинули город на самом берегу озера. Кремль и окружающие его дома были белыми, ослепляюще белыми, как парус на лодке. Любоваться Ростовом надо именно отсюда, с озера, как любовались когда-то дружинники Андрея Боголюбского, приплывавшие сюда на ладьях. Я вспомнил сказку: Остров на море лежит, Град на острове стоит, С златоглавыми церквами, С теремами да садами. Казалось, что стоит город на острове посреди беспредельно широкого моря. Не на том ли острове Буяне, где правил князь Гвидон? По обе стороны кремля раскинулись пышные сады; крыши белых зданий выглядывали из-за зелени деревьев. В отличие от пушкинской сказки, главы бесчисленных церквей и башен ростовского кремля были серебряные, и только одна небольшая главка высовывалась из-за стен, сверкая золотом. Колеса парохода работали ритмично, повторяя одну и ту же музыкальную фразу. Ростов приближался. Из города пушкинских сказок он постепенно превращался в большой промышленный, современный город. Теперь я видел не только белый кремль – показались кирпичные многоэтажные корпуса и тонкие трубы фабрик. А вдали, за городом, на фоне неба обозначилась высочайшая полупрозрачная стрелка – башня трансляции телевизионной передачи. Мы встали вдоль перил на носу парохода и во все глаза смотрели на город. Усатый старичок колхозник, силясь свернуть на ветру козью ножку, угощал нас оранжевыми пальчиками моркови и охотно рассказывал. Мы узнали, что ростовский район издавна славится своими овощами и самый лучший на свете лук – ростовский. – А нам сказали – суздальский, – пискнул Ленечка. Старичок даже чуть не выронил цигарку. – Чего? – воскликнул он. – Кто тебе сказал? – Нам в суздальском музее так объяснили, – не унимался Ленечка. – Выдумают такое! Да от суздальского лука только чихают да кашляют, а от нашего лука даже такой молодец горючими слезами зальется. – Старичок показал на Николая Викторовича, повернулся к нам спиной, достал газету, надел очки и стал читать. Видно, он очень обиделся на Ленечку. Николай Викторович подошел ко мне и, неожиданно краснея, смущенно шепнул: – Поиски березовых книг надо начинать с музея, но сейчас уже поздно, музей закрыт. Давайте сперва пойдем на почту разговаривать с Москвой, а потом отправимся хлопотать о ночлеге. «Вообще-то я недавно говорил с женой, пожалуй, могу и обождать», – подумал я про себя. Но я догадывался о нетерпении молодого супруга и потому сказал, что готов вместе с ним прогуляться по городу. Пароходик долго целился, наконец причалил, и мы сошли на берег. Ребята остались нас ждать на пристани. Телефонный разговор Николая Викторовича был удручающе неудачен… Иры он не застал. Соседка по квартире не без злорадства ему объявила, что Ирина Георгиевна уехала куда-то на дачу. На вопросы покинутого супруга, надолго ли уехала и не собирается ли она в дальний туристский поход, соседка насмешливо ответила: «Право, мне не докладывали». Николай Викторович вышел из кабины весь красный, сел за стол и яростно принялся писать, комкать и швырять голубые телеграфные бланки… На следующее утро мы пошли в музей. Заведующий историческим отделом музея Александр Александрович Теплов принял нас в своем кабинете. Был он еще молодой, ширококостный и крепкий, с крупным носом, высоким лбом и широким энергичным подбородком. – А ведь я третий день вас жду, – начал он. На недоуменный вопрос Николая Викторовича, откуда он знает о нас, Александр Александрович достал из ящика стола письмо и начал читать его вслух. Письмо было от Аркадия Даниловича Курганова. Вот что писал своему ростовскому коллеге суздальский археолог: – Дорогой Александр Александрович, спешу поделиться с Вами одним, пока еще трудно объяснимым открытием, которое должно Вас особенно заинтересовать. Сегодня утром к нам в музей явился некий старичок колхозник из нашего района и принес в дар – как бы Вы думали что? – комплект пушкинского журнала «Современник» за 1836 год, купленный им, по его словам, на базаре в Вашем городе еще до революции. Это достаточно объемистая книга в кожаном переплете, сильно испорченная, ибо обгорела по всем четырем углам переплета. Но вот что самое любопытное: в правом верхнем углу обложки первого номера журнала стоит треугольный штамп черной краской, доказывающий, что книга эта происходит из собрания Вашего высокоуважаемого скряги Хлебникова. Я всегда считал, что его собрание безнадежно погибло. Не могли бы Вы объяснить мне загадку происхождения данной книги, притом обгорелой? Буду очень Вам благодарен, если напишете хоть пару строчек. Кстати, впервые об этой находке я услышал от юных москвичей-туристов, которые ее видели до меня. Но я не придал значения их словам, точнее – попросту не поверил школьникам. Между прочим, эти москвичи явятся и к Вам. У них любопытная цель путешествия – они разыскивают не более не менее как березовые книги, то есть книги на бересте. А поскольку библиотека Константина находилась в Ростове, не могли бы Вы дать юным историкам какой-нибудь дельный совет? Помнится мне, что в одном из трудов Вашего земляка Артынова есть где-то упоминание о книгах на бересте. Итак, жду Вашего письма… Как только Александр Александрович кончил, мы разом заговорили и, перебивая один другого, рассказали о втором треугольном штампе, который мы видели на рисунке у юрьев-польского художника. Александр Александрович тут же вызвал междугородную телефонную станцию и заказал Юрьев-Польской, текстильную фабрику. Он говорил спокойным, даже, казалось бы, бесстрастным голосом, но я заметил, как дрожала его рука, державшая телефонную трубку. В ожидании междугородного разговора Александр Александрович начал нам рассказывать. Жил в прошлом столетии в Ростове купец Хлебников Петр Васильевич, человек нелюдимый, жадный и злой. Ни с кем он не знался, семьи у него не было, а имел он одну страсть: по старым монастырям, по сундукам разыскивал он древние рукописи и книги, скупал их и прятал в свои хоромы. Известно было, например, что у него хранился единственный список древней Ростовской летописи. Многие историки горячо убеждали Хлебникова хотя бы показать им свое собрание. Возможно, великие тайны были скрыты в ветхих письменах. Но никого угрюмый старик дальше порога к себе не пускал. И только перед одним человеком открыл он свои дубовые шкафы. Этот человек был Артынов Александр Яковлевич, в те времена молодой купеческий приказчик. Он живо интересовался историей родного края я все, что видел, слышал и читал, тщательно записывал. В свободные часы приходил Артынов к Хлебникову, доставал с полок запыленные свитки и, дрожа от нетерпения и любознательности, разбирал славянские письмена. Но Хлебников взял с Артынова слово, что тот будет только читать и ничего не записывать и не списывать. Страшна была судьба библиотеки. Вскоре после смерти Хлебникова загорелся его дом. Александр Александрович расспрашивал свою мать. Она помнила рассказы своего деда, как ночью во время пожара поднялся страшный вихрь и огненные головешки летали по небу. Ходили в ту пору слухи: когда развалился горящий дом, неизвестные люди бросились в пламя и, захватив в руки какие-то вещи, исчезли во тьме ночи. Но историки никогда не придавали значения этим слухам, считая, что бесценное хлебниковское собрание безвозвратно погибло во время пожара. – Аркадий Данилович вычитал у Артынова о березовых рукописях. И я когда-то на это место наткнулся, но не помню, в каком томе, – пожал плечами Александр Александрович. – Ведь тридцать томов исписал Артынов. Недавно мы их переправили в Ленинград, в библиотеку имени Салтыкова-Щедрина. Только два тома осталось у нас. Кстати, историки ведь не очень верят Артынову. У него легенды и действительность так перемешаны, что трудно разобраться, где вымысел, где истина; – Александр Александрович встал и вытащил из большого старинного резного шкафа два толстенных тома в кожаных темных переплетах. – Вот перелистайте, попытайтесь найти, – сказал он. *** Я раскрыл один из них и прочел старательно выведенную поблекшими чернилами надпись большими печатными буквами: «Исторiя Ростова Великаго, о его Князьяхъ и Iерархахъ» На другой книге, потоньше, было начертано: «Воспоминашя крестьянина села Угодичъ Ярославской губернш Ростовскаго уъзда Александра Артынова». Резкий телефонный звонок прервал нашу беседу. Александр Александрович начал говорить. Мы притихли, ожидая, чем кончится разговор. Я все следил за его рукой, за его крепкими короткими пальцами, сжимавшими трубку. Сперва он долго объяснял художнику, что ему от него нужно, задал несколько наводящих вопросов, потом замолчал, только изредка повторяя: «да», «да», «да». И снова начала дрожать его рука. Наконец он закончил, оглядел нас и не сразу продолжил разговор. Мы почти ничего не узнали нового. Художник ехал в поезде из Москвы в Ярославль и разговорился с неизвестным попутчиком. Тот рассказал, что в селе, недалеко от Ростова, рядом с его отцом живет один дед, у которого есть много старинных книг. Художник со своим попутчиком слезли в Ростове, сели в автобус и отправились, по словам художника, «хоть убейте меня, забыл куда». Он помнил только, что, проехав не то час, не то два, они слезли с автобуса и прошли пешком километра два или три не то вправо, не то влево от шоссе. Но оказалось, что тот дед умер, а наследники продали дом и уехали. Куда делись те старинные книги, художник не знал. Однако одна рукописная, сильно обгорелая книга случайно нашлась у соседа – отца его попутчика. Как их обоих фамилии, художник тоже не знал. Хорошо запомнилось ему только оригинальное прозвище отца – «Трубка». С этой книги, принадлежавшей означенному Трубке, и срисовал художник свою виньетку. Мы горячо заспорили. Лариса Примерная объявила, что раз березовые книги не находятся, надо начать искать собрание Хлебникова. Две книги уцелели от пожара, значит, могло быть спасено и больше. Я вознегодовал. – Как, из-за каких-то рукописей и менять цель нашего похода! Николай Викторович поддержал меня, но многие заколебались. Миша захотел искать и то и другое. Разрешил наши споры Александр Александрович: искать неизвестных наследников, владельцев старинных книг и рукописей, уехавших неизвестно куда, и искать неизвестно где – предприятие чрезвычайно затруднительное даже для советской милиции. От Ростова начинается восемь дальних автобусных линий; которую из них выбрал художник, ведь тоже было неизвестно. – Я предложу ростовским школьникам включиться в поиски, – сказал Александр Александрович. – Мы обследуем все деревни радиусом тридцать километров. А вы продолжайте искать березовые книги. Мы согласились на это разделение труда, и Александр Александрович повел нас осматривать музей. Ростовский музей помещался в кремле. Мы перебирались витыми переходами из одной палаты семнадцатого века в другую, спускались в темные подземелья, лазали по стенам, поднимались на башни. В современном отделе мы увидели макеты золотых луковиц размером с голову ребенка. – А какой лук, суздальский или ростовский, лучше? – неожиданно спросил Александра Александровича молчаливый Вова. Он сегодня вел дневник и наконец решился задать свой первый и, вероятно, последний за время похода вопрос. Александр Александрович прочел нам небольшую лекцию, как издавна, чуть ли не со времен Липецкой битвы, спорили друг с другом Ростов и Суздаль. На разные хитрости пускались купцы обоих городов, чтобы расхвалить свой товар и очернить товар соперника. И ростовцы и суздальцы возили лук в Москву ко двору царя Алексея Михайловича. А теперь колхозники обоих районов каждый год посылают лук в Москву на сельскохозяйственную выставку и ждут с нетерпением решения жюри. – Я лично считаю, – уверенным голосом добавил Александр Александрович, – ростовский лук обладает более высокими вкусовыми и витаминными качествами. Он показал нам из окна часть кремлевского двора, заросшую бурьяном, где некогда, в двенадцатом столетии, находился монастырь – Григорьевский затвор с училищем, основанным князем Константином, и с его знаменитой библиотекой. – Раскопки в Ростове велись неоднократно, – говорил Александр Александрович, – но никогда ни берестяных грамот, ни тем более рукописей на бересте найдено не было; в наших глинистых грунтах дерево не сохраняется. В одном из залов музея висела большая картина масляными красками – молодой, русобородый богатырь со связанными руками гордо стоит, окруженный стражей. Перед ним расселся на подушках, посреди богато убранного шатра, черноусый узкоглазый татарин. Этот пленный воин был Василько – сын князя Константина. Ростовские дружины храбро сражались с татарами в битве при Сити. Десятерым врагам отрубил Василько мечом головы, троих пронзил копьем, пятерых потоптал копытами коня. Но хитрому татарину удалось из-за куста накинуть аркан на шею отважного Василька, стянул он его с седла; враги бросились на поверженного богатыря и связали его. Хан Батый приказал привести Василька в свой шатер. Предложил он пленнику великое княжение Владимирское, только пусть тот поклонится хану и будет служить ему верой и правдой. Когда перевели толмачи слова Батыя, выпрямился связанный богатырь и плюнул хану в лицо. И тотчас же татары зарубили Василька. По верху кремлевской стены Александр Александрович провел нас в крайнюю башню. Мы очутились под самой ее крышей. Видно, нарочно здесь заканчивались экскурсии, чтобы всю жизнь посетители вспоминали Ростов. Вид с башни открывался на все четыре стороны, и, куда ни посмотришь, везде расстилались перед нами нескончаемые просторы: с одной стороны озеро голубое с голубыми далями, а с другой – весь город виднелся как на ладони. Автомашины грузовые и легковые, автобусы двигались по ростовским улицам; пешеходы торопились по своим делам. Стайка дошколят в белых панамках перебиралась через площадь во главе с воспитательницей. И всюду, как в Суздале и в других городах, по осиновым серебряным лемехам, покрывавшим верхи башен, по карнизам и окнам домов и просто по асфальту улиц перепархивали сотни белых и сизых голубей. Мы расстались с Александром Александровичем, а после обеда Миша, Галя и я вновь пошли в музей – будем читать рукописи Артынова. Александр Александрович дал нам оба тома Артынова и усадил в кресла. Мы начали читать: Галя с Мишей – одну книгу, я – другую, «о князьях и иерархах». – А почему эти книги так вкусно пахнут? А почему бумага такая желтая? – допытывалась Галя. – Нечего любопытничать! – цыкнул на нее Миша. Рабочий день кончился. Александр Александрович ушел, доверив нам ключи и показав, где их надо спрятать. Я все читал. Миша с Галей тоже все читали. Разбирать рукопись было нетрудно – Артынов писал четко, характерным круглым почерком, только не сразу привыкли глаза к буквам «сё», «ъ» и «Ь». Николай Викторович, Лариса Примерная и Танечка принесли нам горячий ужин и чай, предложили сменить нас, но мы только отмахнулись. Старинные бронзовые часы пробили десять. Лампочка была тусклая; сводчатые потолки семнадцатого столетия пропадали во тьме. Тишина царила в мрачных музейных палатах. Где-то зашуршала в углу мышь. – Не страшно тебе? – спросил я Галю. – Ни капельки! – Она задорно тряхнула кудрями. – А вам? – И мне тоже не страшно, – ответил я. Вся история Ростова прошла перед моими глазами: и легендарный основатель города – Роста, и мудрый князь Константин, и построенные при нем, впоследствии разрушенные татарами храмы и терема. Константин посылал писцов во все концы земли Русской списывать книги. Артынов полагал, не менее тысячи томов хранилось в княжеской библиотеке. Верно, в те годы безвестный странник принес в Ростов в своей котомке с юга – из Киева, Чернигова или Новгород-Северска – список «Слова о полку Игореве». И Константин и его близкие с трепетом душевным читали гениальную поэму. *** «Некто Щенников рассказывал мне, что в прошлом столетии (то есть в восемнадцатом) в башнях и переходах кремлевских валялись целые вороха рукописей», – прочел я. Каких рукописей, Артынов не указал. Нет, не то. Искать, искать! Не поднимая головы, читать пожелтевшие страницы… Разные истории записал Артынов: как он ездил зимой на санях в город Тихвин продавать монахам рыбу, а по пути чуть не съели его волки; как два ростовских купца подрались в церкви – кому стоять впереди… Галя крепко спала на плече Миши. Миша не шевелился, боясь ее разбудить, и читал, читал… Углубился в книгу и я. Пробило полночь… Мои глаза начали слипаться… Снова зашуршала мышь, но не хотелось даже головы повернуть. Буквы сливались… – Нашел! – дико завопил Миша у меня над ухом. Я проснулся. Галя тоже проснулась и бестолково глядела то на меня, то на Мишу. За окном виднелась розовая, освещенная утренней зарею кремлевская стена. – Читайте! – ткнул Миша в артыновскую тетрадь. – «О существовании этого городка, на месте которого стоит ныне село Васильково, сообщил крестьянин села Угодич Александр Борисов Богданов-Жирнов из рукописи, переданной на бересте, принадлежащей деревне Стрелы крестьянкам Дунаевым; в рукописи было около ста листов. Нашествие Батыево стерло с лица земли этот городок». Возможно, исчезнувший городок, несомненно связанный с именем Василька, в другое время меня бы заинтересовал, но сейчас я видел только незабываемые слова: «…из рукописи, переданной на бересте» и «было около ста листов». На карте Ростовского района, висевшей на стене, мы без труда нашли к северу от города и от озера кружочек «Стрелы», а чуть восточнее – кружочек «Васильково», смерили по линейке и насчитали от Ростова до этих деревень двенадцать километров. Пустяки какие! Скорее в Стрелы – искать потомков тех неизвестных крестьянок Дунаевых! Оставили мы записку Александру Александровичу со словами: «Спасибо, благодарим, простите!» – указали взволновавшую нас страницу из артыновской тетради, заперли дверь на ключ и побежали. Самым бесцеремонным образом мы принялись будить всех наших подряд, дергали за ноги, за плечи, за косы. Миша, красный от волнения, сложил руки трубочкой и прокричал: – Напали на след березовых книг! Услышав такие слова, все зашевелились, забегали. Но, увы, существовали многие, самые прозаические препятствия: и завтрак оказался не готов, и продукты надо было закупить на дорогу… Словом, отправились мы в путь только через два часа.
Мы зашагали по улицам Ростова. В конце каждого поперечного переулка проглядывал кусочек озера, синего, как небо. Дальний берег и заозерные деревни едва различались сквозь утреннюю бирюзовую хмарь. Миновали мы красные корпуса текстильной фабрики. Серая линейка шоссе вместе с мачтами электропередачи уходила за горизонт. Вихрем, громыхая, проносились мимо нас туда и сюда автомашины… Вдруг раздался выстрел… Ничего страшного – это лопнула камера у той трехтонки, которая нас только что обогнала! Машина встала, шофер вылез и присел на корточки у заднего колеса. Мы подошли, остановились, сбросили рюкзаки. Девочки тут же уселись рядком вдоль придорожной канавы, мальчики окружили грузовик. Пожилой шофер занялся самым ненавистным для шоферов делом: не обращая на мальчиков никакого внимания, он подставил домкрат под заднюю ось; колесо приподнялось, он взял ключ, собираясь откручивать гайку. – Давайте я вам помогу, – выскочил вперед Миша. Шофер молча отдал ему ключ, а сам полез под сиденье, достал резиновый клей, заклеил прокол. Несколько мальчиков кинулись на помощь, по очереди начали усердно накачивать отремонтированную камеру. Танечка, Галя и Лида подошли к машине. – Дяденька, подвезите нас, пожалуйста, мы московские туристы, – сладенько запели они. – Чего? Это было первое услышанное нами не очень дружелюбное слово молчаливого шофера. – Нам нужно поскорее попасть в деревню Стрелы, – умильно просили девочки. Шофер, насупившись, стукал по крышке колеса. Наконец все было прикручено. Мальчики, гордясь своей помощью, отошли. Сейчас машина отправится дальше… – Туристы пешком должны ходить, – бросил шофер. Девочки обступили его: – Нет, нет, очень редко, но и на машине ездят. – Ах, вот вы какие туристы! – впервые улыбнулся шофер. – Залезайте, да попроворнее. И через полчаса машина нас доставила в Стрелы, Избы там стояли всё больше пятистенки, с резными наличниками на окнах, с антеннами на крышах. Наш приезд взбудоражил все юное население деревни. С разных сторон бежали к нам ребятишки. Миша очень хотел стать взрослым и, когда задавал «взрослые» вопросы, непременно заикался и все повторял: «Э-э-э!» – Э-э-э… где у вас живут граждане Дунаевы? – Дунаевы? Нет в Стрелах Дунаевых, – ответила подошедшая с ведрами женщина. У меня упало сердце. Приковыляла, опираясь на палку, старушка, желтая и вся высохшая. Она вспомнила, в соседней деревне Петрушино есть одна семья Дунаевых. – Как же, как же, еще дядей моему свату приходится, – кряхтела и шамкала старушка. – Мы с ним на свадьбе плясали. Тому будет, тому будет… – припоминала она, – да лет, верно, шестьдесят. – Она ткнула суковатой клюкой. – Вон куда повернула дорога, версты три, не больше. – Надеть рюкзаки! – скомандовал Гриша. В Петрушине мы сразу отыскали высокую новую избу Дунаевых. Подняли с полатей того самого дедушку, что в незапамятные времена плясал на свадьбе. Он вышел к нам, кашляя и опираясь на плечо шустрой, быстроногой правнучки. Было ему не менее ста лет; от старости его белая борода пожелтела, и он совсем оглох. На богато изукрашенном резьбою крыльце начались длительные переговоры: сперва говорил девочке я, потом правнучка, обхватив руками дедову плешь, кричала старику в ухо; потом, после томительного размышления, отвечал древний представитель рода Дунаевых. – Дед, а дед, – надрывалась правнучка, – спрашивают, как звали твою бабушку? – А на что она им далась? – пугался дед. Вокруг нас постепенно собралась толпа ребятишек. Вот что мы в конце концов узнали: у деда нашего деда было три сестры. Замуж они не пошли, потому что, как выразился старик, «ходили шибко гордые»; им обязательно требовались купеческие приказчики, а от крестьянских парней они «носы ворочали». Жили сестры в горничных у одного богатого ростовского купца и хорошо знали грамоту. Потом купец умер, дом его сгорел, а сестры вернулись в Петрушино и привезли с собой – это дед тоже хорошо помнил – целый сундучок с книгами. – Как звали купца? – Дед, а дед, как звали купца? – кричала правнучка, тряся косами. – Не помню. – Спроси, не Хлебников ли? – заволновался я. – Может, Хлебников? – теребила правнучка. – Не помню, ох, не помню! Больно давно было. Далее мы узнали, что… Да, собственно, ничего не узнали. Дом, где жили сестры, давно от старости развалился. А куда делись те книги, дед не помнил: он в то время в солдатах служил. Миша подбежал к поленнице, отодрал кусок бересты и развернул ее перед носом деда. – Э-э-э, не из таких листов были книги? – завопил Миша. Дед долго думал, опустив лысую голову на грудь. – Кажись, такие, а может, и не такие, – равнодушно протянул он. – Просто издевательство какое-то! – фыркнула Лариса Примерная. Молодой чернявый мужчина энергично раздвинул ребячьи спины и подошел к нам. – Граждане хорошие, – заговорил он, возбужденно размахивая руками, – вы нашего дедушку совсем уморили, никакого толку от разговора с ним не получите, а обратитесь лучше к другому старичку – он и помоложе будет. Сейчас он давно на пенсии, а в первые годы революции писарем в волостном правлении работал и всю здешнюю округу назубок знает. Он вам все объяснит и все расскажет. Проживает он за пять километров отсюда, в селе Сулость. Вон на горке виднеется… Читать дальше ... *** "За берёзовами книгами" 001 .... *** Источник: "За березовыми книгами" . *** (Иллюстрации к повести Голицына "За берёзовами книгами"... *** ( Из собрания рисунков ... ) *** *** *** *** *** *** *** | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |