16:40 Выводы Виктора Земскова... "Сталин и народ. Почему ..." 007 | |
*** ***
Виктор Николаевич Земсков - советский, российский историк, доктор исторических наук и главный научный сотрудник Института российской истории РАН. Специализировался на демографических аспектах политических репрессий в СССР. Виктор Николаев был первооткрывателем ранее закрытых для ученых-историков архивных фондов политических репрессий в СССР. Именно благодаря ему были развеяны многие черные мифы касающиеся Сталинских репрессий. Ведь до этого общественность черпала свои сведения из публицистики, то есть фактически из художественной литературы. Самая знаменитая - "Архипелаг ГулаГ" Александра Солженицына. Теперь же, после многолетнего и кропотливого труда Виктора Николаевича, у нас есть возможность ознакомиться с научной точкой зрения о характере и масштабах репрессий. К каким же выводам пришел Земсков? Читаем: "Таким образом, исходя из нашей версии общего числа репрессированных по политическим мотивам, удельный вес таковых в составе населения, жившего в 1918—1958 годы, составляет 2,5% (около 10 млн. по отношению к свыше 400 млн.). Это значит, что 97,5% населения СССР не подвергалось политическим репрессиям ни в какой форме.На сокрытие этого непреложного факта (то есть реальное количество репрессированных) в последние почти четверть века направлена вся мощь пропагандисткой машины. Делается всё возможное и невозможное, чтобы сохранить внедрённое в массовое сознание ложное представление о том, что якобы весь или почти весь народ подвергался различным репрессиям. На этом «чёрном мифе» взращено младшее поколение нашего народа и изрядно распропагандированы в соответствующем духе старшие поколения". (С. 103) 3) Земсков советует прислушаться к выводам американского историка Роберта Тергстона: " "Система сталинского террора в том виде, в каком она описывалась предшествующими поколениями [западных] исследователей, никогда не существовала; влияние террора на советское общество в сталинские годы не было значительным; массового страха перед репрессиями в 1930-е годы в Советском Союзе не было; репрессии имели ограниченный характер и не коснулись большинства советского народа; советское общество скорее поддерживало сталинский режим, чем боялось его; большинству людей сталинская система обеспечила возможность продвижения вверх и участия в общественной жизни" 4) "…простые советские граждане в массе своей мало что знали или вообще ничего не знали о репрессиях, жертвами которых стали многие тысячи невинных людей, и впервые услышали об этом только после знаменитой речи Н. С. Хрущёва на XX съезде КПСС в 1956 году»" 5) "Им непонятно, например, как можно было сражаться за землю, которую Советская власть у крестьян «отобрала», «изъяла», «конфисковала», «экспроприировала» и т. п. Между тем, вся эта аргументация была бы справедливой только в том случае, если бы «отобранная» земля отошла к каким-то другим владельцам, но она же ведь осталась в коллективном владении тех же самых крестьян. Весь массив исторических источников, которым мы располагаем, неопровержимо свидетельствует о том, что советские крестьяне в массе своей не рассматривали колхозную землю как якобы чужую и отнюдь не собирались отдавать её без боя чужеземным завоевателям" (С. 123). 6) "Конечно, в обществе существовали антисоветские, антибольшевистские и антисталинские настроения. Но не стоит преувеличивать их масштабы. Сложившийся в СССР общественно-политический строй имел массовую поддержку – большинство людей были преданы ему. Он олицетворялся с воплощёнными идеалами Октябрьской революции 1917 года, и само Советское государство в сознании миллионов людей воспринималось как единственное в мире государство рабочих и крестьян. Поэтому советские граждане в массе своей в случае военной опасности были готовы защищать не только свою Родину, своё государство безотносительно к его политическому устройству, но и сложившуюся в СССР общественно-политическую систему, его общественный и государственный строй". *** *** *** *** *** С весны 1942 года широкое распространение получила ценная инициатива рационального использования оставшегося конного поголовья, колхозного инвентаря и рабочей силы, проявленная В. Нагорным, 17-летним пареньком из колхоза «Красный партизан» Краснотуранекого района Красноярского края. Используя сменных лошадей, он уже в первый день работы по-новому вспахал 4 га, выполнив более четырех норм. В последующие дни выработка поднялась до 500 %. Столь же высоких показателей добились пахари того же колхоза Д. Першин, Е. Шагоракова, И. Тимченко — всего более 20 человек. Почин новаторов, о котором оперативно рассказывала местная и центральная печать, был подхвачен не только в Сибири. В борьбу за перевыполнение норм по методу Нагорного включились не только пахари, но и бороновальщики, сеяльщики, трактористы, а затем машинисты сенокосилок и уборочных машин. На уборке урожая выдающихся успехов добились, используя метод Нагорного, колхозники артели «Революционный путь» Ташлинского района Чкаловской области Ерофеев, Иванов, Степанов, Катков. Двумя лобогрейками они скосили за день более 30 га, тогда как обычная норма выработки составляла 5–6 га. Но и это достижение не стало пределом. Всесоюзный рекорд выработки на лобогрейке был установлен в колхозе им. Шеховцева Челябинской области. Здесь председатель артели П. Н. Алтынов сам сел за лобогрейку. Работа началась в 4 часа утра на трех сменных лошадях и продолжалась весь день. Так как один круг поля составлял свыше 3 км, перепрягали лошадей после 17 кругов. Алтынова сменил напарник, который работал до 12 часов ночи. Выработка на одну лобогрейку составила в итоге 21 га[194]. В 1943 году патриотические начинания сельских тружеников часто возникали в ответ на конкретные события. Разгром фашистских войск под Сталинградом, историческая победа под Курском, дальнейшее победоносное наступление советских войск все выше поднимали общенародный патриотизм. «Работать так, как воюют наши земляки!», «Трактор — это наш танк, который мы ведем в бой за высокий урожай!», «Больше хлеба, мяса, овощей — сильнее ударю по врагу!» — эти лозунги определяли все дела и мысли тружеников тыла. В начале сентября 1943 года во многих областях состоялись фронтовые декадники по усилению хлебозаготовок в честь освобождения Харькова. Так, в Новосибирской области передовые колхозы и целые районы успешно выполнили фронтовые задания: Нарымский округ— на 102 %, Верх-Ирменьский район —118 %. Мощный подъем в дни уборки урожая вызвало сообщение об освобождении Донбасса. Колхозники Павловского района Алтайского края обратились ко всем работникам сельского хозяйства края с призывом провести в честь этого события с 13 по 20 сентября 1943 года Неделю труда. Почин Павловцев нашел горячий отклик в колхозах и на промышленных предприятиях Алтая. За Неделю труда были убраны тысячи гектаров зерновых, многие колхозы полностью вывезли хлеб, собранный с участков, засеянных в фонд победы и помощи освобожденным районам. Ярославские земледельцы обязались завершить хлебозаготовки к 20 октября 1943 года, сдать сверх плана в фонд Красной Армии 700 тыс. пудов зерна и вывезти его на государственные склады не позднее 5 ноября. Повсюду был организован круглосуточный обмолот зерна, созданы комсомольско-молодежные тракторные бригады, проводились дни массовых красных обозов. Промышленные предприятия Ярославля, Рыбинска и других городов выделили в помощь колхозам 328 автомашин, 350 лошадей и сотни рабочих для транспортировки зерна, погрузки и разгрузки обозов. В результате государственный план хлебозаготовок был завершен 16 октября — на 4 дня раньше срока, принятого обязательством. А к 20 октября область сдала сверх плана в фонд Красной Армии 200 тыс. пудов зерна. К 1 ноября ярославские колхозники выполнили уже план поставок картофеля. Борьба за восстановление культуры земледелия активизировала соревнование бригад и особенно звеньев высокого урожая. Еще в довоенные годы широко было известно соревнование пятисотниц свекловичных полей Украины, движение за 100-пудовый урожай среди хлеборобов Поволжья и др. С начала войны многие знатные полеводы ушли на фронт, часть звеньев распалась. Уже в 1942 году стали возрождаться звенья высокого урожая, они включались во Всесоюзное соревнование. Но более широкий размах это движение получило в 1944–1945 годах, став всеколхозным и преимущественно комсомольско-молодежным. Если в 1943 году, по данным 28 областей, краев и республик, в нем участвовали 24 тыс. комсомольско-молодежных звеньев, то в 1944 году их число возросло до 64 тыс., а к концу войны — до 100 тыс. На Алтае вновь набирало силу ефремовское движение за получение высоких урожаев зерновых, начало которому было положено М. Е. Ефремовым в 1936 году. Если в 1941–1942 годах здесь в разное время года оставалось не более 200 ефремовских звеньев, то в 1944 году их насчитывалось 1140, а весной 1945 года— 1600. Сбор зерна на закрепленных за ними участках в 2,5 раза превышал среднюю в Алтайском крае урожайность. В колхозах Новосибирской области весной 1942 года соревновалось только 112 звеньев высоких урожаев, а в 1943 году — уже 926, в 1944 году — 1012. Молодежные звенья здесь добивались урожая значительно выше среднего по области. Движение звеньев высоких урожаев получило широкое распространение также в Московской, Калининской, Воронежской, Свердловской и других областях. В последние годы войны нарастали массовость и эффективность соревнования по профессиям. Этому способствовало учреждение в областях, краях и республиках почетных званий «Лучший пахарь», «Лучший сеяльщик», «Лучший бороновальщик», «Лучший жнец», «Лучшая сноповязальщица», а среди животноводов — «Лучший конюх», «Лучшая доярка», «Лучший овцевод» с вручением соответствующих дипломов и грамот. В Молотовской области по итогам соревнования за 1944 год решением бюро обкома ВЛКСМ была отмечена хорошая работа 500 юных пахарей и бороновальщиков. Свыше 100 молодых колхозников и колхозниц заслужили почетные звания «Лучший машиновожатый», «Лучший жнец», «Лучшая сноповязальщица». В Ярославской области в 1944 году в областную Книгу почета были занесены имена 1002 передовиков сельского хозяйства, награжденных дипломами I, II и III степени. Показательно, что 75 % из них составляли женщины. В это число входили льнотеребильщицы, машинисты сельскохозяйственных машин, косцы, пахари и т. д. Из 277 косцов Ярославской области, отмеченных дипломами, 273 — женщины. Помимо плановых заготовок колхозной продукции, которые составляли главную долю поступлений продовольствия и сырья, государство получало от крестьянства большое количество средств и продовольствия в виде добровольных сборов в фонд обороны и др. Многочисленные документы и воспоминания современников свидетельствуют о том, что сразу после нападения фашистской Германии вместе с первыми призывниками из колхозов потянулись первые обозы с хлебом, мясом, овощами. Ширилось движение крестьянства за отчисление в фонд обороны части выработанных трудодней с причитавшейся из них продукцией. Следуя примеру москвичей и ленинградцев, начавших отчисления части зарплаты в фонд обороны, крестьяне колхоза «Ленинский путь» Чкаловского района Чкаловской области стали отчислять в этот фонд по 10 трудодней с каждого трудоспособного колхозника. «Если все колхозы области последуют нашему примеру, то этим самым они дадут дополнительно один миллион пудов хлеба», — говорилось в их обращении[195]. Уже в первый период войны крестьянство страны отчислило в фонд обороны десятки миллионов трудодней, в счет которых из колхозной деревни поступили миллионы пудов хлеба, сотни тысяч рублей деньгами, а также мясо, молоко, овощи и другие продукты[196]. Ярким выражением глубокого понимания общенародных задач явилось движение крестьянства по восполнению хлебных и других продовольственных запасов страны. После сдачи излишков продовольствия из предвоенных урожаев труженики села выступили с такой новой патриотической инициативой, как сверхплановый посев зерновых и других культур в фонд обороны. Идея «гектаров обороны» родилась еще во время озимого сева 1941 года. С ней выступили колхозники Бузулукского района Чкаловской области, Каменского района Челябинской области и др. Весь урожай, собранный с «гектаров обороны», сдавался государству. Еще больший размах это движение получило в 1942 году. С почином выступили колхозники артели им. Н. К. Крупской Выселковского района Краснодарского края. Они призвали всех тружеников сельского хозяйства страны организовать сверхплановые посевы в фонд обороны и помощи колхозам, пострадавшим от оккупации. Кубанские колхозники засеяли в этот фонд около 11 тыс. га яровых культур. Их патриотическое начинание получило повсеместное распространение и стало всесоюзным. По ориентировочным подсчетам, в общей сложности в стране было засеяно не менее 200 тыс. «гектаров обороны». В пересчете на среднюю урожайность зерновых в 1942 году с этих площадей было получено около 60 млн пудов хлеба[197]. Патриотизм колхозного крестьянства был поистине всеобщим. «Почти нет таких колхозов, которые не считали бы своей моральной обязанностью сверх установленных государством поставок сдавать часть продукции в фонд Красной Армии», — отмечал М. И. Калинин[198]. При этом довольно часто сдавалось далеко не излишнее, а самое необходимое и даже последнее. Типично в этом отношении решение общего собрания колхозников сельхозартели «Красный пахарь» Шенкурского района Архангельской области. Когда встал вопрос о дополнительной сдаче в фонд обороны еще 200 ц зерна, председатель этого хозяйства П. И. Клыкова заявила: «Вот что, бабы, если 200 центнеров хлеба отдадим, мы еще проживем. А там люди за нас умирают». И решение было единодушным: «Отдать 200 центнеров для победы над врагом»[199]. Свидетельством трудового подвига крестьянства в годы войны являются приведенные в таблице 2 статистические сведения о выработке трудодней, взятые из годовых отчетов колхозов. Они свидетельствуют о том, что с начала войны повсюду происходил рост средней выработки трудодней каждым трудоспособным колхозником, которая в 2–2,5 раза превышала установленный минимум. Таблица 2. Выработка трудодней в колхозах на одного мужчину, одну женщину и одного трудоспособного[200]. Особенно высокий прирост выработки трудодней был у женщин — свыше 30 %. Правда, в 1941 году средняя выработка трудодней колхозницами несколько уменьшилась. Объясняется это тем, что со второй половины 1941 года на смену выбывшим 1,9 млн мужчинам пришло 428 тыс. женщин. До конца года они, естественно, не могли достичь среднегодового уровня выработки. В 1944 году по сравнению с 1940 годом процент женщин, не выработавших обязательного минимума трудодней, понизился в колхозах тыловых районов с 18,3 до 12,8 %. В течение войны средняя выработка одним престарелым или больным составляла 130–135 трудодней, или половину среднегодовой выработки одним трудоспособным. Выработка одним подростком в возрасте от 12 до 1 б лет поднялась с 74 трудодней в 1940 году до 103 трудодней в 1944 году и стала составлять 42,2 % среднегодовой выработки взрослого трудоспособного[201]. Важнейшей производственной задачей крестьянства первых лет войны было максимально возможное восполнение потерь, вызванных фашистской оккупацией. Особенное значение приобрел вопрос о посевных площадях в связи с утратой огромных земельных массивов Украины, Белоруссии, Прибалтики, Дона и других районов. Ухудшение всего комплекса агротехники практически исключало возможность быстрого и ощутимого прироста сельскохозяйственной продукции на старопахотных землях тыловых районов. Но здесь все же, особенно в Казахстане, Сибири, на Урале, имелись благоприятные условия для быстрого расширения площади посевов за счет освоения свободных земель. Таблица 3. Посевные площади, урожайность и валовой сбор сельскохозяйственных культур в колхозах[202]. Уже в 1941 году, несмотря на небывалое сокращение производительных сил, труженики сельского хозяйства, часто по собственной инициативе, начинали расширять посевные площади озимых культур, особенно зерновых. В 1941 году было засеяно 21 671 тыс. га озимого клина (на 1,5 млн га больше, чем в 1940 году). Наибольший прирост наблюдался в колхозах Западной Сибири — 762 тыс. га, Урала — 470 тыс., Казахстана — 280 тыс., Средней Азии — 186 тыс. га.[203] Это и предопределило курс на расширение посевных площадей как единственно возможный путь восполнения и приостановки дальнейшего сокращения сельскохозяйственного производства. При этом учитывалась не только неотложность данного мероприятия, но и его резервное значение на случай дальнейшего продвижения противника. Отсюда следует, что расширение посевов представляло вынужденную меру, вызванную стремлением предотвратить еще большее осложнение продовольственного положения. Но поскольку оно осуществлялось в обстановке нарастающих трудностей, то не всегда приводило к абсолютному приросту получаемой продукции, так как продолжившееся сокращение материально-технических и трудовых ресурсов, усугубленное неблагоприятными погодными условиями 1941–1943 годов, вызывало снижение урожайности на всей площади посевов, включая старопахотные земли. Рост посевных площадей в тыловых районах, безусловно, смягчил продовольственные трудности первых, наиболее тяжелых лет войны. Но он не мог восполнить основные потери: общая посевная площадь в стране сократилась со 150,6 млн га в 1940 году до 84,7 млн га в 1941 году и до 87,5 млн га (или на 41,9 %) в 1942 году[204]. Это явилось основной причиной резкого сокращения сельскохозяйственного производства. Данные таблицы 3 показывают, что количество полученного хлеба в 1942 году уменьшилось по сравнению с 1940 годом на 72 %. Значительным было также сокращение общего производства овощей, картофеля и других культур. Война создала тяжелые условия и для животноводства. Из районов, которым угрожала фашистская оккупация, удалось эвакуировать свыше половины общественного стада, но до глубокого тыла доходило не более 13 % поднятого к эвакуации скота: часть его погибала в пути, много животных было сдано воинским частям, а затем в виде заготовок в счет обязательных поставок колхозов тыловых районов[205]. В эвакуации скота участвовали десятки тысяч сельских жителей. Нельзя без волнения говорить о самоотверженном труде этих людей. При перегонах скота в пути, за сотни километров от родных мест, неделями ночуя под открытым небом, претерпевая голод и холод, крестьяне мужественно переносили огромные трудности и лишения. Доярка Е. Лебедева из села Потапово Гжатского района Смоленской области вместе со своими подругами ночью, за несколько часов до оккупации, вывела колхозный скот и более месяца гнала его на территорию Мордовии. Скотник совхоза из той же области Т. М. Иванцев вместе с дочерью О. Т. Иванцевой ночью, за несколько часов до прихода врага, вывел весь племенной совхозный скот. Колхозница М. И. Семенова через болота и лесные чащи из Карелии перегнала колхозный скот в Тотемский район Вологодской области. Житель аула Верхний Чегем Кабардино-Балкарии М. Кагабеков спас колхозные отары овец и табуны лошадей от врага, перегнав их через труднопроходимые перевалы в Грузию. Когда фашистские войска ворвались в пределы Воронежской области, доярка колхоза «Россия» Д. И. Глаголева вместе с работниками фермы организовала перегон скота в отдаленный район. В густом лесу облюбовала она поляну и обосновала ферму. Там она пасла и доила коров, а молоко на коромыслах относила в полевой госпиталь. И как же благодарили раненые воины за заботу эту крестьянку! А когда отодвинулся фронт на запад, Д. И. Глаголева вместе с колхозным стадом вернулась в родное село. Летом 1942 года остро встала проблема эвакуации всего поголовья скота Ростовской области и не только этой области. Дело в том, что в ее восточных районах скопились сотни тысяч коров, лошадей и овец, пригнанных из Украины и даже Молдавии. Эвакуация скота происходила в условиях близости фронта, частых налетов вражеской авиации. Но как бы ни было тяжело, гурты овец, стада коров, табуны лошадей день и ночь шли на восток, и уже к исходу лета 1942 года большая часть скота скопилась у переправ через Волгу. Участница этих событий П.Е. Панченко, работавшая в 1942 году в Наркомате совхозов СССР и командированная тогда в Ростовскую область, рассказывала: «Страшное это было место — переправа через Волгу. Особенно мне запомнилась одна из них — Черный Яр. Фашистские самолеты висели над ней день и ночь. Кроме бомб они набросали мин прямо в Волгу. А вода в реке покрыта тонкой пленкой нефти, мазута, бензина; небольшая вспышка огня — и вся река запылает. От непрестанных бомбежек на переправе гибло много скота, поэтому по нашей просьбе военное командование поставило у Черного Яра зенитную батарею. Фашисты присмирели — стали бомбить реже, да и с большей высоты, что снижало эффективность бомбежки. К сентябрю 1942 года весь скот был переправлен через Волгу в колхозы и совхозы Приуралья, Казахстана и Западной Сибири»[206]. В ряде случаев сельские жители ухитрялись эвакуировать скот, уже находясь в окружении. Однако далеко не всегда это удавалось. Были и жертвы. Так, напоровшись в пути следования на вражеских автоматчиков, погибла крестьянка А. С. Хирная, руководившая эвакуацией скота из колхоза имени 3-й пятилетки Ставропольского края[207]. Численность скота значительно уменьшилась (см. табл. 4). Ухудшились условия содержания скота, ослабла ветеринарная служба, усилились заболевания животных. Сократилась кормовая база, почти не стало концентрированных кормов. Зерно и даже картофель использовались теперь только на продовольственные нужды. При всем этом колхозы восточных районов в трудных условиях военного времени увеличили поголовье продуктивного скота, в том числе крупного рогатого скота с 11,4 млн голов на начало 1941 года до 12,5 млн голов на начало 1943 года, овец и коз — соответственно с 28,1 млн до 34,2 млн голов[208]. Даже поголовье свиней в течение первого года войны в тыловых районах практически оставалось неизменным, хотя именно эта отрасль животноводства больше всего пострадала в связи с ограниченными ресурсами концентрированных кормов и в ходе эвакуации. Таблица 4. Численность скота в колхозах (на конец каждого года, млн голов)[209] Ухудшение кормовой базы и условий содержания скота не могло не привести к снижению его продуктивности. Тем не менее положение в животноводстве было значительно лучше, чем в растениеводстве. Если урожайность основных культур полеводства к концу первого периода войны упала на 150–200 %, то продуктивность животноводства — в среднем только на 10–25 %. Удойность коров, например, уменьшилась за это время на 20 % — с 949 л в 1940 году до 764 л в 1942 году. На этом уровне она поддерживалась до конца войны. Самый высокий надой на корову (в литрах) имели Ивановская (1288), Ярославская (1237), Московская (1236), Рязанская (1181), Горьковская (1142) области[210]. Производство мяса, сала, животных жиров резко снизилось. Если в 1940 году валовая продукция животноводства (в пересчете на убойный вес скота и птицы) составляла 939 тыс. т, то в 1941 — 729,6 тыс. т, а в 1942 году — только 441,5 тыс. т, или в 2 раза с лишним меньше, чем до войны[211]. Столь ощутимая разница была, прежде всего, следствием оккупации врагом части территории страны. Война сильно ослабила общественное хозяйство колхозов. Лишь немногие из них сумели удержать, а тем более превзойти довоенный уровень развития. В Московской области к таким хозяйствам относился колхоз им. В. И. Ленина, в Ярославской — колхоз «Горшиха», в Ивановской — сельхозартель им. XVII съезда партии, в Горьковской — им. К. А. Тимирязева, в Свердловской — колхоз «Заря», в Алтайском крае — колхоз «Родина», в Красноярском — колхоз «Власть труда», Томской области — колхоз «Молот» и др.[212] Но таких хозяйств было мало. Подавляющее число колхозов не только приостановило свое поступательное развитие, но и сократило производство в силу необычайных трудностей. Чтобы свести к минимуму неизбежные потери, а главное, поддержать на допустимом уровне объем государственных заготовок, колхозы вынужденно сокращали натуральную оплату труда. В итоге снизилась доля продукции, выделяемой для материального обеспечения колхозников. Отчисления продовольствия в пользу государства росли за счет фондов потребления, сокращавшихся из года в год. В 1943 году для оплаты трудодней было выделено 16,7 % зерновых вместо 22,9 % в 1939 году. В натуральном выражении эта разница была еще ощутимее, так как фактически выдавалось меньше предусмотренного. В 1942 году из предполагавшихся к выдаче на потребление колхозникам 44 млн ц зерна было выдано 24 млн, а в 1943 году— 29,5 млн ц вместо 36 млн[213]. Значительная часть хлеба, предназначенная для фонда потребления, добровольно перечислялась колхозниками в фонд обороны. Так, в 1942 году из 2283 тыс. ц зерна, выделенных к выдаче на трудодни колхозникам Урала, в фонд обороны и помощи рабочим было отчислено 35,6 %. В 1942–1943 годах на трудодень выдавалось в среднем 650–800 г зерна, 200–400 г картофеля, т. е. примерно по 200 г зерна и 100 г картофеля на душу населения в день, или почти в 2 раза меньше, чем в 1940 году.[214] Высокое понимание патриотического долга проявило крестьянство и при заготовках животноводческих продуктов. В 1943 году из общей доли реализованного колхозного стада государственные заготовки крупного рогатого скота составили 84,1 % против 62,9 % в 1940 году, свиней — 30,5 против 20,9 %, овец и коз — 79,2 против 44,2 %[215]. В тот же наиболее тяжелый для сельского хозяйства год (1943) колхозы сдали по обязательным поставкам почти столько же мяса (686,3 тыс. т), сколько и в 1940 году. (691,5 тыс. т), хотя число колхозов за время оккупации сократилось почти на 40 %[216]. Начавшееся освобождение оккупированных районов не облегчало положение, так как тысячи и миллионы голов скота были направлены на возрождение хозяйств. Во время войны неоднократно отмечались достижения ярославских и костромских животноводов. Они не только сохранили, но и увеличили поголовье общественного стада: крупного рогатого скота — на 15 %, свиней — на 25 %, овец и коз — на 32 %. Самой высокой продуктивностью славились молочно-товарные фермы колхозов им. XVII партсъезда Ярославского района, «Красный коллективист» Некрасовского района Ярославской области, где получали от каждой коровы по 5 тыс. л молока и более в год. В этих и других хозяйствах отдельные коровы ярославской и костромской породы давали за дойный период по 8,9 и даже 11 тыс. л молока. Животноводам всей страны было известно имя вологодской свинарки А. Е. Люсковой — жены фронтовика, матери семерых детей — из колхоза «Буденовец» Междуреченского района. Усовершенствовав методы выращивания и откорма, разработав свои рекомендации по уходу за свиньями, она получала ежегодно по 26–27 поросят от каждой свиноматки. Вместе со своими подругами Л. Н. Коротковой и А. И. Аносовой А. Е. Люскова вырастила за войну 5-тысячное стадо свиней, заготовила для государства 40 т свинины[217]. В возделывании картофеля и овощей широкую известность получило юткинское движение. В довоенные годы звено А. Юткиной из колхоза «Красный Перекоп» Мариинского района Новосибирской области получало по 600–800 ц картофеля с 1 га. Средний урожай за военные годы был выше — 900— 1000 ц. Не отставало звено А. Картавой из артели «Путь новой жизни» того же района, которое в трудном 1943 году превысило показатель юткинского звена, соревновавшегося с ним. Урожай с гектара опытного участка поднялся здесь до 1680 ц картофеля, а на всей закрепленной площади — до 400 ц. Соревнование юткинских звеньев было организовано во многих областях и республиках страны. В Московской области к концу войны 350 молодежных звеньев вырастили по 350 ц картофеля с 1 га и выше, а овощей — более чем по 400 ц. Высшее достижение принадлежало соревновавшимся между собой звеньям Т. Крутовой из колхоза «Пятилетка в четыре года» и К. Шориной из артели «День урожая» Коломенского района. Все годы войны оба звена получали по 500–600 ц картофеля с 1 га. В 1945 году звено К. Шориной вырастило 1110 ц и завоевало первенство во Всесоюзном соревновании молодежных звеньев высокого урожая[218]. Несмотря на тяжелые условия труда, отсутствие минеральных удобрений и хороших семян многие полеводы все же получали высокие и даже рекордные урожаи. Выдающихся результатов добился известный хлебороб А. Я. Карпов из колхоза «Путь к социализму» Аскизского района Красноярского края, снимавший с закрепленного участка до 80 ц пшеницы. В колхозе «Заветы Ленина» Шадринского района Курганской области новатор-опытник Т. С. Мальцев применил более рациональные для местных условий методы обработки почвы и посева зерновых, что позволило не только на опытном участке, но и на всей посевной площади колхоза получать по 20-25 ц яровой пшеницы с 1 га. Это в 3–4 раза превышало среднюю урожайность по стране и в 5–6 раз по Курганской области за военные годы. Не прекращая научной работы, Т. С. Мальцев вывел два новых сорта высокоурожайного картофеля[219]. Все это — свидетельство достижений выдающихся мастеров сельского хозяйства. Такие примеры не единичны, но вместе с тем массовые показатели развития производства были, конечно, намного ниже. Тяжелейшие условия труда военного времени, недостаток материально-технических средств чаще, чем когда-либо, сводили к минимуму даже самые максимальные усилия колхозников. За годы войны производительность труда в сельском хозяйстве, как отмечалось выше, сократилась на 40 %[220]. При этом необходимо учесть, что названный процент сокращения относится к 1945 году, когда уже началось восстановление производительных сил колхозной деревни. Если же сопоставить уровень предвоенной производительности труда с соответствующим уровнем 1943 года, то сокращение составит не менее 50 % и будет примерно равным аналогичному падению валовой продукции сельского хозяйства[221]. Приведенные данные о состоянии производительности труда исходят из среднегодовых расчетов без учета часовой и ежедневной выработки и тем более без поправки на фактическое трудовое напряжение крестьян в течение всего трудового дня. Такого учета, понятно, и быть тогда не могло. Но всем хорошо известно, что в годы войны трудовой день крестьянина продолжался от зари до зари и общий объем выработанных ими трудодней равнялся довоенному уровню при одновременном сокращении численности трудоспособного населения. Тем не менее необходимо отметить, что даже в самое тяжелое для сельского хозяйства время, каким стал 1943 год, когда на сравнимых территориях был получен самый низкий за все годы войны валовой объем сельскохозяйственных продуктов, колхозы дали 94,2 % всех хлебных заготовок в стране, и этого оказалось достаточно, чтобы обеспечить население и фронт необходимым продовольствием[222]. *** *** Крестьянство внесло величайший вклад в достижение экономической победы над врагом. Мы не можем согласиться с рассуждениями М. А. Вылцана о том, что, мол, «сельское хозяйство оказалось на грани развала» и в «экономическую победу» явно не «вписывается» и что «для него больше подошло бы определение: «Пиррова победа»[223]. Такие оценки грешат против истины, и к тому же за ними явно скрывается стремление принизить значимость трудового подвига советского крестьянства. По нашему убеждению, результаты труда тружеников сельского хозяйства вполне вписываются в понятие «экономическая победа». Несмотря на все потери и лишения, тем не менее советское сельское хозяйство не находилось на грани развала. Напротив, уже в 1944 году по подавляющему большинству показателей сельскохозяйственного производства прекратился спад, а по некоторым показателям наметилась даже тенденция к росту. В том-то и заключается величие трудового подвига советских крестьян, что они внесли весомый вклад в достижение экономической победы над врагом и, несмотря на все потери и лишения, не допустили развала сельскохозяйственного производства. Отдельно следует остановиться на пресловутой «пирровой победе». Этот термин М. А. Вылцан употребляет применительно к советскому сельскому хозяйству в годы войны не только на страницах своей книги, но он вынесен даже на ее обложку и титульный лист в качестве подзаголовка. При этом многие читатели теряются в догадках, какое отношение «пиррова победа» имеет к исследуемой М. А. Вылцаном проблеме. Сделаем небольшой экскурс в античную историю. Пирр, царь Эпира, в своей войне с Римом (280–275 года до н. э.) ценой больших потерь выиграл одно сражение, но в конечном итоге войну проиграл. А в войне 1941–1945 годов ценой больших потерь был достигнут диаметрально противоположный результат — Советский Союз войну выиграл. Поэтому отождествление итогов римско-эпирской войны 280–275 годов до н. э. и Великой Отечественной войны 1941–1945 годов в любой сфере (включая сельскохозяйственное производство) не просто некорректно — оно в принципе неверно. Главным итогом производственной деятельности всех тружеников сельского хозяйства военных лет было обеспечение основных потребностей страны в продовольствии и сырье. Высочайший патриотический подъем советского крестьянства, большие мобилизационные возможности колхозно-совхозной системы в целом позволили вопреки всем трудностям и утратам сосредоточить в руках государства такое количество товарной продукции, которого вполне хватило для бесперебойного снабжения фронта и нормированного распределения среди тружеников тыла. За 1941–1944 года государство заготовило 4264 млн пудов хлеба, из которых 3536 млн дало крестьянство[224]. Здесь уместны принципиальные итоговые сравнения. Заготовки и закупки хлеба в дореволюционной России (1914–1917 года) достигали только 1399 млн пудов, в разоренной Советской России (1918–1921 года) — 920 млн пудов, или соответственно в 3 и 4,6 раза меньше, чем в годы Великой Отечественной войны[225]. Несравненно меньшую долю к собственным заготовкам составляли продовольственные поставки из США, Канады и Австралии. К середине 1943 года (по данным руководителя программы ленд-лиза Е. Стеттиниуса) из США СССР получил 1,5 млн т, или 93,7 млн пудов продовольствия. Всего же за время войны среднегодовой экспорт из США и Канады в СССР крупы, муки и зерна (в пересчете на зерно) был равен 0,5 млн т, т. е. в общей сложности 125 млн пудов, или 2,9 % наших внутренних заготовок[226]. Кроме хлеба, Советский Союз заготовил 184 млн ц картофеля, 50,5 млн ц мяса, 132 млн ц молочных продуктов, а также 57 млн ц хлопка-сырца, 3,6 млн ц льноволокна, 3,3 млн ц шерсти[227] и много другой сельскохозяйственной продукции. Но и этим не исчерпывался вклад тружеников села, прежде всего колхозников, в военно-экономическое обеспечение Победы. По примеру рабочего класса крестьянство активно участвовало в добровольных сборах материальных ценностей, денежных средств, теплых вещей, подарков для бойцов фронта, для их снаряжения и вооружения. Многочисленные добровольные отчисления продовольствия шли также на оказание помощи семьям фронтовиков, инвалидам войны, детским учреждениям, эвакуированному и освобожденному от оккупации населению, рабочим и служащим оборонных предприятий. К сказанному добавим, что и это еще не все. Колхозная деревня являлась главным источником пополнения рабочей силой промышленности. Не покладая рук трудились ее посланцы вместе с рабочим классом на фабриках, заводах, транспорте, а в качестве сезонных работников — на заготовках леса и торфоразработках, на строительстве оборонительных рубежей, восстановлении мостов и дорог в прифронтовой полосе. Крестьянство полностью, всегда досрочно рассчитывалось с государством по всем видам налоговых сборов, перевыполняло планы подписок на военные займы. Но основной задачей крестьян в тылу и на освобожденной земле была работа на полях и фермах. Это требовало максимального напряжения физических сил и воли. Война нанесла трудновосполнимый урон. Несколько миллионов крестьян-фронтовиков пали в сражениях с врагом. Сократилась численность крестьянского населения. Упали урожаи, снизилась продуктивность животноводства. Скудным стал и быт сельского населения. Сельское хозяйство вышло из войны сильно ослабленным. Однако все решающие сражения за хлеб и продовольствие были выиграны. «В венок великой Победы, — как емко и образно сказал М. А. Шолохов, — навечно вплетен мозолистыми крестьянскими руками и золотой колос»[228]. В годы войны с небывалой силой проявились такие качества советского крестьянства, как патриотизм и интернационализм, коллективизм в общественном труде, верность гражданскому долгу. Глава 5. «Жертвы Ялты». Правда ли, что НКВД репрессировал наших пленных и репатриантов?
В настоящее время исследователи получили доступ к ранее закрытым источникам, среди которых особое место занимает документация образованного в октябре 1944 года Управления уполномоченного Совета Народных Комиссаров (Совета Министров) СССР по делам репатриации (это ведомство возглавлял генерал-полковник Ф. И. Голиков, бывший руководитель военной разведки). Эти материалы и послужили основным источником для автора. Кроме того, использованы документы Государственного Комитета Обороны (ГКО), Управления делами СНК (Совета Министров) СССР, Секретариата НКВД/МВД СССР, ГУЛАГа, Отдела проверочно-фильтрационных лагерей НКВД СССР, Отдела спецпоселений НКВД/ МВД СССР, 9-го управления МГБ СССР, Главного управления по борьбе с бандитизмом НКВД/МВД СССР. Первой научной публикацией, основанной на материалах ранее закрытых архивных фондов, стала вышедшая в 1990 году моя статья в журнале «История СССР». В последующие годы мной опубликован еще ряд статей. Активно подключились к изучению этой проблемы и другие исследователи: вышли в свет монография П. М. Поляна, статьи А. А. Шевякова и др.[229] В освещении проблемы репатриации советских перемещенных лиц многое зависит от ее видения самими авторами. Например, А. А. Шевяков и П. М. Полян в концептуальном плане являются антиподами: у первого присутствует апологетика политики руководства СССР; второй, напротив, склонен квалифицировать обязательную репатриацию как гуманитарное преступление. Шевяков рассматривает проблему с позиций советского государственника, а Полян — больше с позиций правозащитника. Оба критически относятся к политике англичан и американцев в этом вопросе, но с диаметрально противоположных позиций: Полян считает, что они слишком много передали советским властям перемещенных лиц, которые не хотели возвращаться в СССР; Шевяков же, наоборот, обвиняет англо-американцев в том, что они не всех таковых выдали и тем самым допустили образование новой антисоветской эмиграции. С моей же точки зрения, хотя во всей истории с репатриацией советских перемещенных лиц имели место элементы и насилия, и нарушения прав человека, и гуманитарного преступления, все же во главу угла следует поставить совсем другое. В своей основе, несмотря на все издержки, это была естественная и волнующая эпопея обретения Родины миллионами людей, насильственно лишенных ее чужеземными завоевателями. Рассматриваемая проблема является сложной и противоречивой. Она имеет много аспектов, и осветить все их в рамках одной статьи невозможно даже в самой лаконичной форме. Поэтому остановимся на главных. Ведомство, возглавляемое Ф. И. Голиковым, установило, что к концу войны осталось в живых около 5 млн советских граждан, оказавшихся за пределами Родины, из них свыше 3 млн находились в зоне действия союзников (Западная Германия, Франция, Италия и др.) и менее 2 млн — в зоне действия Красной Армии за границей (Восточная Германия, Польша, Чехословакия и другие страны). Большинство из них составляли «восточные рабочие» («остарбайтер»), т. е. советское гражданское население, угнанное на принудительные работы в Германию и другие страны. Уцелело также примерно 1,7 млн военнопленных, включая поступивших на военную или полицейскую службу к противнику. Сюда же входили сотни тысяч отступивших с немцами с территории СССР их пособников и всякого рода беженцев (часто с семьями). Всю эту массу людей принято называть «перемещенными лицами». Ведомство Голикова пыталось установить общее количество советских граждан, оказавшихся за пределами СССР в годы войны (включая умерших и погибших на чужбине). В марте 1946 года оно оценивало их численность в 6,8 млн человек[230], в число которых входили и гражданские лица, и военнопленные. Выживших было, как уже говорилось, около 5 млн. Если исходить из этих данных, то до конца войны не дожили примерно 1,8 млн советских перемещенных лиц (6,8 млн— 5,0 млн). Мы склонны расценивать эту статистику как близкую к истине: если в определении общего числа советских граждан, оказавшихся за пределами СССР, и масштабов их смертности до окончания войны и есть какое-то занижение, то оно не может быть очень значительным. *** *** Большинство советских перемещенных лиц боялось не того, что им не разрешат остаться на Западе, а того, что им не разрешат вернуться в Советский Союз. Приведем одно свидетельство. В докладной записке сотрудников торгпредства А. Синяка и М. Пашинина от 19 сентября 1944 года на имя и.о. торгпреда СССР в Великобритании П. И. Соловьева говорилось: «Будучи в командировке во Франции с 13-го по 17-ое сентября 1944 года, мы были свидетелями большого передвижения по дорогам Франции у Вердена русских людей, угнанных немцами в разное время из СССР. Эта процессия движущихся полузамученных людей в одиночку и группами, мужчин, женщин, детей и стариков представляет исключительно жалкую картину. Полуодетые, в лохмотьях, босые, в случайных головных уборах, до цилиндров включительно, без знания французского языка и Франции — движутся вереницы недавних немецких рабов, а сейчас фактически нищих людей, по направлению к Верденскому лагерю для русских… Из разговоров с отдельными группами людей установлено, что все они направляются американскими властями в город Верден, где для их приема организован специальный лагерь… Однако ни одного русского представителя нет ни в лагере, ни по дорогам… Зная об этом, американские солдаты и офицеры, а также французы задают довольно недвусмысленные вопросы о том, что мы (русские) предполагаем делать со своими людьми, почему нет наших представителей здесь и т. д. А сами пострадавшие, узнав, что мы русские, со слезами радости на глазах спрашивают: «Вы из комиссии приехали, чтобы увезти нас домой?»»[232]. В дни, когда бушевало пламя войны, освобожденные из фашистской неволи советские граждане, ожидая в транзитных лагерях отправки в СССР, стремились помочь родному государству тем, что было в их силах. Об этом свидетельствовала массовая кампания по сбору валюты и ценностей в фонд Обороны Родины, проведенная по инициативе самих репатриантов. В январе — марте 1945 года в Италии только в одном лагере (лагерь «Святого Андрея») советские граждане собрали 206 тыс. лир. Во Франции в фонд Обороны Родины поступило от советских перемещенных лиц добровольных пожертвований в размере почти 4 млн франков[233]. На одном из транспортов с советскими военнопленными, отправленном в СССР союзниками в последние месяцы войны, было составлено коллективное письмо на имя И. В. Сталина. В нем говорилось: «Оказавшись снова свободными гражданами, находясь в пути на Родину, мы ежедневно, ежечасно повышаем свои военные знания, проводим строевые и тактические занятия. Мы всеми силами стремимся вернуться на Родину хорошо подготовленными красноармейцами, в совершенстве владеющими оружием. Наше единодушное желание — скорее расплатиться с проклятым Гитлером за все перенесенные нами страдания»[234]. Военнопленные 29-летний В. И. Губарев и 25-летний И. Е. Сидоров, находившиеся в английской зоне оккупации Германии, добровольно вызвались нести охранную службу. Проявив исключительную бдительность, они 21 мая 1945 года задержали возле местечка Зидорф некую подозрительную личность и передали английским властям. Как вскоре выяснилось, задержанной ими «подозрительной личностью» оказался бывший рейхсфюрер СС Г. Гиммлер. После репатриации Губарев и Сидоров были призваны в Красную Армию и зачислены на службу в группу репатриации 2-й Ударной армии 2-го Белорусского фронта, где, как говорилось в характеристике, «показали себя дисциплинированными, исполнительными и выдержанными красноармейцами». Относительно дальнейшей судьбы этих двух репатриантов, арестовавших самого Гиммлера, побеспокоилось Управление Уполномоченного Совмина СССР по делам репатриации: в мае 1946 года за подписью начальника политпросветотдела Логунова в адрес начальника СПП г. Москвы полковника Горячева было направлено письмо, в котором предписывалось красноармейцев И. Е. Сидорова и В. И. Губарева демобилизовать из рядов Красной Армии и направить их «к постоянному месту жительства с соответствующими личными документами»[235]. Перед советским руководством проблема возвращения больших масс советских граждан, угнанных немцами и по другим причинам оказавшихся за пределами СССР, вплотную встала в августе 1944 года, когда части Красной Армии перешли государственную границу с Польшей. 24 августа 1944 года вышло постановление Государственного Комитета Обороны (ГКО) № 6457сс, специально посвященное возвращению на Родину советских граждан, оказавшихся по разным причинам за пограничной линией между СССР и Польшей[236]. Из содержания этого постановления ГКО вытекало, что политика высшего советского руководства в данном вопросе была достаточно ясной и недвусмысленной, а именно: все эти советские граждане, безусловно, должны быть возвращены в СССР. В последние месяцы 1944 года и в 1945 году ГКО принял еще ряд постановлений, касавшихся репатриации советских граждан. Таким образом, опасения находившихся в Германии и других странах перемещенных лиц, что Советское правительство может не разрешить им вернуться на Родину, оказались напрасными. Советский Союз, понесший огромные людские потери, был остро заинтересован в их возвращении. Причем политическое руководство СССР задалось целью возвратить их всех без исключения, невзирая на желание части этих людей остаться на Западе. Репатриация была обязательной. Впоследствии принцип ее добровольности в виде исключения был установлен только для двух категорий лиц, являвшихся к 22 июня 1941 года подданными СССР: бессарабцев и буковинцев, принявших румынское подданство, и женщин, вышедших замуж за иностранцев и имевших от них детей. 4 октября 1944 года СНК СССР принял постановление о назначении Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации советских граждан, его заместителей и помощников, а два дня спустя, 6 октября, — постановление об их деятельности[237]. 23 октября того же года постановлением СНК СССР были утверждены штат Управления Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации и штат заграничных представителей этого нового ведомства[238]. Располагалось оно в Москве по адресу: Кропоткинский пер., д. 7. В начале ноября 1944 года Ф. И. Голиков дал интервью корреспонденту ТАСС, в котором была изложена политика Советского правительства по вопросам репатриации советских граждан. В нем, в частности, говорилось: «…Люди, враждебно настроенные к Советскому государству, пытаются обманом, провокацией и т. п. отравить сознание наших граждан и заставить их поверить чудовищной лжи, будто бы Советская Родина забыла их, отреклась от них и не считает их больше советскими гражданами. Эти люди запугивают наших соотечественников тем, что в случае возвращения их на Родину они будто бы подвергнутся репрессиям. Излишне опровергать такие нелепости. Советская страна помнит и заботится о своих гражданах, попавших в немецкое рабство. Они будут приняты дома, как сыны Родины. В советских кругах считают, что даже те из советских граждан, которые под германским насилием и террором совершили действия, противные интересам СССР, не будут привлечены к ответственности, если они станут честно выполнять свой долг по возвращении на Родину»[239]. Интервью Ф. И. Голикова впоследствии использовалось как официальное обращение Правительства СССР к военнопленным и интернированным гражданам. В середине ноября 1944 года интервью Голикова было распространено среди советских граждан, освобожденных Красной Армией и войсками союзников. Его содержание вызвало вздох облегчения, хотя полностью не сняло всех мучивших людей вопросов. 20 ноября в сводке Управления репатриации отмечалось: «Интервью Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации, помещенное в печати 11.11.1944, распространяется по лагерям и имеет благоприятные отзывы со стороны военнопленных и интернированных советских граждан как в Англии, Франции, Румынии, так и в других государствах»[240]. *** *** *** *** *** *** *** *** Источник : https://libking.ru/books/sci-/sci-history/521666-4-viktor-zemskov-stalin-i-narod-pochemu-ne-bylo-vosstaniya.html Виктор Земсков - Сталин и народ. Почему не было восстания читать онлайн Источник : https://zen.yandex.ru/media/id/5b9e7c90bd1d6600aae148b6/pravda-o-stalinskih-repressiiah-viktor-zemskov-5feddaf0af142f0b17ecdff2 Правда о Сталинских репрессиях. Виктор Земсков. | Исторический обзор *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |