***

***

Виктор Николаевич Земсков - советский, российский историк, доктор исторических наук и главный научный сотрудник Института российской истории РАН. Специализировался на демографических аспектах политических репрессий в СССР.

Виктор Николаев был первооткрывателем ранее закрытых для ученых-историков архивных фондов политических репрессий в СССР. Именно благодаря ему были развеяны многие черные мифы касающиеся Сталинских репрессий. Ведь до этого общественность черпала свои сведения из публицистики, то есть фактически из художественной литературы. Самая знаменитая - "Архипелаг ГулаГ" Александра Солженицына. Теперь же, после многолетнего и кропотливого труда Виктора Николаевича, у нас есть возможность ознакомиться с научной точкой зрения о характере и масштабах репрессий.

К каким же выводам пришел Земсков? Читаем:

"Таким образом, исходя из нашей версии общего числа репрессированных по политическим мотивам, удельный вес таковых в составе населения, жившего в 1918—1958 годы, составляет 2,5% (около 10 млн. по отношению к свыше 400 млн.). Это значит, что 97,5% населения СССР не подвергалось политическим репрессиям ни в какой форме.На сокрытие этого непреложного факта (то есть реальное количество репрессированных) в последние почти четверть века направлена вся мощь пропагандисткой машины. Делается всё возможное и невозможное, чтобы сохранить внедрённое в массовое сознание ложное представление о том, что якобы весь или почти весь народ подвергался различным репрессиям. На этом «чёрном мифе» взращено младшее поколение нашего народа и изрядно распропагандированы в соответствующем духе старшие поколения". (С. 103)

3) Земсков советует прислушаться к выводам американского историка Роберта Тергстона: "

"Система сталинского террора в том виде, в каком она описывалась предшествующими поколениями [западных] исследователей, никогда не существовала; влияние террора на советское общество в сталинские годы не было значительным; массового страха перед репрессиями в 1930-е годы в Советском Союзе не было; репрессии имели ограниченный характер и не коснулись большинства советского народа; советское общество скорее поддерживало сталинский режим, чем боялось его; большинству людей сталинская система обеспечила возможность продвижения вверх и участия в общественной жизни"

4) "…простые советские граждане в массе своей мало что знали или вообще ничего не знали о репрессиях, жертвами которых стали многие тысячи невинных людей, и впервые услышали об этом только после знаменитой речи Н. С. Хрущёва на XX съезде КПСС в 1956 году»"

5) "Им непонятно, например, как можно было сражаться за землю, которую Советская власть у крестьян «отобрала», «изъяла», «конфисковала», «экспроприировала» и т. п. Между тем, вся эта аргументация была бы справедливой только в том случае, если бы «отобранная» земля отошла к каким-то другим владельцам, но она же ведь осталась в коллективном владении тех же самых крестьян. Весь массив исторических источников, которым мы располагаем, неопровержимо свидетельствует о том, что советские крестьяне в массе своей не рассматривали колхозную землю как якобы чужую и отнюдь не собирались отдавать её без боя чужеземным завоевателям" (С. 123).

6) "Конечно, в обществе существовали антисоветские, антибольшевистские и антисталинские настроения. Но не стоит преувеличивать их масштабы. Сложившийся в СССР общественно-политический строй имел массовую поддержку – большинство людей были преданы ему. Он олицетворялся с воплощёнными идеалами Октябрьской революции 1917 года, и само Советское государство в сознании миллионов людей воспринималось как единственное в мире государство рабочих и крестьян. Поэтому советские граждане в массе своей в случае военной опасности были готовы защищать не только свою Родину, своё государство безотносительно к его политическому устройству, но и сложившуюся в СССР общественно-политическую систему, его общественный и государственный строй".

***

***

***

***

     В конце 1944 года представители Управления репатриации сообщали из Франции: «Наши люди смотрят на этот документ как на свое спасение и не хотят с ним расстаться… Основной вопрос, который больше всего мучил большинство наших граждан, — «что их ждет по возращении домой» — становится теперь для них полностью разрешенным, и сейчас этот вопрос слышать почти не приходится»[241]. В конце 1944 — начале 1945 года интервью было издано отдельной листовкой (общим тиражом свыше 2 млн экз.) и широко распространялось среди репатриируемых. Эти листовки даже сбрасывались с самолетов над германской территорией в тех районах, где, по данным разведки, наблюдалась значительная концентрация советских военнопленных и «восточных рабочих». Тогда же началась подготовка к выпуску серии брошюр для советских граждан, находившихся в плену или угнанных в Германию. До 1 марта 1946 года на русском языке было издано 19 названий общим тиражом 1,1 млн экз. Брошюры выходили также на украинском, белорусском, литовском, латышском и эстонском языках. В пропагандистской работе широко использовалась и наглядная агитация. Общий тираж специальных плакатов составил 105 тыс. экз.[242].

Несостоятельна легенда о том, что почти все репатрианты якобы были репрессированы. Подавляющее их большинство избежало каких-либо репрессий. Даже многие прямые пособники фашистов были удивлены тем, что в СССР с ними обошлись далеко не так жестоко, как они ожидали.

Приведем характерный пример. Летом 1944 года при наступлении англо-американских войск во Франции к ним попадало в плен большое количество немецких солдат и офицеров, которых обычно направляли в лагеря на территории Англии. Вскоре выяснилось, что часть этих пленных не понимает по-немецки и что это, оказывается, бывшие советские военнослужащие, попавшие в немецкий плен и поступившие затем на службу в немецкую армию. По статье 193 тогдашнего Уголовного кодекса РСФСР за переход военнослужащих на сторону противника в военное время предусматривалось только одно наказание— смертная казнь с конфискацией имущества. Англичане знали об этом, тем не менее поставили в известность Москву об этих лицах и попросили забрать их в СССР. 31 октября 1944 года 9 907 репатриантов на двух английских кораблях были направлены в Мурманск, куда они прибыли 6 ноября[243]. Среди них высказывались предположения, что их расстреляют сразу же на мурманской пристани. Однако официальные представители объяснили, что Советское правительство их простило и что они не только не будут расстреляны, но и вообще освобождаются от привлечения к уголовной ответственности за измену Родине. Больше года эти люди проходили проверку в спецлагере НКВД, а затем были направлены на 6-летнее спецпоселение. В 1952 году большинство из них было освобождено, причем в их анкетах не значилось никакой судимости, а время работы на спецпоселении было зачтено в трудовой стаж.

Авторы, критикующие англо-американцев за насильственную выдачу Советскому Союзу этих людей, не улавливают одну тонкость в тогдашней психологии и мышлении английских и американских политиков и чиновников. А эта тонкость заключалась в том, что отнюдь не исключалась гипотеза, согласно которой попавшие к ним в плен в немецкой военной форме бывшие советские подданные на самом деле являются людьми Сталина и выполняют какую-то роль в его хитрой игре. Отсюда, естественно, рождалось стремление побыстрее очистить от них Западную Европу, а самый простой способ решения этой задачи был очевиден — вернуть их всех Сталину.

Позднее англо-американцы отрешились от указанных подозрений, но до этого успели выдать советским властям немало активных противников большевизма и советской власти.

Советское руководство беспокоил сам факт наличия в руках союзников большого количества советских граждан. Еще сильнее оно опасалось того, что англичане и американцы могут предоставить им (или какой-то их части) статус политических беженцев и, хуже того, использовать впоследствии в антисоветских целях. Исходя из этого, а также чтобы перемещенные лица не боялись возвращения в СССР, советское руководство (во многом вразрез со своими прежними принципами) пошло на значительную либерализацию своей политики в отношении военнопленных и интернированных гражданских лиц, вплоть до обещания непривлечения к уголовной ответственности тех из них, кто поступил на военную службу к противнику. При этом подразумевалось, что эти последние совершили действия, противные интересам СССР, в результате германского насилия и террора. Это относилось и к упомянутым выше лицам, прибывшим 6 ноября 1944 года в Мурманск, так как было известно, что они в массе своей поступили на военную службу к противнику, не выдержав пытки голодом и жестокого режима в гитлеровских лагерях.

Основная масса репатриантов проходила проверку и фильтрацию во фронтовых и армейских лагерях и сборно-пересыльных пунктах (СПП) Наркомата обороны (НКО) и проверочно-фильтрационных пунктах (ПФП) НКВД, часть военнопленных— в запасных воинских частях. Выявленные преступные элементы и «внушавшие подозрение» обычно направлялись для более тщательной проверки в спецлагеря НКВД, переименованные в феврале 1945 года в проверочно-фильтрационные лагеря (ПФЛ) НКВД, а также в исправительно-трудовые лагеря (ИТЛ) ГУЛАГа. Лица, проходившие проверку и фильтрацию в лагерях, СПП и запасных частях НКО и ПФП НКВД, в отличие от направленных в ПФЛ и ИТЛ, не являлись спецконтингентом НКВД. Большинство репатриантов, переданных в распоряжение НКВД (спецконтингент), составляли лица, запятнавшие себя прямым сотрудничеством с чужеземными завоевателями и подлежавшие по закону за переход на сторону противника в военное время самому суровому наказанию, вплоть до смертной казни. Однако на практике они отделывались чаще всего 6-летним спецпоселением и не привлекались к уголовной ответственности.

Согласно инструкциям, имевшимся у начальников ПФЛ и других проверочных органов, из числа репатриантов подлежали аресту и суду следующие лица: руководящий и командный состав органов полиции, «народной стражи», «народной милиции», «русской освободительной армии», национальных легионов и других подобных организаций; рядовые полицейские и рядовые участники перечисленных организаций, принимавшие участие в карательных экспедициях или проявлявшие активность при исполнении обязанностей; бывшие военнослужащие Красной Армии, добровольно перешедшие на сторону противника; бургомистры, крупные фашистские чиновники, сотрудники гестапо и других немецких карательных и разведывательных органов; сельские старосты, являвшиеся активными пособниками оккупантов[244].

Мы считаем своим долгом развеять имевший хождение в западной литературе миф о неких «расстрельных списках», «расстрелах» части репатриантов якобы сразу же по прибытии в советские сборные пункты и лагеря. Причем ни разу не было приведено какого-нибудь бесспорного доказательства, и эта версия целиком строилась на всякого рода предположениях, домыслах и слухах, которые даже косвенными уликами признать сложно. Особенно преуспел в этом мифотворчестве Н. Толстой в своей книге «Жертвы Ялты», вышедшей в 1977 году на английском языке (переиздана в 1988 году в Париже на русском языке). Сочиненные им басни о «расстрельных списках» и «расстрелах» подчас имели такую видимость правдоподобия, что даже видные профессиональные историки М. Геллер и А. Некрич попались на эту удочку и, ссылаясь на Н. Толстого, вполне серьезно написали: «Часть бывших советских пленных, доставленных на английских судах в Мурманск и Одессу, расстреливались войсками НКВД тут же в доках»[245]. Разумеется, это утверждение бездоказательное и, более того, не соответствующее истине. Нами изучен весьма большой массив источников по проблеме репатриации советских граждан — достаточный для того, чтобы твердо заявить: «расстрельных списков» не существовало, это — миф! Для примера приведем ситуацию с распределением 9907 репатриантов, поступивших 6 ноября 1944 года в Мурманск: 18 человек арестованы органами СМЕРШ (но не для расстрела, а для ведения следствия), 81 больной помещен в мурманские госпитали и все остальные (естественно, живыми) направлены по двум адресам— в Таллиннский спецлагерь (ПФЛ) № 0316 и Зашеекский ПФП в Карело-Финской ССР[246].

Поначалу оставляла желать лучшего организация торжественных встреч возвращающихся на Родину советских граждан. Сцены встреч репатриантов в портах, носивших, мягко говоря, неторжественный и непраздничный характер, происходили на глазах английских и американских матросов. Свидетельства последних были использованы определенными кругами в антирепатриационной пропаганде среди советских людей, оказавшихся в зонах действия союзных войск. Вот что услышал, например, репатриант В. Оболенцев от одного английского моряка о встрече французских военнопленных, привезенных на его судне в Марсель, и встрече советских репатриантов в Одессе. «Французов встречают с музыкой, цветами и большой радостью… — рассказывал этот английский моряк. — А когда я привозил русских в Одессу, то пароход разгружали с 6 утра до 4 вечера, никто их не приветствовал, только жители Одессы, проходя мимо новоприбывших, бросали на них дикие взгляды. После разгрузки работники НКВД построили всех мужчин и увели куда-то на допросы. Оставшимся женщинам и детям, у которых были тяжелые вещи, пришлось всю ночь просидеть во дворе под открытым небом, ожидая, когда придут машины. Только на следующее утро, в 9 часов, пришли две старые русские машины. Несмотря на просьбу женщин, чтобы мужчины помогли им в погрузке, никакой помощи не было оказано, и женщинам самим пришлось грузить вещи»[247].

Сотрудники советских миссий по репатриации за рубежом находились в сложном положении при ответах на соответствующие вопросы перемещенных советских граждан. По настоянию Управления репатриации с июня 1945 года были широко организованы торжественные встречи с цветами, музыкой и транспарантами «профильтрованных» и отпущенных к месту жительства репатриантов.

Договоренность об обязательной репатриации советских граждан была достигнута на Ялтинской встрече Сталина, Рузвельта и Черчилля в феврале 1945 года. Во время работы конференции 11 февраля 1945 года были заключены двухсторонние советско-американское и советско-английское соглашения о взаимной репатриации советских, американских и английских граждан. Аналогичное соглашение с Францией было заключено 26 июня 1945 года[248].

Репатриация была обязательной только для советских граждан. Все прочие лица (белогвардейцы и др.) обязательной репатриации не подлежали. Имели место исключения из этого правила, но в основном оно соблюдалось. Самым значительным исключением из этого правила была выдача англичанами Советскому Союзу казачьей армии атамана Краснова, состоявшей преимущественно из белогвардейцев.

В письме № 597/6 от 26 мая 1945 года Л. П. Берия информировал И. В. Сталина и В. М. Молотова, что от англичан должно быть принято 40 тыс. человек, имея в виду красновских казаков. Никаких конкретных планов по их репрессированию тогда не существовало — они должны были пройти обычную для «спецконтингента НКВД» процедуру проверки и фильтрации. Планировалось направить их в лагеря, специально созданные в свое время для обслуживания угольной промышленности, в том числе 31 тыс. — в лагеря системы ОПФЛ — Отдела проверочно-фильтрационных лагерей НКВД СССР (Кизеловский ПФЛ № 0302— 12 тыс., Прокопьевский ПФЛ № 0315 — 12 тыс., Кемеровский ПФЛ № 0314 — 7 тыс.) и 9 тыс. офицеров и немецких инструкторов— в Прокопьевский лагерь № 525 системы ГУПВИ (Главного управления по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР). Такое распределение означало, что казачьи офицеры рассматривались как «чужие» наравне со взятыми в плен немцами, венграми, румынами и т. д., а рядовые казаки приравнены к «своим», т. е. к советским гражданам, проходившим в ПФЛ «государственную проверку». Фактически же от англичан было принято 46 тыс. человек (включая членов семей), причем казачьих офицеров и немецких инструкторов оказалось меньше, чем ожидалось. Поэтому в Прокопьевский лагерь № 525 ГУПВИ было направлено только около 5,5 тыс. человек, а в лагеря ОПФЛ — 40,5 тыс., из них в ПФЛ № 0302 — 14 тыс., ПФЛ № 0314— 9,5 тыс. и ПФЛ № 0315 — 17 тыс.[249] Сам атаман Краснов и его ближайшее окружение впоследствии были приговорены к смертной казни.

Характер Ялтинских соглашений дал повод называть в различных публикациях советских перемещенных лиц «жертвами Ялты», а Рузвельта и Черчилля — соучастниками «преступника» Сталина. Но ведь тогда не вызывало никаких сомнений, что если кто и будет уклоняться от репатриации, то это прежде всего коллаборационисты. До осени 1945 года настроение в английском и американском обществе было таково, что любой политик, покрывающий коллаборационистов (петэновцев, квислинговцев, власовцев и т. п.), сильно рисковал своей репутацией. Черчилль и Рузвельт просто не могли поступить иначе.

Однако со временем отношения между бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции стали охлаждаться. Советские перемещенные лица, желающие найти убежище на Западе, постепенно трансформировались в сознании англичан и американцев из «квислинговцев» в «борцов против коммунизма». Руководители западных стран получили возможность, не рискуя вызвать гнев общественности, предоставлять им статус политических беженцев.

В СССР и на Западе были противоположные представления о праве человека на свободу выбора подданства. Если в США и Великобритании это право, безусловно, признавалось и было зафиксировано в законодательстве, то по законам СССР (что было внедрено в сознание населения) стремление сменить подданство или выражение эмигрантских настроений входили в перечень политических преступлений (ст. 58 тогдашнего Уголовного кодекса РСФСР) вкупе со шпионажем, антисоветскими заговорами, вредительством, контрреволюционной агитацией и т. д. Безусловно, идя навстречу до осени 1945 года советской стороне в вопросе об обязательной репатриации, англо-американское руководство преследовало и ряд своих практических целей. В частности, оно хотело, чтобы СССР вступил на их стороне в войну с Японией, и старалось лишний раз не раздражать Сталина, в том числе и в отношении советских перемещенных лиц. К тому же оно стремилось не давать повод Советскому Союзу для задержки у себя американских и английских военнослужащих, освобожденных из немецкого плена Красной Армией. Это были весьма веские причины, чтобы временно поступиться собственными принципами.

Принцип обязательности репатриации касался не только советских граждан. В соглашениях СССР с США, Великобританией и Францией был зафиксирован принцип взаимной обязательной репатриации, т. е. американские, английские и французские граждане, освобожденные из немецкого плена Красной Армией или по иным причинам оказавшиеся в советских оккупационных зонах, подлежали обязательной выдаче США, Великобритании и Франции независимо от того, хотят ли они этого или нет. В 1945–1946 годах СССР передал 24 544 англичанина и 22 481 американца и в 1945–1951 годах — 313 368 французов (включая пленных эльзасцев и лотарингцев). Подавляющее их большинство возвращалось на родину с радостью и воодушевлением, но существовала и небольшая прослойка невозвращенцев. В период их нахождения в советских сборных пунктах и лагерях в их среде был выявлен 19 091 коллаборационист (19 021 француз, 52 американца и 18 англичан), которые отнюдь не жаждали встречи с правосудием своих стран. Однако СССР, руководствуясь принципом взаимной обязательной репатриации, передал их всех французским, американским и английским властям[250].

Обязательность репатриации не следует понимать так, что чуть ли не все советские граждане были возвращены в СССР вопреки их желанию. Опираясь на многочисленные свидетельства (в частности, на такой массовый источник, как опросные листы и объяснительные записки репатриантов), можно смело утверждать, что не менее 80 % «восточников», т. е. жителей СССР в границах до 17 сентября 1939 года, в случае добровольности репатриации возвратились бы в СССР добровольно. Что касается «западников», т. е. жителей Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии, Правобережной Молдавии и Северной Буковины, то они существенно отличались от «восточников» по менталитету, морально-психологическому состоянию, политическим и ценностным ориентирам, и в их среде действительно значительно преобладали невозвращенцы. Те из них, кто оказался в зоне действий Красной Армии, были насильственно возвращены в СССР. «Западников», оказавшихся в западных зонах, англо-американцы с самого начала освободили от обязательной репатриации: они передали советским властям только тех из них, которые сами этого хотели. Во время войны с Германией и в первые месяцы после ее окончания англо-американцы насильственно передавали Советскому Союзу «восточников»— невозвращенцев (преимущественно коллаборационистов), но с сентября — октября 1945 года стали распространять принцип добровольности репатриации и на «восточников», окончательно перейдя на этот принцип с началом «холодной войны». По нашему мнению, если бы репатриация была добровольной, то численность советских граждан, не возвратившихся в СССР, составила бы не почти 0,5 млн, а, вероятно, около 1 млн, вряд ли больше.

В 1946–1947 годах со стороны англо-американцев имели место рецидивы насильственной выдачи людей, не желавших возвращаться в СССР, в духе Ялтинских соглашений. Западные историки располагают конкретными фактами насильственной выдачи советских перемещенных лиц до апреля 1947 года. После этой даты таких фактов не выявлено. Следовательно, апрель 1947 года является конечной хронологической гранью практического выполнения англо-американцами Ялтинских соглашений об обязательной репатриации советских граждан. По одним параметрам они свои обязательства недовыполнили, по другим — перевыполнили. «Недовыполнение» заключалось в том, что среди перемещенных лиц, не возвращенных в СССР, оказались десятки тысяч людей, являвшихся до 1 сентября 1939 года советскими подданными, а «перевыполнение» — в том, что бывшие союзники передали советским властям ряд старых эмигрантов, прежде всего казаков-белогвардейцев, которых в соответствии с Ялтинскими соглашениями совсем не обязательно было выдавать. Англо-американцы предельно жестко соблюли свой принцип невыдачи «западников», однако в западной литературе бытует не подтвержденное бесспорными фактами утверждение, что будто бы Франция выдала СССР прибалтов в обмен на находившихся в советском плену эльзасцев и лотарингцев. По нашим данным, СССР в 1945 году действительно передал Франции часть пленных эльзасцев и лотарингцев, но в обмен не на прибалтов, а на «власовцев», которых французы поначалу не хотели выдавать, собираясь судить их по своим законам как военных преступников, участвовавших в подавлении Французского Сопротивления.

Это, в частности, отмечено в сводке Управления репатриации от 1 февраля 1945 года: «Как видно из последней беседы тов. Богомолова (посол СССР во Франции — В. 3.) с французским министром по делам военнопленных Флене, французские власти склонны рассматривать наших людей, бывших «власовцев», как военных преступников, подсудных французскому суду»[251]. Позднее эта проблема была урегулирована, и «власовцы» в соответствии с принципом обязательной репатриации были переданы СССР. Для самих «власовцев» это являлось подлинным спасением, так как у французского правосудия был настрой пустить их под нож гильотины, а в СССР они в массе своей после соответствующей проверки в ПФЛ или ИТЛ были направлены на спецпоселение сроком на 6 лет.

В зарубежной и отечественной литературе тем не менее имеет хождение не подтвержденное бесспорными фактами утверждение, что Франция будто бы насильственно передавала Советскому Союзу прибалтов и других «западников».

Мы полагаем, что это заблуждение. У французов политика в этом вопросе была в принципе такой же, как у англичан и американцев, а именно: основополагающим критерием в определении советского гражданства и выявлении круга перемещенных лиц, подлежащих обязательной выдаче советским властям, являлось проживание до 1 сентября 1939 года на территории СССР в его границах до этой даты. Так, военный губернатор французской зоны оккупации Австрии в беседе с советскими офицерами по репатриации, состоявшейся 23 ноября 1945 года, сказал: «У меня имеются от французского правительства указания, что советскими подданными считаются только те, кто жил в государственных границах СССР 1939 года»[252].

До мая 1945 года союзники передавали Советскому Союзу перемещенных лиц, как правило, привозя их на кораблях в советские морские порты (Мурманск, Одесса и др.). После капитуляции Германии встал вопрос о передаче репатриантов через линию соприкосновения советских и союзных войск в Германии и Австрии. Переговоры об этом велись 16–22 мая 1945 года в г. Галле (Германия). Делегацию союзников возглавлял американский генерал Р. В. Баркер, советскую делегацию — генерал-лейтенант К. Д. Голубев, один из заместителей Ф. И. Голикова. 22 мая был подписан «План передачи через линию войск бывших военнопленных и гражданских лиц, освобожденных Красной Армией и войсками союзников»[253], и на следующий день, 23 мая, первые партии репатриантов были переправлены через линию соприкосновения войск[254].

В научной литературе и публицистике высказывалось немало мнений относительно того, почему англичане и американцы с явным энтузиазмом участвовали в насильственной выдаче Советскому Союзу сотен тысяч людей, которые не хотели и боялись туда возвращаться. Мнений много, но выпадает из поля зрения один важный аспект — это была грандиозная «этническая чистка» с целью недопущения образования в рамках западной цивилизации значительного русско-украинско-белорусского этнического компонента.

Во многих случаях оказывались бесполезными заявления от отдельных перемещенных лиц на имя английских и американских начальников с просьбой предоставить им гражданство США или Англии. В политдонесении Управления по делам репатриации ГСОВГ (Группы советских оккупационных войск в Германии) от 2 февраля 1946 года были приведены тексты двух таких заявлений на имя коменданта г. Крефельд в английской зоне оккупации Австрии: «Честь имею просить Вас разрешить мне ходатайствовать перед Вами выехать мне совместно с семьей на постоянное местожительство в любимую вашу страну— великую Англию»; «Настоящим изъявляю желание выехать навсегда в Англию со своим семейством. Если это невозможно, то прошу оставить меня при действующей армии. Желаю остаться верноподданным Англии». Однако на английского коменданта это не возымело никакого действия: авторы этих заявлений среди прочих перемещенных лиц, подлежавших обязательной репатриации, были переданы советским властям[255]. Вероятно, они были неприятно поражены тем обстоятельством, что сотрудники контрразведки «СМЕРШ» оказались прекрасно информированными об их попытках получить английское гражданство. Под углом зрения тогдашнего советского законодательства эти лица являлись политическими преступниками (за одно только написание указанных заявлений), подлежавшими осуждению по 58-й статье.

Даже власти тех стран, где стояли советские оккупационные войска (Польша, Чехословакия и др.) проявляли явную заинтересованность в том, чтобы, используя принцип обязательной репатриации, как можно больше передать советским властям лиц, проживающих в их странах и являвшихся в прошлом гражданами СССР. Происходила «зачистка» от «иностранных элементов». Мотивация таких действий была достаточно прозрачной и понятной: дескать, если пока нет возможности избавиться от русских оккупационных войск, то хотя бы избавимся от русских перемещенных лиц. Польские, чехословацкие и австрийские власти по собственной инициативе доставляли на советские сборные пункты даже состоящих в гражданских браках с местными жителями советских женщин, а там, на сборных пунктах, толком не знали, как с ними поступать. Эта проблема даже стала фигурировать в квартальных планах работы ведомства Ф. И. Голикова. Так, в плане на второй квартал 1950 года было записано: «Поставить на решение МИДа СССР вопрос о порядке репатриации в СССР женщин, состоящих в фактических браках с иностранцами, поскольку местные правительства эти браки не признают и права проживания на территории Польши, Чехословакии и Австрии не предоставляют, а в принудительном порядке доставляют их на сборный пункт»[256].

К началу 1950-х годов страны, где стояли советские войска, были основательно «очищены» от советских перемещенных лиц. Например, на территории ГДР осталось только 150 советских граждан, из них женщин, вступивших в брак с немецкими гражданами и имевшими от этого брака детей, — 61; больных, престарелых и нетранспортабельных— до 80 чел.; несколько детей-сирот советского подданства, усыновленных немцами[257]. К этому же времени почти полностью была «очищена» от перемещенных граждан СССР и советская зона оккупации Австрии, за исключением 35 женщин, вступивших в брак с австрийскими гражданами и имевших от них детей[258].

Массовая передача союзниками весной и летом 1945 года советских граждан — «восточников» отнюдь не означала, что они никого из них не оставляли у себя. Уже в августе 1945 года Управление Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации располагало сведениями, что в лагерях перемещенных лиц американские и английские службы развернули настоящую «охоту за умами». Из числа «восточников» вычленялись профессора, доценты, доктора и кандидаты наук, конструкторы, технологи и другие специалисты, с которыми велась активная агитационная работа с целью склонить их к отказу от возвращения в СССР[259]. Это происходило одновременно с насильственной передачей англо-американцами в руки НКВД власовцев, национальных легионеров и др., которые в массе своей имели начальное или неполное среднее школьное образование и, следовательно, были неспособны усилить интеллектуальный потенциал западного мира.

Имеются сведения, говорящие о том, что англо-американцы позволили уклониться от обязательной репатриации из числа «восточников» ряду активных коллаборационистов — бывших руководителей и сотрудников разведывательных и контрразведывательных органов. Это наглядно видно на примере бывших офицеров 29-й русской гренадерской дивизии СС «Каминский» (ее также называли 1-й русской дивизией СС). Дивизия так называлась по фамилии ее командира бригадефюрера СС Б. В. Каминского (погиб в 20-х числах августа 1944 года). Союзники выдали многих бывших офицеров-«каминцев». Среди выданных был, в частности, И. Д. Фролов — командир сводного полка дивизии СС «Каминский», участвовавшего в августе 1944 года в подавлении Варшавского восстания и «отличившегося» своими зверствами и грабежами. Тем не менее, два видных офицера-«каминца» не были выданы и тем самым избежали обязательной репатриации — бывший начальник разведки дивизии Б. А. Костенко и бывший начальник контрразведки Ф. А. Капкаев. Было бы наивно объяснять данный факт случайным стечением обстоятельств. По этому поводу исследователи Д. А. Жуков и И. И. Ковтун справедливо констатировали: «Это не вызывает удивления, поскольку западные— в первую очередь американские— спецслужбы с большой охотой пользовались услугами бывших нацистских и коллаборационистских бойцов «невидимого фронта»»[260].                                                   ***                                   ***   

18 января 1945 года Военным Советам фронтов и военных округов была дана директива начальника тыла Красной Армии и Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации, согласно которой военнопленные и гражданские лица, освобожденные Красной Армией, подлежали направлению:

— военнослужащие Красной Армии (рядовой и сержантский состав), находившиеся в плену, — в армейские СПП, после проверки в них установленным порядком — в армейские и фронтовые запасные части;

— офицерский состав, находившийся в плену, — в спецлагеря НКВД;

— служившие в немецкой армии и специальных строевых немецких формированиях, власовцы, полицейские и другие лица, вызывающие подозрение, — в спецлагеря НКВД;

— гражданское население — во фронтовые СПП и пограничные ПФП НКВД; из них, после проверки, мужчины призывного возраста — в запасные части фронтов или военных округов, остальные — к месту постоянного жительства (с запретом направления в Москву, Ленинград и Киев);

— жители приграничных областей — в ПФП НКВД;

— дети-сироты — в детские учреждения Наркомпросов и Наркомздравов союзных республик[261].

Растущий поток репатриантов требовал ускорять их проверку, хотя бы в отношении «не вызывающих подозрений». В директиве НКВД— НКГБ СССР, адресованной в феврале 1945 года НКВД и НКГБ Украины, Белоруссии, Литвы и Молдавии, Главному управлению погранвойск НКВД СССР и Главному управлению НКВД СССР по охране тыла действующей Красной Армии, в частности, указывалось: «В связи с успешным наступлением Красной Армии ожидается наплыв на проверочно-фильтрационные пункты НКВД возвращаемых на Родину советских граждан, находившихся в немецком плену и на каторжных работах в Германии… Разрешаем производить упрощенную проверку в 5-дневный срок в отношении стариков, старух и женщин с детьми, с немедленным направлением их к постоянному месту жительства. Мужчин, вызывающих подозрение и требующих более длительной проверки, — немедленно направлять в спецлагеря НКВД»[262].

После капитуляции Германии началось массовое возвращение граждан, насильственно оторванных от Родины. Едва советские и союзные войска сомкнули тиски, окончательно раздавив гитлеровский вермахт, советские люди стихийно хлынули по всем дорогам на восток. Большинство их оказалось в зоне действия англо-американских войск, и сразу же после капитуляции Германии началась подготовка к приему советских граждан от союзников. Ее содержание изложено в справке, подготовленной в середине мая 1945 года в НКВД СССР, которая приведена ниже (с сокращениями):

1. Всего организуется по директиве Ставки (№ 11086 от 11 мая 1945 года) лагерей для приема репатриируемых советских граждан, освобожденных союзными войсками, — 100 на 10 ООО каждый, в том числе:

1-й Белорусский фронт — 30;

2-й Белорусский фронт — 15;

1 — й Украинский фронт — 30;

2-й Украинский фронт — 10;

3-й Украинский фронт— 10;

4-й Украинский фронт — 5.

2. Проверка Ставкой возложена:

а) бывших военнослужащих Красной Армии — на органы «СМЕРШ»;

б) гражданских лиц — на проверочные комиссии представителями НКВД, НКГБ и «СМЕРШ» под председательством представителя НКВД.

3. Для приема и проверки гражданских лиц на фронтах в составе 100 лагерей выделяется 30 лагерей, в которые и будут направляться все гражданские лица для проверки, в том числе:

— на 1 — м Белорусском фронте — 9;

— на 2-м Белорусском фронте — 5;

— на 1 — м Украинском фронте — 8;

— на 2-м Украинском фронте — 3;

— на 3-м Украинском фронте — 3;

— на 4-м Украинском фронте — 2.

На этих же фронтах имеется 46 сборных пунктов для приема советских граждан, освобожденных советскими войсками, в том числе:

1-й Белорусский фронт— 10;

2-й Белорусский фронт — 6;

1-й Украинский фронт — 15;

2-й Украинский фронт — 6;

3-й Украинский фронт — 5;

4-й Украинский фронт — 4.

4. Руководство работой проверочных комиссий возложено приказом НКВД СССР от 14 мая на уполномоченных НКВД СССР по фронтам, а там, где таковых нет, — на начальников войск охраны тылов…

6. Для пропуска репатриантов установлено 9 пунктов, из них 7 — Висмар, Кравлетц, Пархим, Магдебург, Дессау, Торгау и Риза. Остальные два будет назначены позже.

Начало приема советских граждан намечено с 21–22 мая по 3 000—5 000 на каждом пункте.

7. Товарищ Берия написал в ГОКО письмо с предложением не задерживать репатриантов во фронтовых лагерях больше 10 дней. После регистрации все советские граждане подлежат направлению к месту постоянного жительства, где органы НКВД и НКГБ будут обязаны их в последующем проверить.

Военные подлежат направлению в запасные части НКО[263].

22 мая 1945 года ГКО принял постановление, устанавливавшее 10-дневный срок регистрации и проверки гражданских репатриантов и отправки их по месту жительства[264]. Практика показала, что этот срок оказался нереальным, и они находились в лагерях и СПП, как правило, 1–2 месяца и даже дольше. К 30 мая 1945 года общая емкость лагерей и СПП была доведена до 1,3 млн человек[265]. Никакой разницы между лагерями и СПП не было. В данном случае термин «лагерь» означал не место заключения, а сборный пункт, равно как и СПП. Большинство этих сборных пунктов находились за границей (в Германии, Австрии, Польше, Румынии и др.).

Создание сети лагерей и СПП диктовалось не только необходимостью тщательной проверки перемещенных лиц и выявлением в их среде преступных элементов, но и рядом другим причин. Концентрацией в сборных пунктах распыленных чуть ли не по всей Европе масс перемещенных лиц значительно облегчалась задача поставки их на централизованное продовольственное снабжение (репатрианты от момента поступления в лагеря и СПП до прибытия на место жительства получали паек, соответствующий нормам питания личного состава тыловых частей Красной Армии)[266]. До августа 1945 года часть репатриантов проживала на частных квартирах вблизи СПП и лагерей, но характер их взаимоотношений с местными жителями заставил переместить их в лагеря и СПП, дабы уберечь от соблазна устраивать самосуды над местным немецким, австрийским и другим населением. С медицинской точки зрения предварительная изоляция репатриантов перед отправкой в СССР была совершенно необходима, так как в их среде были распространены различные инфекционные заболевания. Укомплектованность лагерей и СПП медицинскими работниками считалась достаточной. Судя по их отчетам, им удалось значительно снизить уровень заболеваемости у репатриантов за время их нахождения в лагерях и СПП; в частности, по сыпному тифу — в 3 раза, по брюшному тифу и дизентерии — в 10 раз, а по венерическим болезням — в 16 раз[267].

Организация сети лагерей и сборных пунктов преследовала также цель придать процессу репатриации организованные формы, не допустить анархии в этом деле. Во многом теми же мотивами руководствовались англичане и американцы, организовавшие в своих зонах оккупации широкую сеть лагерей для перемещенных лиц. В любом случае сосредоточение больших масс людей в указанных лагерях и сборных пунктах не может быть квалифицировано как политическая репрессия.

Что касается побегов из лагерей и СПП, то таковые имели место, но не носили массового характера. Бежали в основном те, кто подлежал отправке в ПФЛ или преданию суду. Часть беглых репатриантов летом и в начале осени 1945 года объединились в довольно опасные бандгруппы, терроризировавшие местное (немецкое, австрийское, польское, румынское) население. К октябрю 1945 года все эти бандгруппы были ликвидированы охранными войсками НКВД[268].

Грабежи и насилия над немецким населением со стороны советских перемещенных лиц все решительней пресекались. Многие уличенные в этом были отданы под суд военного трибунала. Так, в г. Рыбнитц шайка грабителей из числа репатриантов лагеря № 208 в количестве шести человек была арестована и осуждена военным трибуналом. Такая же участь постигла в Ростоке и группу грабителей (шесть человек) из числа репатриантов лагеря № 210[269].

Как ни странно, многие прибывшие от союзников репатрианты, недовольные тем, что советская администрация не позволяет им грабить немецкое население и издеваться над ним, ставили в пример англичан и американцев, которые, по их уверениям, якобы позволяли им это делать. Так, в политдонесении Управления по делам репатриации ГСОВГ от 2 февраля 1946 года отмечалось: «Многие репатрианты, прибывшие в лагери в июне-июле 1945 года, были настроены грабить местное немецкое население. Надо сказать, что имелась масса случаев, когда репатрианты рассказывали, что американцы, англичане в некоторых городах не только не наказывали за грабеж немецкого населения, но и сами натравливали на это советских людей. Репатриант Демин А. Ф., лагерь № 210, уроженец Ленинградской области, 1927 года рождения однажды заявил: «Нам союзники позволяли грабить немцев, они позволяли любого немца превратить в лепешку и даже поощряли это и никого не наказывали. А вот прибыли к вам в лагерь, так нам не разрешают поиздеваться над немцами»»[270].

Сотрудников проверочно-фильтрационных комиссий и Управления репатриации, общавшихся с перемещенными лицами, несколько удивлял охватывавший некоторых из числа последних страх перед перспективой возвращения в родной город или село. А ведь зачастую эти люди больше страшились не НКВД — МВД, а угрозы самочинной расправы, т. е. линчевания со стороны местного советского населения, испытывавшего ненависть к пособникам фашистских оккупантов. Например, в политдонесении Управления по делам репатриации ЦГСВ (Центральной группы советских войск) от 24 января 1946 года отмечалось:»… Некоторые не спешат домой еще и потому, что скомпрометировали себя перед односельчанами своими связями с немцами. Репатриант Просолов, пойманный при попытке к дезертирству, в беседе с заместителем по политчасти 300 лагеря майором т. Вовченко заявил: «Я думал, что мне дадут лет 5—10 и буду работать, оказалось же, что мне надо ехать домой, а там меня убьют односельчане без всякого суда». Один репатриант, узнав о том, что его должны отправить в родное село, покончил жизнь самоубийством, скрыв свою фамилию. Следует отметить, что лишь незначительное число репатриантов страшится того, что их отправляют в родные места. Большинство же советских граждан довольны тем, что их отправляют по месту жительства…»[271].

Из этого документа явствует, что среди репатриантов было незначительное число лиц, боявшихся самочинных расправ (линчевания) в случае возвращения их в родные места. А в рядах невозвращенцев, уклонившихся от обязательной репатриации, удельный вес таковых, безусловно, был на порядок выше. Для них уверения официальных советских представителей, что в случае отсутствия серьезной вины перед Родиной им нечего опасаться по возвращении в СССР, были явно недостаточны. Здесь речь шла не столько о вероятности ареста и осуждения, сколько о том, способны ли органы НКВД — МВД и НКГБ — МГБ защитить их от линчевания.

В этом плане опасения части перемещенных лиц были весьма небезосновательными. Именно этой проблеме была посвящена директива НКВД — НКГБ СССР № 194/119 от 3 ноября 1945 года, но в ней ни слова не говорилось о выявлении и наказании организаторов и исполнителей самочинных расправ над репатриантами. Напротив, эта директива предписывала «при возникновении попыток со стороны местного населения к организации самочинной расправы с антисоветскими элементами из числа репатриантов органам НКВД — НКГБ немедленно обеспечивать изоляцию таких лиц и проведение по их делу необходимых оперативно-следственных мероприятий»[272]. Короче, из смысла директивы № 194/119 вытекало, что аресту и ведению следствия подлежали потенциальные жертвы линчевания, а отнюдь не их потенциальные убийцы.

Многие активные коллаборационисты, хорошо знавшие немецкий язык, пытались «раствориться» в массе немецких военнопленных. Для них это был неплохой способ уйти от ответственности за измену Родине. Поэтому выявлять таковых приходилось не только в лагерях и сборных пунктах для советских репатриантов, но и лагерях ГУПВИ (Главного управления по делам военнопленных и интернированных НКВД — МВД СССР), где содержались немецкие и другие иностранные военнопленные. Здесь требовалась довольно тонкая агентурно-оперативная работа, так как лица, замаскировавшиеся под немецких военнопленных, отлично говорили по-немецки (иначе они не могли бы выдавать себя за немцев) и разоблачить их было весьма непросто. Например, в лагере ГУПВИ № 417 (Днепропетровская обл.) в поле зрения оперативных работников попал обер-лейтенант Э. Колитц, который, по сообщениям агентуры из среды военнопленных, имел по крайней мере три странности: во-первых, называл себя немцем, но ощущался едва уловимый иностранный акцент; во-вторых, называл себя берлинцем, но очень плохо разбирался в топонимике Берлина и не знал названий ряда кафе, ресторанов и т. п., хорошо известных каждому настоящему берлинцу; в-третьих, уверял, что не знает русского языка, но однажды во сне говорил по-русски. В результате проведенного расследования выяснилось: под личиной немецкого обер-лейтенанта Э. Колитца скрывается советский гражданин Б. Б. Перлов, который до войны работал в Москве, потом, будучи призванным в Красную Армию, добровольно перешел на сторону немцев, служил у них сначала переводчиком, а затем заместителем начальника группы тайной полевой полиции (ГФП), вербовал агентуру, допрашивал советских военнопленных, принимал активное участие в карательных операциях на территории Харьковской и Воронежской областей, где разыскивался как военный преступник[273].                                           ***                            ***   

До июня 1946 года среди военнопленных германской армии, содержавшихся в лагерях ГУПВИ, было выявлено и арестовано 1334 изменников Родине— граждан СССР, из них на указанную дату 1083 человека были осуждены военными трибуналами. Среди разоблаченных изменников Родине, выдававших себя за немецких военнопленных, оказались, в частности, бывший старший лейтенант Красной Армии B. М. Глушаков, бывший секретарь райкома ВКП(б) г. Вязьмы Д. Н. Сахаров, бывший уполномоченный СНК Украинской ССР по эвакуации скота И. Н. Дворниченко и др. В докладной записке от 19 июня 1946 года министр внутренних дел СССР C. Н. Круглов довел эту информацию до сведения И. В. Сталина, В. М. Молотова и Л. П. Берии[274].

Имели место факты, когда некоторые иностранцы по каким-то причинам маскировались под советских перемещенных лиц и по вымышленным фамилиям и подложным документам в качестве «советских репатриантов» прибывали в СССР. Так, проходившая проверку в ПФП № 226 (Бранденбург) репатриантка Ю. Е. Левина (по паспорту якобы латышка, уроженка Риги) получила разрешение на въезд в СССР и поселилась в Харькове; позднее выяснилось, что никакая она не Левина, а уроженка г. Цвиккау в Германии У. Г. Мюнстер, по национальности немка (паспорт же на имя Ю. Е. Левиной она приобрела на «черном рынке» в Германии еще до поступления в ПФП № 226). В 1951 году Главное управление милиции МВД СССР располагало сведениями, что только в Украине, Белоруссии, Литве, Латвии, Эстонии и Молдавии проживает 220 «советских репатриантов», в действительности являвшихся иностранцами и никогда ранее не проживавших в СССР[275].

Сотрудники органов НКВД, НКГБ и контрразведки «СМЕРШ», проводившие проверку и фильтрацию репатриантов, опасались, что довольно длительное бесконтрольное пребывание за границей могло серьезно повлиять на их мировоззрение и политические настроения. Однако в процессе общения с репатриантами эти опасения в значительной мере рассеивались. Так, в докладе командования войск НКВД по охране тыла Центральной группы советских войск от 26 октября 1945 года отмечалось: «Политнастроение репатриируемых советских граждан в подавляющем большинстве здоровое, характеризуется огромным желанием скорее приехать домой — в СССР. Проявлялся повсеместно значительный интерес и желание узнать, что нового в жизни в СССР, скорее принять участие в работе по ликвидации разрушений, вызванных войной, и укреплению экономики Советского государства»[276]. В августе 1945 года при известии о начавшейся войне с Японией только в одном лагере № 269 3150 репатриантов подали заявления с просьбой отправить их на фронт[277].

Во многих документах ведомства Ф. И. Голикова и проверочно-фильтрационных комиссий отмечалось, что у репатриантов нет «круговой поруки» и они не покрывают преступников. Более того, у них существовало массовое стремление к выявлению и разоблачению замаскировавшихся в их среде военных преступников и прочих активных пособников врага. «Большое количество таких лиц, — говорилось в одном из документов СВАГ (Советской военной администрации в Германии), где речь шла о положении репатриантов в лагерях и СПП, — было разоблачено самими репатриантами и передано в органы «СМЕРШ»»[278].

Позднее, когда волна просоветски настроенных репатриантов схлынула, оценки и тональность в отношении вновь прибывших репатриантов существенно изменились. В письме Ф. И. Голикова от 1 октября 1947 года, адресованном министрам госбезопасности и внутренних дел В. С. Абакумову и С. Н. Круглову, отмечалось: «В настоящее время репатриация советских граждан из английской и американской зон оккупации в Германии имеет отличительные черты от репатриации, проводимой ранее. Во-первых, в наши лагери поступают люди, имевшие в большинстве случаев вину перед Родиной; во-вторых, они длительное время находились и находятся на территории английского и американского влияния, подвергались там и подвергаются интенсивному воздействию всевозможных антисоветских организаций и комитетов, свивших себе гнезда в западных зонах Германии и Австрии. Кроме того, из Англии в настоящее время поступают в лагеря советские граждане, служившие в армии Андерса. За 1947 год принято в лагеря советских граждан из английской и американской зон — 3269 чел. репатриантов и 988 чел., служивших в армии Андерса. Нет сомнения, что среди этих граждан прибывают в СССР подготовленные разведчики, террористы, агитаторы, прошедшие соответствующие школы в капиталистических странах»[279].

По статистике ведомства Ф. И. Голикова, к 1 марта 1946 года было репатриировано 5 352 963 советских гражданина (3 527 189 гражданских и 1 825 774 военнопленных). Однако из этого числа следует вычесть 1 153 475 человек (867 176 гражданских и 286 299 военнопленных), которые фактически не являлись репатриантами, так как не были за границей. Их правильнее называть внутренними перемещенными лицами (имеется в виду перемещение внутри СССР). Среди них преобладали «восточники», которых во время войны по разным причинам судьба забросила в Прибалтику, Западную Украину, Западную Белоруссию и другие западные районы СССР. 831 951 внутреннее перемещенное лицо (165 644 мужчины, 353 043 женщины и 313 264 детей) было направлено к месту жительства (831 635 гражданских и 316 военнопленных), 254 773 — призвано в армию (26 705 гражданских и 228 068 военнопленных) и 66 751 — спецконтингент НКВД (8836 гражданских и 57 915 военнопленных)[280]. В таблице 1 представлена динамика поступления в 1944–1952 годах «репатриантов» (в интерпретации ведомства Голикова) с делением их на настоящих репатриантов и внутренних перемещенных лиц.

Таблица 1. Соотношение репатриантов и внутренних перемещенных лиц*

* ГАРФ. Ф. 9408. Оп. 1. Д. 10. Л. 1, 4, 8, 12, 28, 33, 38, 43, 49, 55, 60, 65, 70, 75, 79, 82, 88; Д. 22. Л. 1, 7,9,13; Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 1. Л. 62, 223; Д. 7. Л. 157.

Таблица 2. Национальный состав репатриированных советских граждан (по состоянию на 1 марта 1946 года)*

* ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 1. Л. 226–229. В эту статистику вошли все репатрианты (4199 488), а также 241 413 внутренних перемещенных лиц (211 316 гражданских и 20 097 военнопленных).

Таблица 3. Результаты проверки и фильтрации репатриантов (по состоянию на 1 марта 1946 года)*

* ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 3. Д. 53. Л. 175; Оп. 4а. Д. 1. Л. 62, 70, 223.

** Включая репатриантов— немцев (советских граждан), крымских татар, чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев и некоторых других, направленных на спецпоселение. Репатриированных из Финляндии ингерманландцев, вопреки обещаниям отправить их на родину в Ленинградскую область, насильственно расселили в Великолукской, Калининской, Ярославской, Псковской и Новгородской областях. Репатрианты, умершие в период нахождения их в лагерях, сборно-пересыльных, проверочно-фильтрационных и других сборных и проверочных пунктах, включены в число направленных к месту жительства.

Надо сказать, что в период немецкой оккупации внутренние перемещенные лица являлись объектом безжалостной эксплуатации не только со стороны гитлеровцев, но в ряде случаев и со стороны зажиточных слоев местного «западнического» населения. Например, в донесении политпросветотдела Управления уполномоченного СНК СССР по делам репатриации от 28 ноября 1944 года на имя Ф. И. Голикова говорилось: «В Литве много советских граждан из Ленинградской области, насильно вывезенных немцами, работали у кулаков. «Хозяева» более года не оплачивали труд и сейчас платить отказываются»[281].

  Читать  дальше ... 

***

***

***

***

***

Источник :    https://libking.ru/books/sci-/sci-history/521666-4-viktor-zemskov-stalin-i-narod-pochemu-ne-bylo-vosstaniya.html      Виктор Земсков - Сталин и народ. Почему не было восстания читать онлайн

Источник :    https://zen.yandex.ru/media/id/5b9e7c90bd1d6600aae148b6/pravda-o-stalinskih-repressiiah-viktor-zemskov-5feddaf0af142f0b17ecdff2     Правда о Сталинских репрессиях. Виктор Земсков. | Исторический обзор

***

***

***

***

***

***

***