13:42 Выводы Виктора Земскова... "Сталин и народ. Почему ..." 001 | |
Виктор Николаевич Земсков - советский, российский историк, доктор исторических наук и главный научный сотрудник Института российской истории РАН. Специализировался на демографических аспектах политических репрессий в СССР. Виктор Николаев был первооткрывателем ранее закрытых для ученых-историков архивных фондов политических репрессий в СССР. Именно благодаря ему были развеяны многие черные мифы касающиеся Сталинских репрессий. Ведь до этого общественность черпала свои сведения из публицистики, то есть фактически из художественной литературы. Самая знаменитая - "Архипелаг ГулаГ" Александра Солженицына. Теперь же, после многолетнего и кропотливого труда Виктора Николаевича, у нас есть возможность ознакомиться с научной точкой зрения о характере и масштабах репрессий. "…Историк В. Н. Земсков вот уже почти десять лет занят кропотливой, но очень важной работой: он систематизирует архивные данные, отражающие деятельность ГУЛАГа, и публикует подробные сводки по всем категориям репрессированных. Публикует без эмоций, в специальных журналах по истории и социологии. Сам он ни в коей мере не сталинист и это надежно констатирует в публикациях. Не сталинист, но факты уважает. Демократы его стараются не замечать и в полемику с ним не вступать. Но поначалу устроили атаку в виде обличительной статьи А. В. Антонова-Овсеенко. На это В. Н. Земсков ответил в своей бесстрастной манере". Сергей Кара-Мурза К каким же выводам пришел Земсков? Читаем: "Таким образом, исходя из нашей версии общего числа репрессированных по политическим мотивам, удельный вес таковых в составе населения, жившего в 1918—1958 годы, составляет 2,5% (около 10 млн. по отношению к свыше 400 млн.). Это значит, что 97,5% населения СССР не подвергалось политическим репрессиям ни в какой форме.На сокрытие этого непреложного факта (то есть реальное количество репрессированных) в последние почти четверть века направлена вся мощь пропагандисткой машины. Делается всё возможное и невозможное, чтобы сохранить внедрённое в массовое сознание ложное представление о том, что якобы весь или почти весь народ подвергался различным репрессиям. На этом «чёрном мифе» взращено младшее поколение нашего народа и изрядно распропагандированы в соответствующем духе старшие поколения". (С. 103) 3) Земсков советует прислушаться к выводам американского историка Роберта Тергстона: " "Система сталинского террора в том виде, в каком она описывалась предшествующими поколениями [западных] исследователей, никогда не существовала; влияние террора на советское общество в сталинские годы не было значительным; массового страха перед репрессиями в 1930-е годы в Советском Союзе не было; репрессии имели ограниченный характер и не коснулись большинства советского народа; советское общество скорее поддерживало сталинский режим, чем боялось его; большинству людей сталинская система обеспечила возможность продвижения вверх и участия в общественной жизни" 4) "…простые советские граждане в массе своей мало что знали или вообще ничего не знали о репрессиях, жертвами которых стали многие тысячи невинных людей, и впервые услышали об этом только после знаменитой речи Н. С. Хрущёва на XX съезде КПСС в 1956 году»" 5) "Им непонятно, например, как можно было сражаться за землю, которую Советская власть у крестьян «отобрала», «изъяла», «конфисковала», «экспроприировала» и т. п. Между тем, вся эта аргументация была бы справедливой только в том случае, если бы «отобранная» земля отошла к каким-то другим владельцам, но она же ведь осталась в коллективном владении тех же самых крестьян. Весь массив исторических источников, которым мы располагаем, неопровержимо свидетельствует о том, что советские крестьяне в массе своей не рассматривали колхозную землю как якобы чужую и отнюдь не собирались отдавать её без боя чужеземным завоевателям" (С. 123). 6) "Конечно, в обществе существовали антисоветские, антибольшевистские и антисталинские настроения. Но не стоит преувеличивать их масштабы. Сложившийся в СССР общественно-политический строй имел массовую поддержку – большинство людей были преданы ему. Он олицетворялся с воплощёнными идеалами Октябрьской революции 1917 года, и само Советское государство в сознании миллионов людей воспринималось как единственное в мире государство рабочих и крестьян. Поэтому советские граждане в массе своей в случае военной опасности были готовы защищать не только свою Родину, своё государство безотносительно к его политическому устройству, но и сложившуюся в СССР общественно-политическую систему, его общественный и государственный строй".
Делаем соответствующие выводы. Книга для чтения: "Сталин и народ. Почему не было восстания"
Источник : https://zen.yandex.ru/media/id/5b9e7c90bd1d6600aae148b6/pravda-o-stalinskih-repressiiah-viktor-zemskov-5feddaf0af142f0b17ecdff2 Правда о Сталинских репрессиях. Виктор Земсков. | Исторический обзор *** Коммментарии: Отличная книга! С цифрами и выкладками! Без всяких ,,пожелеек,, и фантазий! Но увы не для широкого круга читателей,а именно для тех кто реально хочет разобраться и сопоставить факты! Ведь Земсков излагает просто реальные цифры тех или иных событий тех лет,а в этом то и проблема этой книги ведь обывателю нужна ,,кровища,, и чем невероятнее и фантастичнее тем лучше и быстрее в это верят! И те кто сочиняют все эти небылицы про ,,Сталинсоветгулаг,, прекрасно это знают!!! И пока в школе будут преподавать ,,правду,, Солженицына,а на день Победы показывать ,,Утомленные солнцем 2,, вряд ли что-то изменится *** Спасибо за статью! А то ведь нагородили столько лжи и небылицы, что диву даёшься. *** *** Земсков, Виктор Николаевич
Ви́ктор Никола́евич Земско́в (30 января 1946 — 21 июля 2015, Москва, Российская Федерация) — советский и российский историк, доктор исторических наук (2005 г.), главный научный сотрудник Института российской истории РАН. Исследователь демографических аспектов политических репрессий в СССР в 1917—1954 гг.
Родился в 1946 году. В 1974 году окончил Московский государственный университет, там же начал работать. В 1981 г. защитил кандидатскую диссертацию «Вклад рабочего класса в укрепление материально-технической базы сельского хозяйства СССР в 1960-е годы». В 1989 году вошёл в состав комиссии по определению потерь населения Отделения истории АН СССР во главе с членом-корреспондентом АН СССР Ю. А. Поляковым. Комиссия получила доступ к статистической отчётности ОГПУ-НКВД-МВД-МГБ, хранившейся в Центральном государственном архиве Октябрьской революции (ЦГАОР СССР и Центральный государственный архив РСФСР в 1992 году объединены в Государственный архив Российской Федерации). В 2005 г. защитил докторскую диссертацию «Спецпоселенцы в СССР. 1930—1960». Член Ученого совета Института российской истории РАН. Член Диссертационного совета при Институте российской истории РАН. Член Ассоциации историков Второй мировой войны. Ученый секретарь Центра военной истории России. Опубликовал большое число научных работ, посвящённых статистике жертв политических репрессий и потерь населения СССР. Скончался от аневризмы аорты 21 июля 2015. *** Был первооткрывателем ранее закрытых для ученых архивных фондов по истории политических репрессий в СССР. Благодаря работам В. Н. Земскова общественность, до того в основном черпавшая сведения о репрессиях в СССР из публицистики, получила возможность познакомиться с научной точкой зрения на характер и масштабы репрессий. Социолог и политолог С. Кара-Мурза так характеризует работы В. Н. Земскова: — С. Г. Кара-Мурза «Манипуляция сознанием» Статистика заключенных ГУЛАГа, приводимая А. В. Антоновым-Овсеенко, построена на свидетельствах, как правило, далеких от истины. Так, он, в частности, пишет в упомянутой статье: «По данным Управления общего снабжения ГУЛАГа, на довольствии в местах заключения состояло без малого 16 миллионов — по числу пайкодач в первые послевоенные годы». В списке лиц, пользовавшихся этим документом, фамилия Антонова-Овсеенко отсутствует. Следовательно, он не видел этого документа и приводит его с чьих-то слов, причем с грубейшим искажением смысла. Если бы А. В. Антонов-Овсеенко видел этот документ, то наверняка бы обратил внимание на запятую между цифрами 1 и 6, так как в действительности осенью 1945 г. в лагерях и колониях ГУЛАГа содержалось не 16 млн, а 1,6 млн заключенных. Тот факт, что предположительная статистика А. В. Антонова-Овсеенко, равно как и сведения О. Г. Шатуновской, опровергаются данными первичных гулаговских материалов, делает дальнейшее ведение полемики на эту тему совершенно бессмысленной… — В. Н. Земсков Заключенные, спецпоселенцы, ссыльнопоселенцы, ссыльные и высланные ***
Научные труды Спецпоселенцы в СССР, 1930—1960. — М.: «Наука», 2005. — 306 с.
Источник : https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%97%D0%B5%D0%BC%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B2,_%D0%92%D0%B8%D0%BA%D1%82%D0%BE%D1%80_%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B0%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87 *** *** Одна из главных тем в советской истории — отношение народа к И.В. Сталину. Почему народ поддерживал его, несмотря на жесткую политику в отношении крестьянства, репрессии и тяжелые потери в Великой Отечественной войне? Историки либерального толка объясняют это «рабской психологией» русского народа, его привычкой обожествлять верховного правителя. Автор данной книги имеет другое мнение на этот счет. Виктор Николаевич Земсков, российский историк, доктор исторических наук, еще в конце 1980-х гг. получил доступ к статистической отчетности ОГПУ-НКВД-МВД-МГБ. Собранные им данные не имеют аналогов в истории, поэтому на протяжении последних двадцати лет В.Н. Земсков является главным специалистом по этому вопросу. В книге, представленной вашему вниманию, Земсков приводит и анализирует данные из закрытых архивов госбезопасности СССР с начала 1930-х до конца 1940-х годов, касающиеся «Великого перелома» (коллективизации), репрессий 1937 года, состояния общества накануне и в годы войны — и многое другое. В результате создается полная и объективная картина жизни народа при Сталине, становятся понятными причины, по которым народ доверял ему. *** Виктор Земсков СТАЛИН И НАРОД Почему не было восстания Глава 1. «Великий перелом». Правда ли, что в ссылку отправились 15 миллионов крестьян? Минуло уже более восьми десятилетий с тех пор, как в 1930 году началась сплошная коллективизация крестьянских хозяйств, и как бы к этому сейчас ни относиться, она коренным образом изменила пути развития и уклад жизни деревни, стала важной судьбоносной вехой в истории нашей страны. Не следует изображать дело так, что проведение радикальных социально-экономических преобразований в деревне вопреки воле и желанию большинства крестьян будто бы является большевистским изобретением. Такой подход к крестьянству находится в русле многовековых российских традиций. В эпоху крепостного права и после его отмены поземельные отношения регулировались посредством административного ресурса, а любые протестные проявления подавлялись по преимуществу мерами карательного характера. Такие острейшие протестные проявления, как разинщина или пугачевщина, в природе происхождения которых далеко не последнее место занимало недовольство существующими поземельными отношениями, подавлялись с особой жестокостью. В современной литературе высказывается ряд оригинальных идей, некоторые из которых, мягко говоря, озадачивают. Чего стоят, например, определения, что система колхозов и совхозов есть якобы АгроГУЛАГ. Полагаем, не нужно объяснять, что такое ГУЛАГ и что такое организация сельскохозяйственного производства в форме колхозов и совхозов. Это же совершенно разные вещи. По нашему убеждению, подобные псевдоноваторские идеи следует решительно отметать как несостоятельные. Довольно странно звучат также призывы вернуться к системе мелких единоличных хозяйств, существовавших до коллективизации. По всем канонам экономической науки колхоз при всех его недостатках по сравнению с мелким единоличным хозяйством — это значительно более передовая, более прогрессивная форма сельскохозяйственного производства. Приведем такое образное сравнение. Допустим, археологи выявили какую-то археологическую культуру, носители которой достигли уровня бронзового века и вдруг на каком-то этапе утратили технику обработки металлов и откатились назад, в каменный век. Это регресс. Примерно то же самое означают и призывы вернуться к системе единоличных хозяйств периода 1920-х годов — пятиться назад, а надо, наверное, все-таки двигаться вперед. Правда, впереди много туманного и неясного относительно перспектив развития сельского хозяйства. Имеющие место в литературе и публицистике исключительно негативные оценки колхозам и совхозам зачастую даются безотносительно к общеисторическому контексту, без учета реалий соответствующей исторической эпохи. Как-то забывается, что в ту историческую эпоху, когда функционировала колхозно-совхозная система, наша страна сделала мощнейший индустриальный рывок, одержала победу в Великой Отечественной войне, превратилась в ядерную державу, вышла в космос. Конечно, советская литература в силу известных причин была нашпигована всякого рода идеологическими штампами, шаблонами и стереотипами. Однако и в постсоветской литературе наблюдается нечто подобное, но, как правило, с противоположным знаком. Например, если советская литература была стереотипно антикулацкой, то постсоветская — не менее стереотипно прокулацкой. Распространено мнение, что колхозно-совхозная система, положительно проявившая себя на определенных исторических этапах, тем не менее в долговременной исторической перспективе оказалась тупиковой, не способной решить продовольственную проблему в стране, что и обусловило ее кризис на рубеже 80—90-х годов XX века. Возможно, это и так, но нельзя забывать, что будь фермерские хозяйства на месте колхозов, то их в таких условиях неизбежно ожидало бы массовое банкротство, но колхозно-совхозная система в силу своей организации ухитрялась выживать. Во всяком случае, от этого немаловажного фактора нельзя абстрагироваться при оценке системы колхозов и совхозов и ее места и значения в отечественной аграрной истории. Как известно, коллективизация сельского хозяйства в 1929–1933 годах сопровождалась раскулачиванием. В конце 1929 — начале 1930 года в некоторых краях и областях по решениям местных органов власти началось выселение кулаков за пределы области (края) с конфискацией имущества. В дальнейшем раскулачивание приняло более широкие масштабы. Кулаки были разделены на три категории: первая — контрреволюционный актив: кулаки, активно противодействующие организации колхозов, бегущие с постоянного места жительства и переходящие на нелегальное положение; вторая — наиболее богатые кулаки, местные кулацкие авторитеты, являющиеся оплотом кулацкого антисоветского актива; третья — остальные кулаки. На практике выселению с конфискацией имущества подвергались не только кулаки, но и так называемые подкулачники, т. е. середняки, бедняки и даже батраки, уличенные в прокулацких и антиколхозных действиях. Главы кулацких семей первой категории арестовывались, и дела об их действиях передавались на рассмотрение спец-троек в составе представителей ПП (полномочное представительство) ОГПУ, обкомов (крайкомов) ВКП(б) и прокуратуры. Кулаки, отнесенные к третьей категории, как правило, переселялись внутри области или края, т. е. не направлялись на спецпоселение. Раскулаченные крестьяне второй категории и семьи кулаков первой категории выселялись в отдаленные районы страны на спецпоселение, или трудпоселение (иначе это называлось «кулацкой ссылкой», или «трудовой ссылкой»). В справке Отдела по спецпереселенцам ГУЛАГа ОГПУ под названием «Сведения о высланном кулачестве в 1930–1931 годах» указывалось, что в это время было отправлено на спецпоселение 381 173 семьи общей численностью 1 803 392 человека. В этом же документе представлена статистика выселенных семей по регионам[1]. До 1934 года крестьяне, отправленные в «кулацкую ссылку», назывались спецпереселенцами, в 1934–1944 годах — трудпоселенцами, с марта 1944 года — снова спецпереселенцами (с 1949 года — спецпоселенцами) контингента «бывшие кулаки». Во второй половине 30-х годов наряду с названием «трудпоселенцы» продолжал употребляться и термин «спецпереселенцы» (как на бытовом уровне, так и в официальных документах). Идея спецпоселенчества была впервые сформулирована в постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) о выселении раскулачиваемых от 30 января 1930 года. В той части постановления, где речь шла о высылке кулаков в Северный край, Сибирь, Урал и Казахстан, имелось добавление: «Высылаемые кулаки подлежат расселению в этих районах небольшими поселками, которые управляются назначаемыми комендантами». И здесь же отмечалось: «Районами высылки должны быть необжитые и малообжитые местности с использованием высылаемых на сельскохозяйственных работах или промыслах (лес, рыба и пр.)»[2]. *** Термин «спецпереселенцы», трансформировавшийся в конце 1940-х годов в «спецпоселенцы», обязан своим появлением «творчеству» комиссий В. В. Шмидта и В. Н. Толмачева. В апреле 1930 года была создана Всесоюзная комиссия «по устройству выселяемых кулаков» во главе с зам. председателя СНК СССР В. В. Шмидтом, а на российском республиканском уроне аналогичную по функциям комиссию возглавлял зам. наркома внутренних дел РСФСР В. Н. Толмачев. В первых протоколах этих комиссий сначала употреблялся термин «выселяемые кулаки», потом — «переселяемые кулаки», затем — «кулаки — переселенцы», и, наконец, в протоколе № 5 заседания комиссии Толмачева от 9 июня 1930 года впервые появилось обозначение «спецпереселенцы»[3]. По-видимому, оно «наверху» всем понравилось, поскольку сразу же прочно вошло в тогдашний специфический лексикон. Казалось бы, ситуация со статистикой направленного в 1930–1931 годах на спецпоселение кулачества предельно ясная. Однако в 2003 году в журнале «Вопросы истории» вышла статья В. П. Данилова, в которой утверждается, что «общая численность спецпереселенцев на 30 сентября 1931 года составила 517 665 семей, насчитывающих 2 437 062 человека»[4]. Откуда же взялись эти цифры, не фигурирующие ни в одном из известных науке документов? Оказывается, их вывел сам Данилов, исходя из ошибочного представления, что переселенные внутри областей (136 639 семей, 633 670 человек) якобы не входят в общую статистику высланного кулачества. Поэтому он произвел такие арифметические действия: в семьях — 381 026 + 136 639 = 517 665; в людях — 1 803 392 + 633 670 = 2 437 062. Эти расчеты, конечно же, являются грубой ошибкой и серьезным искажением реальной картины. Переселенные внутри областей входят в общую статистику высланного кулачества, и, следовательно, расчет следует вести такой: всего выслано в 1930–1931 годах 381 026 семей (1 803 392 человека), из них 136 639 семей (633 670 человек) расселено внутри областей. Данные таблицы 1 не оставляют ни малейших сомнений на этот счет. Для тех же, кто по-прежнему усматривает в «статистике Данилова» некое «серьезное научное открытие», еще более детально демонстрируем, как реально выглядят эти «расчеты»: в семьях — 244 387 + 136 639 + 136 639 = 517 665; в людях — 1 169 722 + 633 670 + 633 670 = 2 437 062. Тут уже совершенно ясно, что мы имеем дело не с «научным открытием», а с нелепой арифметической ошибкой. В обоих случаях одно из слагаемых приплюсовано дважды (видимо, по рассеянности). Конечно, В. П. Данилов не преследовал цель умышленно сфальсифицировать статистику — это досадное недоразумение, в целом совершенно не характерное для его научной деятельности. Таблица 1. Межобластное и внутриобластное распределение направленного в «кулацкую ссылку» крестьянства в 1930–1931 годах*. * ГАРФ. Ф. 9479. Oп. 1. Д. 89. Л.205; Советская деревня глазами ОГПУ—НКВД: Документы и материалы. Т. 3. Кн. 1. М., 2003. С. 771–772. В перспективе в ходе дальнейшего исследования реально возможны незначительные уточнения содержащихся в настоящей статье отдельных статистических показателей, но не влияющих на их масштаб. Поэтому встречающуюся в литературе и публицистике статистику принципиально иного масштаба можно смело квалифицировать как недостоверную. Отсюда мы вынуждены опровергнуть и один из основных статистических постулатов А. И. Солженицына, согласно которому при раскулачивании в 1929–1930 годах было направлено «в тундру и тайгу миллионов пятнадцать мужиков (а как-то и не поболе)»[5]. Эта «статистика» (разумеется, чисто интуитивная, без опоры на какие-либо документы) присутствует в его знаменитом труде «Архипелаг ГУЛАГ». Здесь допущено преувеличение более чем в семь раз. В 1932–1933 годах на спецпоселение поступило еще свыше 300 тыс. человек, подавляющее большинство которых составляли раскулаченные крестьяне. Таким образом, всего за 1929–1933 годы в «кулацкую ссылку» было направлено более 2,1 млн человек. Однако наличие этих людей на спецпоселении (трудпоселении) на определенные даты всегда было значительно ниже указанного числа из-за большой убыли (массовые побеги, высокая смертность, освобождение «неправильно высланных» и др.). По состоянию на 1 января каждого года численность спецпереселенцев (трудпоселенцев) в 1932–1940 годах выглядела так: 1932 год— 1 317 022, 1933 год — 1 142 084,1934 год — 1 072 546,1935 год — 973 693,1936 год — 1 060361, 1937 год — 1 053 137, 1938 год — 1 010749, 1939 год — 987 918, 1940 год — 997 513 человек[6]. К началу 1932 года на учете в «кулацкой ссылке» числилось свыше 1,3 млн спецпереселенцев, а было их направлено туда в 1930–1931 годах немногим более 1,8 млн. Следовательно, за 1930–1931 годы убыль составила около 0,5 млн человек. В документах нет указаний на то, из каких компонентов слагалась эта убыль. Конечно, не вызывает сомнений, что главными компонентами являлись побеги и смертность. Причем, как правило, на первом место по численности находились бежавшие, на втором — умершие. Например, в 1930–1931 годах в систему уральских трестов «Западолес» и «Свердлес» было передано 130 613 спецпереселенцев, из них к середине 1934 года 60 214 бежало и 31 240 умерло[7]. Это же подтверждают и имеющиеся у нас сведения по отдельным районам. В Коми-Пермяцком округе из 26 964 спецпереселенцев к середине 1934 года бежало 8904 и умерло 7249, в Чердынском районе Свердловской области из 20 323 — соответственно 7993 и 4182 и т. д. Такая ситуация, при которой число умерших было больше количества бежавших, тоже не была редкостью. Так, в Ныробском районе Свердловской области за тот же срок из 12 184 спецпереселенцев бежало 2474 и умерло 3853, в Красновишерском районе из 17 312 — соответственно 3282 и 6300 человек[8]. Из указанной убыли за 1930–1931 годы (0,5 млн человек) число умерших составляло, по нашим оценкам, не более 200 тыс. (включая умерших при транспортировке в «кулацкую ссылку» из родных сел и деревень). Относительно умерших в «кулацкой ссылке» в 1932–1940 годах имеется точная статистика — 389 521 человек. Количество родившихся в спец-переселенческих семьях в 1930–1931 годы не представляется возможным установить даже приблизительно, а за 1932–1940 годы этот показатель составил 230 258 человек. Причем отрицательное сальдо между рождаемостью и смертностью сохранялось в «кулацкой ссылке» до 1934 года включительно (см. табл. 2). В момент прибытия на спецпоселение сотрудники органов ОГПУ— НКВД нередко производили сортировку выселенных кулаков. Одни из них освобождались, другие направлялись в лагеря ГУЛАГа, но большинство оставалось на спецпоселении. В рапорте от 20 мая 1933 года начальник ГУЛАГа М. Д. Берман докладывал заместителям председателя ОГПУ Я. С. Агранову и Г. Е. Прокофьеву: «По сообщению СИБЛАГа ОГПУ, из числа прибывших в Томск контингентов с Северного Кавказа, по состоянию на 20 мая с.г., произведена согласно Ваших указаний проверка 9868 человек. Из этого количества решением Тройки ПП ОГПУ ЗСК вовсе освобождено — 85 человек, освобождено с ограничениями — 2422, осуждено в лагеря — 64, а остальные 7297 человек направляются в труд-поселки»[9]. *** В момент прибытия на спецпоселение сотрудники органов ОГПУ— НКВД нередко производили сортировку выселенных кулаков. Одни из них освобождались, другие направлялись в лагеря ГУЛАГа, но большинство оставалось на спецпоселении. В рапорте от 20 мая 1933 года начальник ГУЛАГа М. Д. Берман докладывал заместителям председателя ОГПУ Я. С. Агранову и Г. Е. Прокофьеву: «По сообщению СИБЛАГа ОГПУ, из числа прибывших в Томск контингентов с Северного Кавказа, по состоянию на 20 мая с.г., произведена согласно Ваших указаний проверка 9868 человек. Из этого количества решением Тройки ПП ОГПУ ЗСК вовсе освобождено — 85 человек, освобождено с ограничениями — 2422, осуждено в лагеря — 64, а остальные 7297 человек направляются в труд-поселки»[9]. Много людей умирало в пути следования в «кулацкую ссылку». В одном из рапортов М. Д. Бермана на имя Г. Г. Ягоды отмечалось (май 1933 года): «Несмотря на Ваши неоднократные указания ПП ОГПУ СКК о порядке комплектования и организации эшелонов, направляемых в лагеря и трудпоселки ОГПУ, состояние вновь прибывающих эшелонов совершенно неблагополучное. Во всех прибывающих из Северного Кавказа эшелонах отмечена исключительно высокая смертность и заболеваемость, преимущественно сыпным тифом и острожелудочными заболеваниями. По сообщению Нач. Сиблага ОГПУ, из состава прибывших из Сев. Кавказа в Новосибирск эшелонов трудпоселенцев № 24, 25, 26, 27, 28 и 29 общей численностью в 10 185 человек умер в пути 341 человек, т. е. 3,3 %, в том числе значительное количество от истощения. Такая высокая смертность объясняется: 1) преступно-халатным отношением к отбору контингентов, выселяемых в трудпоселки, результатом чего явилось включение в этапы больных, стариков, явно не могущих по состоянию здоровья выдержать длительную перевозку; 2) невыполнением указаний директивных органов о выделении выселяемым в трудпоселки 2-месячного запаса продовольствия; в указанных эшелонах трудпоселенцы никаких собственных запасов продовольствия не имели и во время пути снабжались только хлебом скверного качества в количестве от 200 до 400 грамм; 3) горячей пищей эшелоны снабжены не были, кипятком снабжались совершенно неудовлетворительно, с большими перебоями, потребление сырой воды вызвало массовые заболевания…»[10]. Существовал предельно прагматический взгляд на выселяемых кулаков как на будущую рабсилу в районах нового хозяйственного освоения. Отсюда полная непреклонность при рассмотрении просьб трудоспособных кулаков не выселять их в отдаленные края и очевидная либеральность, если эти просьбы исходили от нетрудоспособных лиц. Так, в «меморандуме» Г. Г. Ягоды, адресованном 20 мая 1931 года председателю ГПУ Белорусской ССР С. Ф. Реденсу, указывалось: «Детей выселяемых кулаков до 10-летнего возраста и стариков старше 65 лет разрешается оставлять родственникам и знакомым, изъявившим желание их содержать… Семьи кулаков, не имеющие трудоспособных мужчин, выселению не подлежат»[11]. Однако на практике такие указания сплошь и рядом не выполнялись. В рапорте зам. начальника ГУЛАГа И. И. Плинера от 26 июля 1933 года на имя Г. Г. Ягоды отмечалось: «Вопреки Вашим категорическим указаниям о ненаправлении в трудпоселки семей, не имеющих в своем составе трудоспособных, по сообщению начальника СИБЛАГа, в эшелонах с высланными кулаками, прибывших в Томск с Северного Кавказа, имеется 930 человек совершенно нетрудоспособных…»[12]. В рапорте М. Д. Бермана от 8 июня 1933 года на имя Г. Г. Ягоды отмечались следующие неблагополучные, по его мнению, моменты в комплектовании и организации эшелонов с выселенными кулаками: высокая смертность и заболеваемость сыпным тифом, острожелудочными заболеваниями и даже натуральной оспой; очень много истощенных, стариков, не могущих быть совершенно использованными; поголовная вшивость; полнейшее пренебрежение к учету (отсутствие личных дел, постановлений о выселении, искажения фамилий, неполнота учетных данных и т. п.); даже засылка людей, не подпадающих под действие постановления СНК СССР за № 775/146с от 20 апреля 1933 года; после прибытия эшелонов к месту назначения иногда выясняется, отмечал Берман, что среди выселенных имеются рабочие, комсомольцы, иностранцы[13]. У вновь прибывавших в «кулацкую ссылку» показатели рождаемости и смертности всегда были значительно худшими, чем у относительных «старожилов». Например, 1 января 1934 года в составе 1 072 546 спецпереселенцев было 955 893 «старожила» (поступившие в «кулацкую ссылку» в 1929–1932 годах) и 116 653 «новосела» (поступившие в 1933 году). Всего за 1933 год в «кулацкой ссылке» родилось 17 082 и умер 151 601 человек, в том числе у «старожилов» — соответственно 16 539 и 129 800, у «новоселов» — 543 и 21 801 человек[14]. Если у «старожилов» в течение 1933 года умерло больше, чем родилось, в 7,8 раз, то у «новоселов» — в 40 раз! Особенно велика была детская смертность. В докладной записке Г. Г. Ягоды от 26 октября 1931 года на имя председателя ЦКК ВКП(б) и наркома РКИ Я. Э. Рудзутака отмечалось: «Заболеваемость и смертность с/переселенцев велика… Месячная смертность равна 1,3 % к населению за месяц в Северном Казахстане и 0,8 % в Нарымском крае. В числе умерших особенно много детей младших групп. Так, в возрасте до 3 лет умирает в месяц 8—12 % этой группы, а в Магнитогорске еще более, до 15 % в месяц. Следует отметить, что в основном большая смертность зависит не от эпидемических заболеваний, а от жилищного и бытового неустройства, причем детская смертность повышается в связи с отсутствием необходимого питания»[15]. Высокий уровень детской смертности входил в число главных причин отрицательного сальдо между рождаемостью и смертностью у спецпереселенцев. Например, в 1932 году в Хибиногорске (Кировске) Мурманского округа у спецпереселенцев родилось 420 и умерло 864 человека, причем среди умерших было 589 детей. Таким образом, в данном случае 68,2 % общей смертности спецпереселенцев приходилось на детскую смертность. К середине 1935 года детская смертность резко снизилась. Так, в том же Кировске в 1935 году она понизились у спецпереселенцев по сравнению с 1934 годом на 40 %[16]. Детская беспризорность в «кулацкой ссылке» вплоть до середины 30-х годов была обычным явлением. Только в труд-поселках «Западолеса» (Западный Урал) в конце 1934 года было установлено 2850 детей-беспризорников, родители которых умерли или бежали[17]. Таблица 2. Показатели рождаемости, смертности и бегства спецпереселенцев (трудпоселенцев) в 1932–1940 годах* * ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 89. Л. 216. *** * ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 89. Л. 216. Направление больших масс людей на спецпоселение — следствие государственной политики спецколонизации, т. е. освоения необжитых и малообжитых районов страны посредством насильственных переселений. В постановлении СНК РСФСР от 18 августа 1930 года «О мероприятиях по проведению спецколонизации в Северном и Сибирском краях и Уральской области» указывалось: «1. Возложить на Наркомзем РСФСР проведение земельного и хозяйственного устройства спецпереселенцев и их семей, занимающихся сельским хозяйством, в Северном и Сибирском краях и Уральской области. 2. Поручить ВСНХ РСФСР, НКторгу и другим хозяйственным органам, по соглашению с НКземом и Наркомвнуделом РСФСР, проведение устройства спецпереселенцев, используемых по линии промышленности и промыслов. 3. Признать необходимым при проведении спецколонизации: а) максимально использовать рабочую силу спецпереселенцев на лесоразработках, на рыбных и иных промыслах в отдаленных, остронуждающихся в рабочей силе районах, и б) в сельском хозяйстве устраивать лишь тех спецпереселенцев, рабочая сила которых не может быть использована на лесоразработках и промыслах. 4. Поручить НКзему РСФСР совместно с ВСНХ РСФСР, НКторгом и с соответствующими краевыми (областными) исполкомами и по соглашению с НКВД РСФСР разработать в соответствии с указаниями п. 3 настоящего постановления конкретные хозяйственные мероприятия по использованию спецпереселенцев»[18]. При определении районов расселения специально выбирались места, откуда в силу природных условий побег был бы весьма затруднительным. Так, в одном из документов ПП ОГПУ Сибкрая от 25 апреля 1930 года отмечалось: «Изысканы и детально проработаны под расселение необжитые, отдаленные северные районы… при этом в принципе отвода районов расселения для каждого округа наряду с экономическими соображениями (пригодность их к с/х и промышленному использованию) также учтены были и моменты политического характера, в частности в отводе районов учитывались природные условия, гарантирующие невозможность бегства выселенных обратно (болота, реки, отсутствие дорог)»[19]. В письмах спецпереселенцев чаще всего содержались сетования на свою несчастную судьбу, на проявленную к ним несправедливость. За последние 20 лет опубликовано много таких писем в различных изданиях. В частности, интересная подборка спецпереселенческих писем на имя М. И. Калинина с мольбой о помощи представлена в сборнике «Неизвестная Россия. XX век»[20]. Однако уже в 1930 году от некоторых спецпереселенцев к их родственникам и знакомым, не подвергавшимся выселению, стали поступать письма, в которых выражалась удовлетворенность своей жизнью и судьбой. Правда, их удельный вес в общем потоке спецпереселенческой корреспонденции был крайне незначителен. Так, по состоянию на 10 октября 1930 года, Информационным отделом (ИНФО) ОГПУ было обработано 119 376 писем спецпереселенцев, из них только 622, или 0,52 %, оказались с «положительным содержанием». Ниже мы приводим несколько выдержек из писем такого характера: «…Слава богу, нужды никакой не видим. Живем очень хорошо, продуктов вдоволь, мяса и рыбы хватает, зарабатываем подходяще от 5 до 10 р. Вы пишите, что у вас скот контрактуют, но это необходимо: нужно рабочих кормить и скорее построить социализм, вы нас будете кормить, мы за это вам дадим апатит для удобрения земли…»; «…В тундре мне больше нравится, чем дома. Шапку никому не приходится снимать и кланяться, и не боимся обложения, отработали 8 час. и все, советую всем ехать к нам, много можно заработать…»; «…Мы живем хорошо, да и вообще кто сюда сослан, все хорошо живут. Все работают кто что. К нам много высланных скобарей приехало в лаптях, а сейчас ходят в желтых туфлях, да в макинтошах, начинают жить уже по-городскому…»; «…Вырабатываю в месяц 120 р., так что жить можно. Узнайте, если и вас высылают, то ничего, и в холодном краю можно жить. Приезжайте и не бойтесь…»; «…Как нам пишите, что дома плохой урожай. Хорошо, что нас отправили сюда. Здесь мы живем очень хорошо, продукты получаем очень хорошие. Кроме того— дети получают детский паек…»[21]. В «положительных» письмах спецпереселенцев проскальзывала идея о том, что доходы от заработка и премиальных рабочего-ударника выше прежних доходов от ведения кулацкого хозяйства. Но дело в том, чтобы стать ударником, надо было постоянно перевыполнять нормы выработки. А эти нормы были весьма непосильные (особенно на лесоразработках) почти для всех женщин (за редкими исключениями), да и далеко не каждый мужчина мог их выполнить, а тем более перевыполнить. О том, что женщинам физически невозможно выполнить установленные нормы выработки на лесоразработках, отмечалось и в письмах спецпереселенцев. Так, в обзоре выдержек из документов высланного кулачества, подготовленном ИНФО ОГПУ по состоянию на 10 октября 1930 года, приводились выдержки из письма одной девушки-спецпереселенки, в котором имелись такие строки: «Сейчас зачли приказ, чтобы все от 15 и до 55 лет шли на работу, а кто не пойдет, тому не дадут паек, дадут принудиловки или посадят в тюрьму, а работа не под силу, я ходила кое-как, одну спилила, комары облепили все ноги, руки и лицо все очутилось в крови, и с лица текла кровь. Платят 43 к. за куб. м, на другой день все вспухло, на руках кровяные мозоли, и мы больше не пошли на работу, лучше пускай лишают пайка, сажают в тюрьму, но эта работа нам не под силу»[22]. В отдельных областях спецпереселенцы стали превосходить по численности местное коренное население. Так, в 1929 году население Кольского Севера составляло около 27 тыс. человек (только постоянные жители), а спецпереселенцев в 1930–1935 годах поступило свыше 35 тыс. Это, однако, не означало, что спецпереселенцы стали составлять абсолютное большинство в населении указанной территории, так как одновременно со спецпереселенческим потоком шло еще более интенсивное прибытие добровольных переселенцев и вербованных: за 1930–1935 года около 45 тыс.[23]. Таким образом, в 1935 году в составе населения Кольского Севера на первом месте по численности находились добровольные переселенцы и вербованные, прибывшие в 1930–1935 годах, на втором — спецпереселенцы, на третьем — местное население, проживавшее здесь до 1929 года. В ряде северных и восточных районов РСФСР высланные кулаки составили серьезную «конкуренцию» местным жителям в работах, являвшихся для последних традиционными отхожими промыслами (лесоразработки, торфоразработки и др.). Так, в обзоре выдержек из документов высланного кулачества, подготовленного 3-м отделением ИНФО ОГПУ по состоянию на 1 июля 1930 года, приводилась выдержка из письма одного спецпереселенца, в котором говорилось о том, что местные жители «в селах сами голодные как собаки и проклинают нас, потому что раньше они зарабатывали и кормились, а теперь их на работу не берут, а гонят нас за несчастный паек»[24]. Хозорганам по ряду причин было выгоднее использовать на работах именно спецпереселенцев, а не местных жителей, ибо первым можно было и не доплатить, и задержать зарплату, а со вторыми такие «операции» проделывать было сложнее. Для местных жителей (особенно крестьян) это был чувствительный удар, так как раньше (до появления спецпереселенцев) заработки на отхожих промыслах составляли весьма солидную часть доходов их семей. Поэтому они, как отмечалось в письмах спецпереселенцев, «проклинают нас», хотя эти проклятия шли явно не по адресу, ведь проклинать надо было не спецпереселенцев, а тех, кто их сюда пригнал. *** К началу 1934 года, когда «кулацкая ссылка» в основном сформировалась и стабилизировалась, на территории России находилось 85,4 % от общего количества спецпереселенцев, в том числе на Урале — 28,0 %, в Западной Сибири — 27,0, Восточной Сибири — 7,4, Северном крае — 7,4, Дальневосточном крае (ДВК) — 4,3, на Северном Кавказе — 3,9, на территории Ленинградского военного округа (ЛВО) — 3,0, Средневолжском крае — 0,5, на Алдане — 0,5 %. Остальные 14,6 % спецпереселенцев находились в Казахстане (12,5 %), на Украине (1 %) и в Средней Азии (1,1 %)[25]. В самоназвании обычно использовались термины «спецпереселенцы» и «трудпоселенцы». Термин «кулаки» употреблялся значительно реже. Большинство раскулаченных крестьян не считали себя кулаками и избегали употреблять этот термин в самоназвании. В их среде были обычными такие высказывания: «Мы не кулаки», «Наша семья была середняцкой», «Нас раскулачили по личным счетам», «Нас выселили по ошибке» и т. п. Психологически они не отождествляли себя с буржуазным классом и однозначно причисляли себя в прошлой жизни к трудовому крестьянству. Лишь незначительная часть спецпереселенцев не стеснялись называть себя бывшими кулаками. Это были, как правило, те, кто до раскулачивания владел какими-то предприятиями (мельницы и др.) с постоянным контингентом наемных рабочих и не отрицал свою принадлежность к сельской буржуазии. Тезис о том, что они не буржуи-эксплуататоры, а трудовые крестьяне, постоянно присутствовал в письмах сосланных кулаков, которые они посылали в различные инстанции. Были даже попытки апелляции к рабочим коллективам промышленных предприятий. Так, в июне 1930 года на имя завкома комбината «Югосталь» (Артемовский округ Украинской ССР) было получено заявление (за подписью 90 человек) с мест ссылки кулаков. Авторы заявления, указывая, что «мы считаем себя не кулаками, а истинными трудовиками нашей Советской Республики», обращались с просьбой к рабочим «поговорить с вашими собраниями и съездами о нашем несчастном положении и своим протокольным постановлением ходатайствовать перед высшими органами, чтобы нас вернули на родину»[26]. Такие письма изымались органами ОГПУ и не доводились до сведения рабочих коллективов. *** *** *** *** Источник : https://libking.ru/books/sci-/sci-history/521666-4-viktor-zemskov-stalin-i-narod-pochemu-ne-bylo-vosstaniya.html Виктор Земсков - Сталин и народ. Почему не было восстания читать онлайн *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |