«Властелин мира». Николай Дашкиев. 005 - 14 Февраля 2023

Главная » 2023 » Февраль » 14 » «Властелин мира». Николай Дашкиев. 005

21:10

«Властелин мира». Николай Дашкиев. 005

***

Для большего правдоподобия Щеглов даже спросил, не может ли кто-нибудь их подслушать, и тогда Вагнер – выключил все интеграторы, кроме своего.

Старик слушал рассказ о Германии с безразличием. Он лишь однажды оживился:

– Так вы жили на Рудольфштрассе? Номер семь?.. Да, да!.. Это рядом с кафе «Золотое руно»… Я сиживал там долгие часы, но это было давно, во времена кайзера… Вы, вероятно, встречались там с господином Кнопке?.. Этакий одноглазый толстяк…

Щеглов насторожился: вопрос показался ему подозрительным.

Этот район Берлина инженер знал достаточно хорошо, так как прожил там полтора года после окончания Отечественной войны. Бывал он и в кафе «Золотое руно»… Но Кнопке… Черт знает, кто такой этот Кнопке!

– Право, не помню, – дипломатично ответил Щеглов. – Ведь это было так давно!

– Ах, правда, – спохватился Вагнер. – Это мне с интегратором видно все, как на фото… Но хватит о Германии. Я собственными глазами видел все это и удрал от туда в начале сорок пятого года. Расскажите лучше о Москве. Это более интересно.

Щеглов успокоился. Разговор переходил на безопасную тему.

– Ну, что ж – Москва как Москва…

Он старался быть холодно-недоброжелательным и лаконичным, но Вагнер потребовал подробностей, особенно интересуясь изменениями, происшедшими за годы советской власти. Волей-неволей Щеглову пришлось детализировать, и это было страшно: он чувствовал, что проваливается, как ученик-неудачник на своем первом в жизни экзамене.

Казалось, все было правильным с точки зрения разведчика: он приводил конкретные эпизоды, ничего не хвалил, ругал сдержанно. Однако если о Москве, о каждом ее доме он мог говорить по крайней мере пять минут, вдаваясь в подробности, запоминающиеся только юноше, то о Берлине, где, согласно выдуманной биографии, протекала его юность, он говорил с позиции сорокалетнего.

Когда Щеглов закончил свой рассказ, Вагнер долго сидел молча, затем сказал:

– Да, я вспомнил: кафе «Золотое руно» в двадцать пятом году было не рядом с вашим домом, а на углу. Помните, тот дом сгорел в тридцать третьем году?

– Нет, не помню, – твердо ответил Щеглов. – Ведь я тогда уже был в России.

– Ах, да, да! Это верно, верно. Ну, хорошо.

Взгляд Щеглова встретился с испытующим взглядом Вагнера. Инженер понял, что игра проиграна.

Глава ХI

Хищник против хищника

Смит проснулся в очень плохом настроении. Всю ночь его одолевали кошмары, он метался во сне, стремясь освободиться от чего-то бесформенного, мокрого, тяжелого, навалившегося на него и не дававшего вздохнуть. Теперь он лежал на кровати потный, обессиленный, угнетенный.

С недавнего времени Смит вообще чувствовал себя весьма неважно. У него значительно ухудшилось зрение, притупился слух, исчез аппетит. А главное – трудно было сосредоточиться, вспомнить что-нибудь. Каждое утро им овладевала странная вялость, не хотелось делать ни одного лишнего движения.

Вот и сейчас он нехотя поднялся, мимоходом заглянул в зеркало и, проведя ладонью по густой рыжеватой щетине на подбородке, махнул рукой: а, не все ли равно!

В одной пижаме он вышел на балкон, окинул взглядом ряд неуклюжих железобетонных строений, безразлично посмотрел на залитую солнечными лучами пышную растительность парка за лабораторным корпусом. Сегодня было удивительно хорошее утро. Но Смит недовольно проворчал:

– Проклятая Малайя! Как она мне осточертела!

Через парк к фонтану шли двое. Смит напряг зрение и узнал: это Харвуд и Бетси Книппс. Девушка шла легкой приплясывающей походкой и размахивала чем-то ярким – сумочкой или, быть может, букетом цветов. У фонтана они остановились. Харвуд приблизился к Бетси, – вероятно, обнял ее.

Смит засопел и отвернулся. Острая зависть, жгучая ненависть сжали его сердце, перехватили дыхание.

Почему так бывает – одному везет сызмала, а другому приходится собственное счастье выгрызать зубами, выцарапывать когтями… А оно – гладенькое, кругленькое – выскользнет, да и покатится прочь… Ищи тогда ветра в поле!..

Не он ли, Смит, обласкал полунищего, жалкого Вагнера?.. Не Смиту ли пришла в голову мысль заинтересовать интегратором миллионера Книппса?.. И разве не вот этими неуклюжими, но цепкими руками была вырвана у Вагнера рукопись, которую даже оценить нельзя?!

И все это досталось Генри Харвуду. Досталось потому, что он молод и красив, а Смит стар и безобразен, как настоящий Квазимодо… Да, он может сейчас иметь много денег. Но что деньги? За них не купишь молодости и красоты, не задержишь наступление преждевременной старости.

Смит еще раз взглянул на парк. Харвуд и Бетси устроились на скамье у фонтана. Генри что-то рассказывал, энергично жестикулируя.

– Заговаривает зубы! – злобно прошептал Смит. – «Властелин мира»!.. Х-ха!.. Щенок!

Он пошел в комнату, оделся и направился в лабораторию.

Еще не подошло время включить главный интегратор, однако Смиту очень захотелось услышать, о чем же беседуют эти молодые и счастливые. Но недаром говорят, что подслушивающий часто слышит о себе неприятные вещи.

– Бр-р-р! – сказала Бетси. – Он уродлив и страшен!.. Когда он неожиданно появляется передо мной, я вздрагиваю: мне кажется, что он вот-вот вцепится в меня своими грязными когтями… Я вас прошу, Генри, увольте его! Он мне противен…

Смит перевел взгляд на свои пальцы. Ногти в самом деле были длинноваты, но где она увидела грязь?!.. Он сжал руку в кулак так, что ногти врезались в ладонь. Погоди, проклятая вертихвостка! Смит оскорблений не забывает!

– Вы ошибаетесь, милая! – ответил Харвуд. – Смит просто-напросто хорошо выдрессированный пес-волкодав. Он мне еще нужен. Я его уволю, когда закончу исследования…

Смит вздрогнул.

«А, уволишь?! – чуть не выкрикнул он. – Ну, так посмотрим, не очутишься ли ты в том железном гробу, где доживает свои дни Отто Вагнер!»

Смит знал и раньше, что Харвуд ненавидит его, как ненавидит гангстер своего сообщника, когда приходит время делить награбленное. Но откровенное признание из уст Харвуда он услышал впервые.

Да, Смит еще нужен, так как не удалось раздобыть главного секрета Вагнера. А затем Смита – прочь?.. Смять, уничтожить, стереть в порошок?..

Смит снял и зло швырнул «радиошлем». Будь он проклят, этот интегратор и тот час, когда пришлось встретиться с Харвудом!

Ощущая потребность излить на ком-нибудь свой гнев, Смит направился в экспериментальную, как звали комнату, где пытали людей, чтобы записать на пленку радиоколебания страдающего мозга. Он готов был разрушать и уродовать все живое, с наслаждением уничтожать и топтать молодое, красивое, здоровое.

Но ему и здесь помешали. Едва он спустился в туннель, как услышал щебет Бетси:

– …Это настоящий сказочный дворец!.. Потайные двери, лабиринты переходов, по которым, кажется, скользят тени призраков…

Смит злобно плюнул и пошел назад. К чертям все!.. Забыться, рассеяться!.. Сесть за интегратор, углубиться в воспоминания о далеком детстве, перебирать в памяти редкие минуты, когда и ему улыбалось счастье…

Проклятый прибор, – он доставляет не сравнимое ни с чем наслаждение!.. Едва наденешь «радиошлем» – исчезает слабость, утихает боль, светлеет голова. Самому себе начинаешь казаться молодым, полным творческих дерзаний… Какие проекты предстают перед глазами! Какие возникают идеи!.. А достаточно выключить ток – мир вновь становится безрадостным и тусклым, как будто даже более тусклым, чем был до этого. Да это и естественно: после радостного опьянения наступает мрачное похмелье.

Сегодня даже интегратор не опьянил Смита. Требовалось еще большее усиление радиоколебаний. С некоторого времени, чтобы избавиться от болезненной слабости, Смит частенько прибегал к подобной операции. Когда было особенно тоскливо и скучно, он переводил указатель усиления на следующее деление, и это давало возможность обострить свои ощущения.

Смит повернул ручку настройки, но красная стрелка не сдвинулась с места. Зато в противоположную сторону она поплыла свободно. Значит, в этом периоде достигнут предел усиления.

Смит включил следующий период и беспокойно взглянул на приборы: нет, это ему не нравится. Еще два периода, а затем?

Ну, что ж – придется присоединить еще несколько каскадов.

Смит успокоился, и, выключившись из внешнего мира, погрузился в полузабытье. Перед ним проплывало виденное, слышанное, а он переживал все заново, обходя плохое, задерживаясь на хорошем.

Его никто не беспокоил: Харвуд с приездом Бетси Книппс заходил очень редко. Значит, можно заниматься чем угодно.

После обеда Смит не улегся спать, а вновь поспешил и лабораторию. Красная стрелка на этот раз передвинулась сразу на два деления, – вероятно, давало себя знать переутомление.

Миновал десятый и одиннадцатый час вечера, а Смит все еще не выключал главного интегратора. Ему не хотелось расставаться с ощущением энергичности и приподнятости. Но это пришлось сделать поневоле.

Как всегда, перед тем как покинуть лабораторию, Смит внимательно прослушал весь диапазон звуков.

Щебетанье Бетси… Болезненное покашливание Гарри Блеквелла, – этот вскоре умрет, ясно… Громоподобный храп Книппса… Шаги часового на Северной башне…

Стоп! А что это за шепот?.. Позвякивает оружие или вообще что-то металлическое. Чавкает грязь под ногами… Это на болоте с севера….

– Смотри, Ми-Ха-Ло! – шепчет кто-то на довольно чистом английском языке. – Бронетранспортеры въезжают вон в те ворота. А там, у крайнего фонаря, – мастерская…

Смит бросился к пульту защиты Гринхауза, включил микрофоны поиска на сторожевых башнях, настроил их на этот шепот. Теперь куда бы ни пошла эта девушка или кто там, микрофоны будут вести за ней свои длинные хоботы, а вместе с тем будут передвигаться и стволы усовершенствованных пулеметов, целясь прямо в ее сердце. Надо только нажать на кнопку и…

Он с наслаждением проделал эту нехитрую процедуру. Загремели выстрелы.

– Беги, Ми-Ха-Ло! – вскрикнула девушка. – Я ведь говорила, что здесь очень опасно!

Под чьими-то ногами зачавкало болото. Бежали двое, я, может быть, даже больше, постепенно замедляя движение. Вот умолкли пулеметы, – вероятно, беглецы вышли за пределы установленной дистанции огня. Чей-то низкий голос произнес:

– Ничего, Парима, это была лишь разведка!

Смит раздраженно плюнул:

– Удрали, черти! Ну, погодите же!

…С этого вечера главный интегратор Гринхауза работал непрерывно. Но микрофоны поиска на сторожевых башнях не двигались, а пулеметы молчали.

Глава XII

Исповедь развенчанного „сверхчеловека“

Инженер Щеглов лежал, широко раскрыв глаза. Уснуть не давали мысли.

Более двух недель тому назад попал он в эту комфортабельную тюрьму, познакомился с профессором Вагнером, но к своей цели не приблизился ни на шаг. Не удалось раздобыть схему интегратора, до сих пор оставалось неясным, как именно происходит усиление электромагнитных колебаний мозга.

Харвуд, казалось, вовсе забыл о Щеглове. Профессор Вагнер его не беспокоил. И только Петерсон с некоторого времени начал надоедать инженеру своей настойчивой доброжелательностью. Ссылаясь на вечные принципы гуманизма, Джек то и дело прозрачно намекал на необходимость вырвать у Вагнера его секреты.

Щеглов избегал бесед на подобные темы и, наконец, не выдержал:

– Послушайте, любезный, мне надоела ваша болтовня. Вам поручили шпионить – делайте свое дело. Но не так надоедливо, прошу! Даже подлость имеет определенные границы.

Петерсон вскочил, покраснел:

– Я не подлый! Я в тысячу раз честнее, чем вы… – он язвительно взглянул на Щеглова и закончил с нажимом, злорадно: – чем вы… товарищ Чеклофф!

Услышав из уст Джека свое настоящее имя, Щеглов не удивился, а лишь уверился в том, что имеет дело с настоящим шпионом Харвуда.

– Не будьте дураком, Джек!.. Ваше счастье, что интегратор не работает и Вагнер не может подслушать эту беседу. А если старик узнает, что я вовсе не Фогель, Харвуд вам этого не простит.

Петерсон схватился за голову, отбежал в противоположный угол лаборатории, бросил на Щеглова ненавидящий взгляд:

– Мерзавец! Двойной шпион!.. Фогель, Чеклофф… или как вас еще!.. Припомните-ка тот день, когда вы в одном из фиордов Северной Норвегии выдавали себя за стального советского офицера!.. О, вы прекрасный артист!.. Но теперь я раскусил вас!.. Я мог бы вас убить, да. Но я отомщу иначе: вы станете честным человеком!

Он выбежал из комнаты разъяренный. Щеглов проводил его недоуменным взглядом: шпион сошел с ума, что ли?.. Причем здесь Норвегия? И что за «страшная» угроза?

Инженер старался вспомнить, когда это он выдавал себя за «стального офицера»?.. Но воспоминания о норвежской кампании были неприятными: именно там союзники впервые показали свое непривлекательное лицо в полной мере. Они прилагали все усилия, чтобы затормозить движение наших войск в направлении заводов «тяжелой воды» и нарочно перевирали разведывательные данные. А потом по указке американцев там надругались над могилами советских воинов.

Щеглов не сталкивался в Норвегии ни с кем из союзников лично. Где же мог видеть его Петерсон?

Перебирая в памяти англичан и американцев, с которыми пришлось встречаться во время второй мировой – войны, Щеглов лишь на мгновение в длинной шеренге военных припомнил лицо, немного похожее на лицо Петерсона. Однако это, пожалуй, было лишь случайное сходство… Значит, речь идет о новой провокации. Но с какой целью?

Это происшествие не выходило из головы в течение целого дня. Щеглов до сих пор бился в поисках причин чудаковатости человека, работающего агентом у Харвуда.

Мелодично зазвенел звонок внутреннего телефона.

«Ага, не выдержал!» – злорадно подумал Щеглов.

Он снял трубку, проговорил небрежно:

– Слушаю, Джек!

Но в ответ послышался недовольный, резкий голос:

– Не Джек, а Вагнер. Отто Вагнер, уважаемый… товарищ Чеклофф!.. Немедленно приходите ко мне.

– Хорошо! – отрывисто сказал Щеглов и бросил трубку на аппарат: по милости этого олуха Петерсона все пошло насмарку. Стало быть, прикидываться уже не стоит.

Хмурый, решительный, он вошел в кабинет Харвуда и спросил с порога:

– Вы подслушали?

– Да, – с насмешливым укором покачал головой старик. – Садитесь, прошу – разговор будет длинным.

– Как вы подслушали? Ведь это было до десяти утра!

– Но и сейчас уже после десяти вечера! – Вагнер показал на часы, затем на освещенную шкалу интегратора. – Главный интегратор теперь работает непрерывно, а ваши приборы выключал я. И не жалею: мне удалось услышать много интересного… Итак, вы советский шпион и хотите выкрасть мои секреты?

Наступила пауза. Вагнер с интересом следил за Щегловым, желая заметить на его лине смущение или озабоченность. Однако тот хорошо владел собой.

– Профессор, не время ли начинать нашу беседу? – сказал он, когда молчание начало затягиваться. – Объясняю: я вовсе не шпион. Но ваши секреты вырву. Если не у вас, так у Харвуда. Или же раскрою их самостоятельно. Ваше изобретение должно служить людям, а не убийцам.

Вагнер задумчиво покачал головой:

– О, это уже нечто новое… До сих пор от меня требовали совсем иного… – он еще немного помолчал. – Вот я смотрю на вас и спрашиваю себя: какие мысли пробегают сейчас в вашей голове? За кого вы меня принимаете – за врага или за друга? Умного или глупого?.. Я могу высказать то или иное предположение, но и только. Я не прочту ваших мыслей даже при помощи интегратора… А когда-то я мечтал об этом… Будучи нищим, голодным студентом, я работал по пятнадцать часов в сутки, откладывая по пфеннигу на свою будущую лабораторию. Я крал, – да, признаю, – крал у моего учителя радиодетали для приборов и корки хлеба для неприхотливого желудка. Я брал взаймы у кого угодно и, конечно, не возвращал. Я не стыдился выпросить порванные ботинки, лишь бы не истратить две-три марки на новые… Надо мной смеялись в глаза и за глаза, называли скрягой, мелким мерзавцем, способным за грош убить человека… Да последнее, вероятно, и соответствовало действительности: чтобы добыть необходимые деньги, я мог бы и убить, и ограбить… И я нашел бы моральное оправдание для себя: я – сверхчеловек! Когда я одержу победу, я расплачусь за все!

Долго пришлось бы рассказывать о моих напрасных стараниях разбогатеть. Скажу только, что я не женился на девушке, которую любил, не женился потому, что пришлось бы тратить втрое больше, нежели я себе позволял, – на протяжении долгих лет не был ни одного раза ни в театре, ни в кино. Короче говоря, жил, как червь.

И вот, когда я уже начал терять силы и здоровье, когда мне начало казаться, что я избрал ложный путь и никогда не приду к своей цели, мне неожиданно повезло. Умерла какая-то моя тетка, которую я и в глаза не видал, и в мои руки попала порядочная сумма денег. Я истратил их до последнего пфеннига, но все же оборудовал, наконец, свою лабораторию новейшими приборами. Успех пришел неожиданно быстро, хоть вовсе не с той стороны, с какой я его ждал.

Мои опыты по передаче мыслей на расстоянии потерпели неудачу: выяснилось, что кора головного мозга, ведающая психическими функциями, имеет чрезвычайно сложную структуру. Одинаковые электромагнитные колебания у разных людей вызывают разные реакции. Так, например, я передавал записанные на пленку чувства радости и подъема, а подопытные ощущали что угодно: и печаль, и подавленность, и общую нервозность… Хорошо передавались только простейшие, присущие и животным, чувства голода, боли и тому подобные.

Однажды мне захотелось узнать, что случится, если на человеческий мозг направить его же собственные, но во много раз усиленные радиоволны. Я соорудил вот этот «радиошлем» и как-то на рассвете включил свой первый, еще очень несовершенный, интегратор…

Вагнер умолк, насупился, черты его лица стали резкими, жесткими. Он жестом попросил у Щеглова папиросу, неумело прикурил ее, закашлялся и сказал раздраженно:

– Господин хороший, приходилось ли вам доживать до осуществления вашей величественной мечты?.. Пришлось ли пережить вам те минуты, когда исчезает все обычное, будничное, когда забываешь о неудачах, бедствиях, и чувствуешь лишь радость сильного, умного победителя, когда в душе звучит триумфальная симфония?!

Я даже не жду от вас ответа. То, что я почувствовал, включив интегратор, не сможет почувствовать никто. Я действительно стал сверхчеловеком. Мое изобретение вознаградило меня за все. А будущее представлялось мне сплошным торжеством высшего разума…

В самом деле, что могут дать человеку его пять несовершенных органов чувств? Мы потеряли даже то, чем владели наши доисторические предки: безукоризненный слух, прекрасное обоняние, острое зрение. А наша память, новейшее произведение высокоразвитого мозга, еще столь несовершенна, что для запоминания чего бы то ни было нужно одно и то же повторять сотни раз.

А если вы увидите какую-нибудь вещь только один раз в жизни? При таком условии в вашем мозгу останется определенный, но очень слабенький след.

Через некоторое время вы пробуете вспомнить виденное. Мозг напрягается, стремится воссоздать нужные электрические колебания. Они действительно воссоздаются, но имеют чрезвычайно малую мощность.

Человек, выбиваясь из сил, старается вспомнить. Казалось бы, вот-вот всплывет забытое. Уже как будто даже вырисовываются знакомые контуры среди бесформенного тумана. Но нет, вновь не то!.. Говорят: «Вертится в голове!»… Вот так «вертеться» может долго, пока не удастся припомнить обстоятельства и место действия. А затем происходит взаимное усиление колебаний и, наконец, восстанавливается память.

Теперь используйте мой интегратор. Уловите с его помощью электромагнитные колебания мозга человека в момент припоминания, усильте их в сотни раз и вновь пошлите в тот же мозг. Вы сразу увидите все, как было. Можно дать даже такое усиление, что воспоминания станут для нее более яркими, нежели действительность.

Инженер может обойтись без таблиц и справочников, – он будет помнить формулы, цифры, правила, методы решения тех или иных задач… Художник заметит такие нюансы красок, уловит столь характерные черты окружающего и так сумеет их отобразить, что каждая картина станет непревзойденным шедевром вечного искусства… Умозаключения философа, обоснованные сотнями фактов, силой логики, приобретут характер непреложных законов…

Вагнер умолк, откинулся на спинку кресла, отдыхая. Сейчас его лицо было печальным и человечным.

– Я владел всем этим, – сказал он тихо. – Я писал стихи и философские трактаты, рисовал картины, даже создал оперу. Уверяю: все это было не хуже обычных произведений моих современников – специалистов в этих вопросах. Но я не стал ни Бетховеном, ни Гете, ни Гегелем. Да это и не удивительно: даже мой интегратор не сделает болвана гением, а я в искусстве был жалким дилетантом… Зато мне удалось построить вот этот усовершенствованный интегратор… Я уже мечтал о том, чтобы создать портативный прибор, – ну, хотя бы не больше шкафа среднего размера. Я уже видел тот день, когда мои интеграторы будут стоять в рабочих кабинетах государственных деятелей, конструкторов, людей искусства… И вот когда я был близок к решению этой задачи, налетели советские бомбардировщики и разрушили мою лабораторию до основания… Я имел право ненавидеть вас, русских, и действительно ненавидел… Но теперь я вам лишь благодарен: вы спасли от страшной судьбы многих талантливых людей мира…. Посмотрите на меня, когда интегратор не включен. Страшно, правда? «Сверхчеловек» превращается в слепого и глухого дождевого червя… И это закономерно. Природа мудра: она уравновешивает силы и возможности. Я увеличиваю усиление радиоколебаний мозга, а организм реагирует на это каждый раз медленнее. И, наконец, наступает предел…

Профессор Вагнер вновь умолк и склонился над столом, охватив руками большой неуклюжий «радиошлем». Сказал с отчаянием:

– Да, наступает предел… Для меня он уже наступил.

Несколько дней назад я установил максимальное усиление, – следующая ступень приведет к разрушению клеток мозга… А сегодня, подслушивая ваш разговор, я так напрягал свой слух, что у меня до сих пор звенит в ушах.

Еще несколько дней или недель я при помощи интегратора буду видеть и слышать так, как вы без него. А затем начнет надвигаться вечная темнота и тишина… Я вызвал вас потому, что мне больше некому исповедаться перед смертью. И еще: знайте, что никаких секретов я не скрыл. Это все выдумки Харвуда и Смита, – вернее, их надежды. Им удалось обмануть меня: я спроектировал институт, создал мощный интегратор, наивно считая, что колбасник Книппс в самом деле способен заинтересоваться возможностью раскрыть тайны человеческого мозга. Но вскоре я убедился, что дело идет совсем о другом. Передача на расстоянии простейших физиологических ощущений, ознаменовавшая собой неудачу моих первых опытов, пришлась по вкусу бездарному Харвуду больше всего. Вдвоем со Смитом он стал настойчиво экспериментировать на животных. Я не мог возразить, ибо Харвуд, мой помощник, фактически был хозяином, «боссом»…

Однажды, сидя у интегратора, я услышал далекий и слабый, но такой страшный вопль, что меня оторопь взяла. Звук долетал со стороны экспериментальной. Я решил, что Харвуд экспериментирует над каким-то высшим животным, причиняя ему невыносимую боль. Это было бы слишком бесчеловечно.

Но когда я открыл дверь камеры, то увидел картину, пред которой побледнели бы и картины Дантова «Ада».

Смит истязал чернокожего. Рупорные антенны, установленные над головой бедняги, свидетельствовали, что дело идет об исследовании электромагнитных колебаний мозга страдающего человека.

Подробностей я не успел разглядеть: на меня прыгнул Смит и вытолкал за дверь… После этого у нас состоялся острый разговор с Харвудом, и я оказался в этом стальном гробу… Меня оставили в живых, так как надеялись использовать мои знания: ни Смит, ни Харвуд не способны ни на что большее, чем на жалкое копирование. А я умышленно дразнил их, намекая на какие-то необыкновенные усовершенствования интегратора, на новые приспособления, при помощи которых якобы можно покорить весь мир.

Да, никаких тайн у меня нет. Вот это и есть та тайна, раскрытие которой уже давно стоило бы мне жизни. И – еще одно…

Вагнер расстегнул рубаху и снял с цепочки на шее небольшой серебряный медальон. Зажал его в руке, отодвинул ящик стола, на ощупь написал там на листке бумаги несколько слов, завернул медальон в этот листик и быстрым движением положил на ладонь Щеглова. Тот вопросительно взглянул на него. Вагнер молча кивнул головой: погодите, мол! Показал рукой на дверь, шепнул:

– Проверьте!

Но Щеглов просто включил запасной интегратор и надел «радиошлем».

Тихо… Эфир полон неясных шорохов, приглушенного гудения, хрустального звона… Со свистом похрапывает в своей комнате Джек Петерсон…

Но вот, – вероятно, очень далеко, – лязгнул металл… Затем скрипнула дверь… Раздались шаркающие шаги…

– Сюда кто-то идет! – тихо сказал Щеглов. – Кажется, Смит.

– Хорошо, – ответил шепотом старик. – Бегите!.. А их уничтожьте!.. Вместе с интегратором!.. Вместе с Гринхаузом!.. Ненавижу!.. Ненавижу весь мир!..

Он дернулся, сжимая кулаки в бессильной злобе…

И вдруг что-то случилось с интегратором. Разбежались в разные стороны ярко-зеленые линии. Погас экран.

Вагнер начал медленно оседать. Его тело обмякло, обвисло. Потускнели глаза. Какая-то неведомая сила раздавливала старика, превращала его в мешок, небрежно набитый кусками мяса…

Он все еще силился погрозить кому-то, крикнуть что-то злобное, жестокое… Но из его уст вырывалось только хрипение,

…Вот таким навсегда и остался в памяти инженера Щеглова профессор Отто Вагнер – жалкий развенчанный «сверхчеловек».

Глава XIII

Взорванные мечты

Два резких взрыва грохнули почти одновременно. От первого в комнату брызнуло стекло и щепки оконных рам, просвистел и шлепнулся осколок. От второго покачнулся пол, обрушилась хрустальная люстра, погас свет.

– А-а-а!.. – дико завизжала Бетси Книппс. Она вцепилась в Харвуда, повалила его на пол, пряталась за ним и визжала, визжала, визжала…

– Да замолчите же, наконец! – вырывался от нее Харвуд. – Пустите, я узнаю, что случилось.

Но куда там! Бетси ничего не хотела слышать. Тогда он резко оттолкнул ее и выбежал на крыльцо.

Было тихо и темно. Удаляясь, рокотал мотор самолета.

«Кто бомбил? Что повреждено? – Харвуд бежал к энергоузлу не выбирая дороги. – Партизаны?.. Может быть, они уже пробрались в Гринхауз?»

Лишь включив резервную электросеть, Харвуд вздохнул с облегчением: все в порядке, бомбы не принесли большого вреда. Электростанция цела, разрушена лишь трансформаторная будка.

Полагалось бы проверить электрические защитные приспособления на башнях, но Бетси все еще вопила, а вскоре к ней присоединился и старый Книппс:

– Мистер Харвуд, где вы?.. Прикажите немедленно подать машину, мы выезжаем!

О, тут уже медлить нельзя! Толстяк не из тех, кто любит ожидать.

– Прошу прощения, сэр! – виновато сказал Харвуд, подбегая к ним. – Взорвался склад боеприпасов. А все – Смит!.. Сколько раз я приказывал ему тщательно проверить электропроводку в складе…

Эту версию пришлось придумать специально для Книппса, который ужасно боялся партизан.

– Гм… гм… – миллионер посопел носом, критически взглянул на залитые ярким светом прожекторов дома и вдруг спросил ехидно: – Надеюсь, ваш склад боеприпасов не на чердаке лаборатории?!

Харвуд проследил глазами за взглядом Книппса и чуть не вскрикнул: крыша лабораторного корпуса была разворочена силой мощного взрыва. Если поврежден главный интегратор – все пропало.

– Детонация, сэр! – ответил он с подчеркнутым безразличием. – Взорвались мины установленного там миномета. Повреждения незначительны, я проверил это.

– Гм… гм… Но мы все же уедем завтра. И не в полдень, а рано утром.

– Очень сожалею, сэр! – Харвуд низко поклонился, чтобы скрыть раздражение и тревогу. – Очень сожалею!

Итак, уезжает, а о деньгах – ни слова!.. Паркер, как и подобает деловому человеку, подписал бы предварительное соглашение. А этот старый боров виляет и крутит, оттягивает заключение договора и обручение, и за его словесными вывертами не понять, чего он хочет… Ясно одно: денег не даст и он… Миллионы ускользают из рук… Значит, нужно удержать их любой ценой!

Харвуд посмотрел па свою невесту умоляющим взглядом влюбленного до безумия:

– Я хотел бы надеяться, что мисс Беатриса останется на несколько дней в нашем очаровательном Гринхаузе…

Но Бетси Книппс сейчас было не до лирики. Она все еще дрожала и пугливо осматривалась по сторонам.

– Нет, нет, Генри!.. С меня достаточно… Заканчивай те ваши опыты и немедленно приезжайте к нам… Кстати: нельзя ли поставить охрану с пулеметами возле нашего дома?

– Не беспокойтесь, дорогая!.. Вас охраняет могучий интегратор! Спите спокойно!

– Хорошо, Генри, я буду спать спокойно. Но вы поставите хотя бы одного часового, да?

– Да, да, моя дорогая! – Харвуд поцеловал руку невесты, вздохнул так, что ему позавидовал бы не один из провинциальных Ромео, а когда Бетси ушла – выругался: ничего не помогает!

Лишь теперь он мог оценить, что произошло.

«Партизаны! Проклятые туземцы! – думал он, направляясь к лабораторному корпусу. – Но где они взяли бомбардировщик?.. Слава богу, у нас не Индо-Китай!.. Или, может быть, какой-нибудь Джонни спьяну швырнул эти две бомбы, а сейчас докладывает, что разгромил партизанский центр?»

Но дело, конечно, не в этом. Гораздо важнее знать, не поврежден ли интегратор.

– Цел! – обрадованно вскрикнул Харвуд, вбегая в лабораторию. – Цел!

Вероятно, бомба не была крупной. Она разворотила крышу, прогнула стальной потолок, обрушила штукатурку. А главный интегратор, громадное сооружение под колпаком из прозрачной пластмассы, как и прежде, поблескивал стеклом и никелем, – безукоризненная конструкция, шедевр радиотехники.

Отдышавшись, Харвуд надел «радиошлем» и включил интегратор. Но экран оставался холодным и немым.

Харвуд бросился к одному, другому, третьему прибору… Результат был такой же – никакого действия.

Казалось бы, все в порядке. Тусклым розовым светом теплятся бесчисленные миниатюрные радиолампочки. Ни один из индикаторов не показывает какого-либо повреждения схемы.

У Харвуда по спине пополз неприятный холодок: нечто подобное случилось, когда был закончен монтаж главного интегратора. По неизвестным причинам устройство закапризничало, а затем вовсе отказалось работать… Свыше месяца пришлось ковыряться тогда в невообразимой путанице проводов, прежде чем было найдено незначительное повреждение. Сколько же придется затратить времени теперь, когда агрегат вышел из строя после взрыва бомбы?.. Даже имея полную схему и детальную инструкцию, необходимо ощупать каждый проводничок, проверить каждую деталь. А их десятки тысяч.

«Смит… Где же Смит? – думал Харвуд, торопливо проверяя главные узлы интегратора. – Неужели погиб при бомбежке?»

Откровенно говоря, в первые минуты после неожиданной тревоги Харвуд даже пожелал этого. Но сейчас было не до личных счетов: каков ни есть из Смита инженер, все же пригодилась бы и его помощь. «Но где же Смит?»

Харвуд несколько раз подходил к телефону, звонил и в экспериментальную, и в энергоузел, и на сторожевые башни. Смит как сквозь землю провалился.

Он появился лишь перед утром и, войдя в лабораторию, удивленно выпучил глаза на Харвуда:

– Что случилось? Придумал что-нибудь новенькое?… А я вот шел, и вижу…

Харвуд не дал ему договорить:

– Беги быстрее к Вагнеру. Приведи его сюда. Не медленно!

Смит хладнокровно посвистал:

– Поздно! Вагнера уже нет в живых. Я только что оттуда.

Харвуд вскочил как ужаленный:

– Мерзавец! Изверг! Что ты наделал?! Да знаешь ли ты…

– А, мерзавец?! А, изверг?! – Смит выхватил револьвер и выстрелил в Харвуда. Но его рука утратила былую точность движений. Он не попал. А через мгновение на него навалился Харвуд.

Несколько секунд на полу возле интегратора катался сплошной клубок тел. А затем раздался еще один выстрел, и Харвуд поднялся, пошатываясь.

– Идиот! – прохрипел Смит. – Идиот!..

Это были его последние слова.

Глава XIV

Банкрот ищет спасения

Влажная, душная, темная ночь. Ни звездочки, ни проблеска в небе – оно затянуто сплошной пеленой тяжелых туч.

И на земле – мрак. Гринхауз – эта современная лаборатория в глубине джунглей – умолк, притаился. Лишь кое-где тускло тлеют небольшие лампочки – энергию нужно беречь. Временный владелец Гринхауза профессор Генри Харвуд – банкрот. Он лишен возможности купить несколько сот тонн горючего, чтобы наполнить опустевшие цистерны. У него нет денег для оплаты лаборантов и охранников. И это тогда, когда нужно собрать все силы, чтобы отремонтировать главный интегратор и закончить монтаж прибора, успешное испытание которого принесет долгожданные миллионы… Бессмысленно обращаться к Паркеру, Книппсу, даже к Бетси. Харвуд нужен им лишь как «Властелин мира», а вовсе не как нищий изобретатель. Им безразлично, какой ценой достался успех: украл, нашел, отнял – все равно. Победителей не судят… Харвуд отпраздновал частичную победу и получил за нее крупный аванс. Теперь приходится расплачиваться по векселям…

Нет, старый Вагнер ошибался: Харвуд вовсе, не был бездарным и даром времени не терял! Он почти закончил постройку «излучателя власти» – портативного интегратора, конструкцию которого начал разрабатывать еще Вагнер. Это было закованное в сплошной стальной панцирь сооружение на гусеничном ходу, с несколькими зеркальными антеннами-рефлекторами на вращающейся башне. Где-то в нутре этого чудовища, копируя причудливые извивы зигзагообразных линий на пленке, будут возникать электромагнитные волны. Узким незримым пучком они вырвутся из антенн, понесутся на сотни километров, чтобы вызывать у всех, встречающихся на пути, чувства ужаса, обреченности, тоски; чтобы расшатывать волю, нарушать те точнейшие процессы, которыми человеческий мозг обеспечивает существование всего организма.

Главный интегратор Вагнера был пройденным этапом. Этот прибор нужен, чтобы с его помощью быстро конструировать что-либо иное. Но он не может служить оружием. Расчеты показали, что, даже увеличив мощность интегратора в тысячу раз, нужного эффекта достичь не удастся: электромагнитные волны распыляются в воздухе, погасают, не достигнув объекта. А Харвуду прежде всего нужна дальнобойность аппарата. И ее даст «излучатель власти» – прибор, который излучает волны короткими импульсами очень большой мощности.

Лишь трое людей знали об «излучателе власти». Даже лаборанты и техники, монтируя этот агрегат, считали, что имеют дело с новым типом радиолокатора. Сейчас, после гибели Вагнера и Смита, придется посвятить в тайну кого-нибудь еще. Одному здесь не управиться… Что же делать?

Как хищник в клетке, Харвуд бегал из угла в угол своего кабинета в поисках выхода.

«Можно взять в качестве помощника Петерсона… Но это равносильно тому, что подписать самому себе смертный приговор… Привлечь русского?.. Натравить одного на другого?.. Соблазнить деньгами, славой, сыграть на честолюбии?.. – лихорадочно обдумывал он возможные комбинации. – Это, пожалуй, приемлемо. Но нельзя дать им возможность договориться…»

Это был риск, но ничего иного не оставалось.

И вот у главного интегратора, за несколько шагов от того места, где пять недель назад Джек Петерсон чуть не убил Генри Харвуда, сидят двое чрезвычайно любезных и вежливых людей.

– Итак, мистер Петерсон, забудем прошлое. Смита я прогнал прочь – это был необычайный подлец. Теперь мне нужен помощник. Я мог бы вызвать любого инженера из Америки, но избрал именно вас и уверен, что не ошибся. В случае моего успеха вас ждет богатство и слава. Неудачу я буду переживать один, это не скажется даже на вашем жалованья… Для уверенности друг в друге мы подписываем соглашение. Вот оно… – Харвуд пододвинул к Петерсону заранее заготовленный текст, – Подпишите. Устраивает ли вас жалованье?

Джек Петерсон слушал Харвуда в странном опьянении. Неожиданный, внезапный поворот судьбы казался ему чем-то невероятным.

Но сомнений нет: черным по белому написано, что на Джека Петерсона, инженера, возлагается вся ответственность за главный интегратор и за опыты, которые будут проведены при помощи этого агрегата.

Еще раз в мозгу Джека мелькнула мысль о тех неисчислимых богатствах, которые может дать интегратор. Но тотчас же ее смяла, вытолкала прочь иная, более яркая и величественная мысль о будущем царстве справедливости.

– Согласен! – сказал он хрипло.

– Значит, приступайте к работе. Прежде всего нужно проверить интегратор, – тот олух Смит тут что-то натворил. Ковыряться одному – дело гиблое, поэтому с вами будет работать уже знакомый вам мистер Чеклофф. Талантливый инженер, но… но опасный человек. Прошу, следите за ним и не давайте ему воли. Чтобы он не удрал, я приму соответствующие меры.

– Я предпочел бы работать с Гарри Блеквеллом.

– К сожалению, это невозможно, – вздохнул Харвуд. – Блеквелл уволился и выехал в Америку.

Джек не расспрашивал. О судьбе своего друга он узнает позже и попытается ему помочь.

– Хорошо, мистер Харвуд. Пусть будет Чеклофф.

Он умолчал о своих подозрениях относительно Фогеля-Чеклоффа, имея достаточно веские основания считать его одним из надзирателей Харвуда.

…А Щеглов, даже не подозревая о событиях, совершающихся в Гринхаузе, в эти минуты шарил по закоулкам своей тюрьмы. Он теперь превратился в настоящего заключенного и, как каждый заключенный, искал возможности бежать.

Его перенесли сюда спящим. Смит, навещая Вагнера, прежде всего запирал остальные комнаты. Не удавалось даже заметить, откуда он появляется и куда исчезает. А дверей наружу, казалось, не было. Инженер ощупывал все выступы, заглядывал в каждую щелочку – нигде ничего.

В передних кабинетов, за толстыми герметическими задвижками, находились автоматические подъемники. В свое время они, вероятно, использовались для снабжения лабораторий материалами, а теперь заключенные получали с их помощью пищу в термосах. Но в те отверстия смог бы пролезть лишь кролик.

На всякий случай Щеглов решил исследовать это приспособление тщательнее. Нажимая на кнопки управления, он несколько раз поднимал и опускал площадку подъемника. Туда и назад – двадцать секунд. Следовательно, расстояние до верхнего этажа порядочное.

Инженер засунул руку в отверстие, чтобы изучить механизм приспособления, и едва успел выдернуть ее: площадка внезапно двинулась вверх.

Почему?.. Что-то испортилось?.. Или, быть может, сработал защитный прибор?

Однако похожая на неглубокую кастрюлю площадка тотчас возвратилась. На ней лежал небольшой острый нож.

– Странно! – пробормотал инженер и спохватился: нужно бросить опасную привычку рассуждать вслух.

Это могла быть выдумка Петерсона, – недаром он после смерти Вагнера исчез, словно сквозь землю провалился.

«Погоди! – злорадно подумал инженер. – Теперь поиздеваюсь я».

Он торопливо написал по-английски на клочке бумаги: «Нужен револьвер!» – и послал это «письмо» вместе с ножом наверх.

Ответ пришел немедленно. На куске грубой оберточной бумаги было нацарапано торопливым неуклюжим почерком: «Через два часа».

Щеглов растерялся. Если это в самом деле друг, то откуда он мог взяться?.. А если провокация, то с какой целью?.. Нож, конечно, пустяк. Но револьвер…

Там, за стальными стенами этого подземелья, происходило что-то странное. Со дня смерти Вагнера не работал интегратор. Целые сутки Щеглову не давали есть. А теперь вот эта переписка…

Не связано ли все это с медальоном старого профессора?

Щеглов украдкой вытащил из кармана небольшую четырехугольную вещицу. Так себе, ничего необыкновенного. А внутри медальона – совсем крохотный свисток.

«Это – ультразвуковой свисток… – вспомнил Щеглов написанные рукой Вагнера торопливые строчки. – На его тон настроен один из необозначенных на схеме узлов главного интегратора. Включается «адская машина». Харвуд об этом не знает…»

В конце концов, это было вполне вероятным. Щеглов, имея дело с ультразвуком, однажды шутки ради устроил в своей комнате удивительный замок. Дверь открывалась автоматически, как только подуешь в крохотный свисток такого высокого тона, что звук даже не воспринимался ухом. Конструкция работала безукоризненно; подобрать «ключ» к такому замку почти невозможно. Инженер убедился в этом на собственном опыте: потеряв этот свисток, он возился несколько часов, но замок все же не отпер, и был вынужден взломать дверь.

Но почему же Вагнер не воспользовался ультразвуковым свистком?.. Может быть, потому, что отсюда к интегратору не доходит ни единого звука?

Инженер вынул свисток из медальона, дунул в него, прислушался… Ничего не слышно… Ну, пусть полежит до поры до времени.

Щеглов посмотрел на часы – прошло всего лишь тридцать минут.

Чтобы хоть как-нибудь убить время, он вновь заглянул в комнату Петерсона, долго копался среди книг в кабинете Вагнера и наконец, когда прошел назначенный срок, направился к подъемнику.

Но не успел он подойти к своей комнате, как сзади послышался легкий шорох, а вслед за этим бодрый голос Харвуда:

– Хеллоу, мистер Чеклофф! Вы не сердитесь на меня?

Щеглов искоса взглянул на Харвуда, отметил про себя место, где могла находиться потайная дверь, и пошел дальше.

Пистолет!.. Вот тебе и пистолет!.. А нож возвращать не следует.

***

Источник: https://librebook.me/vlastelin_mira_2

---