«Альтист Данилов» — роман советского писателя Владимира Орлова, первая часть цикла «Останкинские истории». Впервые издан в журнале «Новый мир» №2–4 за 1980 год. 1
Сюжет: Владимир Данилов, демон на договоре, работает альтистом в Большом театре. Ему нравится его земная жизнь: занятия музыкой, посиделки с друзьями и прочая московская суета. Он даже встретил девушку своей мечты — лаборантку Наташу. Но одно обстоятельство тревожит его — демоническим судом ему назначено время «Ч». В томительном ожидании своей участи Данилов вынужден присматривать за лицейским товарищем Кармадоном, превратившимся в огромного синего быка, бегать по распоряжениям своей бывшей жены Клавдии и видеть, как он всё больше превращается в человека. 3
Проблематика: роман представляет собой психологически достоверное повествование о взрослении героя, обретении им своего «я» и превращении в человека в буквальном и переносном смысле слова. В романе присутствует конфликт творца и власти, музыканта и общества, личности и мира. 1
Основные темы: творческая свобода и её ограничения, идентичность и самоосознание героя, философия судьбы, границы творчества. 2
«Альтист Данилов» — мистический роман, написанный Владимиром Орловым в 1980 году.
Сюжет: Владимир Данилов живёт в Москве 1970-х годов и ведёт двойную игру. Для всех он — музыкант, блистательно владеющий альтом. Но в то же время он наделён сверхъестественными умениями. Данилов способен оказываться в любой точке земного и космического пространства, летать в облаках. А однажды он теряет альт и получает повестку в демонический суд.
«Альтист Данилов» — роман Владимира Орлова, написанный в жанре магического (фантастического) реализма.
В книге переплетаются разные темы: реальные приметы советского времени и безудержный полет фантазии, философские размышления и острая социальная сатира, любовная линия, мысли о творчестве и роли искусства в жизни.
Роман стал культовым произведением для позднесоветской литературы. Сейчас он продолжает очаровывать читателей и привлекать новых поклонников.
«АльтистДанилов» — роман советского писателя Владимира Орлова. Является первой частью цикла «Останкинские истории». Впервые издан в журнале «Новый мир» № 2—4 за 1980 год. В создании романа Орлову помогал его друг, альтист из оркестра Большого театра Владимир Грот, который сам играл на альте работы Альбани.
В основном повествование ведётся от третьего лица, но несколько раз автор (точнее — рассказчик) упоминает, что близко знаком с Даниловым и даже весь сюжет услышал от него самого. В этих случаях появляется местоимение «я» или упоминается «мой сын» (в случае позаимствованной Даниловым карты звёздного неба).
Роман написан в жанре «фантастического реализма» — действие в основном происходит в Москве в 1972 году, но главный герой Данилов при этом обладает сверхъестественными («демоническими») способностями, которые иногда применяет в повседневной жизни. В частности, он может перемещаться в любую точку пространства со скоростью мысли, парить в облаках, любит «купаться в молниях». В связи с отпуском Кармадона ему приходится несколько раз появиться в Испании. Во время своего «заключения» в Девяти Слоях он отлучается увидеть своего отца в какую-то отдалённую звёздную систему.
Владимир Алексеевич Данилов — демон (по отцовской линии) на договоре, сын жительницы города Данилова Ярославской области. Будучи в младенчестве перенесён в Девять Слоёв, мир демонов, он получил там образование, но в какой-то момент из-за происхождения был отправлен на вечное поселение на Землю, к людям. Там он в возрасте 7 лет был в 1943 году помещён в детский дом, далее Данилов попал в музыкальный интернат, далее в консерваторию, театр. Его инструментом был альт; причём в какой-то момент ему удалось достать инструмент, сделанный Альбани.
За нежелание нормально работать Данилов был наказан: стал демоном на договоре, причём, чтобы унизить, его прикрепили к компании останкинских домовых. Данилову было запрещено видеться с отцом и другими демонами, однако он встречался с демонической женщиной Анастасией, от любви с которой происходили природные катаклизмы, и с демонессой Химеко.
Однажды Данилов получает в собрании домовых повестку о страшном времени «Ч», демоническом суде.
Пока Данилов ждёт вызова в высшие слои, он продолжает заниматься музыкой. У него крадут альт Альбани; Данилов подаёт заявление в милицию, ему удаётся ещё лучше начать играть на обыкновенном инструменте. Его бывшая жена Клавдия Петровна втягивает его в хлопоты вокруг странной организации «хлопобудов», кроме того, Данилов влюбляется в лаборантку и швею Наташу. В какой-то момент Данилов принимает у себя в гостях старого лицейского демона, приятеля Кармадона (которого отец назвал по имени посёлка на Кавказе) — аса, едва закончившего спецзадание, во время которого он совершенно не спал. Кармадон превращается в синего быка, с которым происходят всяческие происшествия (в большинстве своём — во время дремоты демона), напоследок устраивает пир с путешествием по железным дорогам всей страны, после которого у одного из спутников начинает идти изо рта паровозный дым, и пытается соблазнить Наташу. Дело кончается дуэлью Кармадона и Данилова, действием запрещённым: Кармадон нарушает кодекс чести и ранит Данилова, но его спасает Анастасия; сам Данилов искривляет Кармадону лицо.
Через некоторое время после этого Данилову приходит окончательный вызов. Он отправляется на небо и там попадает в Колодец Ожидания, где ему демонстрируют странные и удивительные картины. После Колодца он попадает в Четвёртый Слой, Слой Гостеприимства, и некоторое время просто общается со старыми знакомыми, посещает, несмотря на запрет, отца и чешет спину Синему Быку, на котором стоят Девять Слоёв, несмотря на запрет даже смотреть на него.
Когда приходит суд, разбирается почти вся жизнь Данилова. Его обвиняют в том, что он стал фактически человеком, что его прецедент опасен, а потому надо стереть саму сущность его, Данилова. Однако, когда решение уже практически принято, демон Малибан (в дальнейшем берущий Данилова под своё покровительство) напоминает Начальнику Канцелярии, что следует испросить утверждение, и, когда начальник его испросил у разверзшейся бездны, раздался голос: «Повременить». Данилов предполагает, что голос принадлежит Синему Быку. Суд резко меняет своё мнение, принимает решение отправить Данилова обратно, на Землю, расположив над его головой Люстру и заставив его чувствовать тоньше, если он добивается успехов в музыке (то есть теперь, если Данилов чего-то добивается, ему становится плохо от землетрясений, студенческих волнений и прочих бед, происходящих где-то). Демон Новый Маргарит советует ему присмотреться к «хлопобудам».
Данилов возвращается на Землю и продолжает там жить. Ему подкидывают альт Альбани, но однажды коллега Данилова, Земский, распиливает этот инструмент, чтобы привлечь к себе внимание потомков. Тем не менее, как ни странно, ему приходит повестка из милиции, что украденный инструмент наконец-то найден, и Данилов едет забирать его.
В романе присутствует синтез нескольких типов вымысла: в основе сюжета — то ли научно-фантастическое допущение, дополненное мистическим содержанием, то ли фэнтезийное допущение, помещённое в научно-фантастический контекст. Кроме того, присутствующая в романе модель реальности постоянно подвергается сатирическому переосмыслению. Такая поэтика вполне типична для фантастики позднего социализма[2].
Некоторые особенности описанного в романе демонического мира (его деление на слои; Большой Синий Бык, поддерживающий хрустальную сферу; козни, устраиваемые демонами человечеству) отсылают к языческой и христианской мифологии — что, вкупе с основным фантастическим допущением, позволяет отнести роман к фэнтези. Лежащий в основе сообщества демонов принцип превращений характерен именно для этой разновидности фантастики. В то же время цивилизация демонов подчёркнуто современна, и ей присущ тщательно выписанный научно-фантастический «антураж». В частности, демоны работают не только на Земле, но и на других планетах и направляют развитие находящихся там цивилизаций в желательную для них сторону. В романе упоминаются космические перелёты, гиперпространство, гиперпереходы. Цивилизация демонов частично воспроизводит особенности земной цивилизации: существуют аналогичные научные учреждения, увлечения и хобби, аналогичные человеческим.
Воспроизведение демонами человеческих нравов создаёт сатирический план романа: в мире демонов имеются бюрократические инстанции, запретные темы, «диссиденты» и др. Автор то и дело использует гротеск и алогизм, доводя до абсурда и фэнтезийную посылку, и научно-фантастическую. Роман «Альтист Данилов» представляет собой психологически достоверное повествование о взрослении героя, обретении им своего «я» и превращении в человека в буквальном и переносном (то есть нравственном) смысле слова. За внутреннюю свободу, которую обретает герой, он готов платить даже собственной жизнью. В романе, вполне в духе традиций русской литературы, присутствует конфликт творца и власти, музыканта и общества, личности и мира.
Владимир Орлов показывает хорошую музыкальную эрудицию. Под его пером Данилов уважает и слушает не только таких известных композиторов, как Чайковский, Бетховен, Вагнер, Малер, Прокофьев, Шостакович и др., но и таких менее известных массовому советскому слушателю в 1970-е годы, как Пауль Хиндемит, Арнольд Шёнберг (с его Второй камерной симфонией и «Спасшимся из Варшавы)», Дариюс Мийо, Жанно де Лекюрель. В душе Данилова «звучат маракасы, ситары, рабобы, сямисэны, кото, бамбуковые флейты-сякухати».
Важной в романе является тема экспериментальной музыки. Первое столкновение с ней у читателя происходит в лице коллеги Данилова по оркестру грузного скрипача Николая Земского, который проповедует «тишизм». По мнению скрипача, звуки настолько несовершенны и изжили себя, что музыка должна звучать лишь в душе, и тогда она будет истинным искусством. «Тишизм» как понятие не является изобретением героя романа или самого Владимира Орлова. В 1952 году было представлено музыкальное произведение американского композитора Джона Кейджа «4′33″» в трёх частях, во время исполнения которого участники ансамбля не извлекают звуков из своих инструментов. Поддавшись депрессивному взгляду на музыку Земского, кончает жизнь самоубийством друг Данилова.
Неожиданно для Данилова он становится первым слушателем и пропагандистом нового композитора Переслегина. Симфония последнего, которую тщательно и вдохновенно готовил Данилов-солист с оркестром, достаточно необычна по звучанию, чтобы её не поняло большинство слушателей. Самому Данилову не чужды оригинальные музыкальные построения — в числе прочего он упоминает пятиступенные японские лады: миякабуси и инакабуси. В итоге Данилов решается представлять, а потом и записывать свою необычную внутреннюю музыку внешнему слушателю. Моральную поддержку в этом ему оказывает Переслегин. Почти в самом конце романа, наряду с симфонией Переслегина, Данилов играет несколько своих импровизаций. Одна из них посвящается другу Данилова, «жертве тишизма».
Данилов считался другом семьи Муравлевых. Он и был им. Он и теперь остается другом семьи. В Москве каждая культурная семья нынче старается иметь своего друга. О том, что он демон, кроме меня, никто не знает. Я и сам узнал об этом не слишком давно, хотя, пожалуй, и раньше обращал внимание на некоторые странности Данилова. Но это так, между прочим.
Теперь Данилов бывает у Муравлевых не часто. А прежде по воскресеньям, если у него не было дневного спектакля, Данилов обедал у Муравлевых. Приходил он с инструментом, имел для этого причины. Вот сейчас я закрою глаза и вспомню одно из таких воскресений.
…В квартире Муравлевых с утра происходят хлопоты, там вкусно пахнет, в кастрюле ждет своего часа мелко порубленная баранина, купленная на рынке, молодая стручковая фасоль вываливается из стеклянных банок на политые маслом сковороды, и кофеварка возникает на французской клеенке кухонного стола. Ах, какие ароматы заполняют квартиру! А какие ароматы ожидаются! В этот день никакой иной гость Муравлевым не нужен. В особенности Кудасов с женой. Но Кудасов чаще всего и приходит.
На обеды, выпивки и чаепития у Кудасова особый нюх. Стоит ему повести ноздрей – и уж он сразу знает, у кого из его знакомых какие куплены продукты и напитки и к какому часу их выставят на стол. Еще и скатерть не достали из платяного шкафа, а Кудасов уже едет на запах трамваем. Иногда он и ноздрей не ведет, а просто в душе его или в желудке звучит вещий голос и тихо так, словно печальная тень Жизели, зовет куда-то. Чувствует Кудасов и то, как нынче будут кормить и поить гостей, и если будут кормить скудно и невкусно, без перца, без пастилы к чаю или без ветчины от Елисеева, то он никуда и не едет. Но насчет обедов для Данилова, да и ужинов и завтраков, тоже у него никаких сомнений нет. Тут все по высшему классу! Тут как бы не опоздать и не дать угощениям остынуть. Тут своему нюху и вещему голосу Кудасов не доверяет, мало ли какие с теми могут случиться оплошности. Он с утра смотрит в афишу театра и догадывается, играет сегодня Данилов на своем альте или не играет. Весь репертуар Данилова ему известен. Обязательно Кудасов звонит и в театр: «Не отменен ли нынче спектакль?» Кудасов знает, что Данилова будут кормить у Муравлевых и в связи с отменой спектакля.
Кудасов и сам не бедный, он лектор, а вот тянет его кушать на люди. При этом он так устает от слов на службе, что за столом становится совершенно безвредным – молчит и молчит, только жует и глотает, лишь иногда кое-что уточняет, чтобы чья-нибудь шальная мысль не забежала сгоряча слишком далеко и уж ни в коем случае не свернула за угол. Молчит и его жена, но она неприятно чавкает.
Ни Данилову, ни в особенности Муравлевым Кудасов не нужен, однако они его терпят. Все же старый знакомый, да и нахальству Кудасова никакие препоны, никакие дипломатические хитроумия, никакие танковые ежи не помеха. Все равно он придет, извинится и сядет за стол. Как лев у Запашного на тумбу. При этом обязательно вручит хозяевам бутылку сухого вина подешевле – совсем уж неловко будет гнать его в шею. Одна радость – съест порции три мясного и тут же за столом засыпает. Ноздрей лишь тихонечко всасывает воздух, а с ним и запахи – как бы чего эдакого, грешным делом, не пропустить. И жена его, деликатная женщина, делает вид, что и она дремлет с открытыми глазами.
А Данилов с Муравлевым потихоньку смакуют угощения.
– Как нынче лобио удалось! – радуется Данилов.
– Ты вот салат этот желтенький попробуй, – спешит в усердии Муравлев, – тут и орехи, и сыр, и майонез.
– Соус провансаль, – поправляет его Данилов, а отведав желтое кушание, принимается расхваливать хозяйку, как всегда, искренне и шумно.
Хозяйка сидит тут же, краснея от забот, готовая сейчас же идти на кухню, чтобы готовить гостю новые блюда.
И вот является на стол узбекский плов в огромной чаше, горячий, словно бы живой, рисинка от рисинки в нем отделились, мяса и жира в меру, черными капельками там и сям виднеется барбарис, доставленный из Ташкента, и головки чеснока, сочные и сохранившие аромат, выглядывают из желтоватых россыпей риса. А дух какой! Такой дух, что и в кишлаках под Самаркандом понимающие люди наверняка теперь стоят лицом к Москве.
Кудасов, естественно, приходит в себя и получает миску плова с добавкой. Теперь он может спать совсем или идти еще куда-нибудь в гости, не дожидаясь кофе.
– Ну вот, – говорит Муравлев Данилову, накладывая тому последнюю порцию плова, – а ты два года мучил себя и нас своим вегетарианством!
– Мучил, – соглашается Данилов. И добавляет печально: – А мне их и сейчас жалко… И этого вот барашка… И мать его осталась теперь одна…
– Глупости… Метафизика… – просыпается Кудасов. – Вы, наверное, все семинары по вечерам пропускаете.
– Это вы зря, Валерий Степанович, – тут же грудью встает на защиту Данилова хозяйка. – Напротив, Володя ходит на все семинары!
– А мать-то этого плова, – добавляет Кудасов, – давно уж ушла в колбасу. И нечего о ней жалеть.
– Зачем вы так… – кротко говорит Данилов.
Но приходит время чая и кофе – и все печали тут же рассеиваются. Над чаем и кофе в доме Муравлевых обряд совершает сам Данилов. Чай он готовит и зеленый и русский, кофейные же зерна берет только с раскаленной аравийской земли, а бразильские надменно презирает, находя в их вкусе излишнее томление и кисло-горький оттенок. Каждый чай по науке Данилова должен иметь свою степень цвета – и русский, и зеленый, а уж о кофе не приходится и говорить, и Данилов доктором Фаустом из сине-черной оперы Гуно (играл ее в среду, Фауста пел Блинников и в перерыве после второго акта проспорил Данилову в хоккейном пари бутылку коньяка) стоит на кухне над газовой плитой. И вот он молча приносит к столу на жостовских подносах чайники и турки, и гости с хозяевами пьют божественные напитки, кто какой пожелает.
– Ну как? – робко спрашивает Данилов.
– Прекрасно! – говорит Муравлев. – Как всегда!
Потом Данилов с хозяевами сидит в полумраке, вытянув худые длинные ноги в стоптанных домашних тапочках Муравлева, и в блаженной полудреме слушает пластинку Окуджавы, купленную им в Париже на бульваре Сен-Мишель за двадцать семь франков. Или ничего не слушает, а напевает куплеты Бубы Касторского из «Неуловимых мстителей», куплеты эти он ставит чрезвычайно низко, но отвязаться от них не может. Он так и засыпает в кресле, не ответив на реплику Муравлева о строительстве в Набережных Челнах, он очень устает – играет и в театре и в концертах, он должен платить много денег – за инструмент и за два кооператива. Хозяйка подходит к нему, поправляет подтяжку, съехавшую с острого плеча, укутывает Данилова верблюжьим одеялом, смотрит на него душевным материнским взором, вздыхает и уходит из столовой, не забыв погасить свет…
Но опять скажу: так было. Сейчас Данилов обедает у Муравлевых редко. Раз в месяц. Не чаще…
