***

***

***  

***

Серьезные разговоры с юмористом - возможны. Геннадий Хазанов рассказывает, что он разлюбил сатиру, что считает, что Сталина нельзя судить по нынешним меркам и очень любит артиста Де Ниро за драматический талант. И ещё много интересного... 

– Геннадий Викторович, 60 – это срок для подведения итогов или рановато?

– Мне кажется, что человек не должен сам подводить итоги. Он должен проживать свою жизнь, а итоги подведут другие.

– Замечено, что с годами у людей отчётливее проступает настоящее лицо. Судя по вашему лицу, кажется, что у вас не так много поводов для веселья.

– Я думаю, что это отпечаток осмысления прожитого, осмысления себя в прожитом. И – осмысление бессмысленности непомерных амбиций, их правильности. Начинаешь более чётко понимать соотношение себя с окружающим миром, понимаешь, что ты – малюсенькая частичка этого мира.

От ощущения себя центром мира до ощущения себя гостем на этой земле очень большое расстояние. Когда приходишь к пониманию этого, то начинаешь корректировать свой взгляд на мир. Если это не может добавить весёлости, то никакого трагизма в этом нет. Всё очень закономерно, пока ты молод, ты не задаёшь себе этих вопросов.

– Почему вы сказали про бессмысленность амбиций? Они, действительно, у вас были такими большими?

– Если бы их не было, то я ничего не добился бы.

– Тогда в чём же их бессмысленность?

– Бессмысленно ставить себя в центр мира.

– У вас было и такое?

– Думаю, что когда человек зациклен на самореализации, это естественно.

Сегодня мне удалось приблизиться к границе разумной достаточности. Недобор этого создаёт комплекс неполноценности, перебор вообще бесперспективен, потому что желаниям нет конца. Принцип разумной достаточности – это и есть гармония.

Ещё я вступил в ту счастливую фазу жизни, когда человек осознает, что надо успеть всё раздать.

– Раньше у артистов вашего цеха была если не фига в кармане для власти, то хотя бы второй или двадцать седьмой смысл текста. Теперь же про власть вообще не любят шутить. Неужели она страшнее, чем КПСС?

– В прежние времена при однопартийной системе скрытая или открытая оппозиция была единственным способом противостояния. К великому сожалению, эта социальная борьба – несмотря на то, что она для многих абсолютно нравственная – во многом была желанием самовыразиться, а не достижением некой истины или «выйти на дорогу к храму», как говорилось в фильме «Покаяние». Сегодняшняя многопартийность кому-то кажется псевдомногопартийной, кому-то квазипартийной. Тем не менее, разве можно представить себе в советское время услышать про главу государства то, что мы слышим сегодня? Это было немыслимо, это невозможно было себе представить.

Мне кажется, что если человек сегодня претендует на занятие творчеством, то он должен отстаивать вечные ценности. Как выясняется, власть приходит и уходит, и я не мог даже представить себе, что доживу до того дня, когда государством будет управлять не КПСС. Но в то время мне казалось, что только КПСС – единственная виновница, и что как только её не станет, то всё будет хорошо. Это говорит только о моей необразованности и моих заблуждениях.

Моя любимая фраза Герцена: «Нельзя освободить народ больше, чем он свободен изнутри» говорит ещё о том, что КПСС была очень жесткой структурирующей организацией, которая была в сущности хребтом государства. Сейчас идёт мучительный процесс переноса от партийного руководства к государственному. На этом пути могут быть попытки всё свести в «Единую Россию»…

– Вы кстати, вступили в неё?

– Нет… При этом КПСС не допускала никаких партий, даже гипотетически. Она была монстром. В начале 90-х политика перестала мне быть интересной, у меня исчезли иллюзии, что придёт новый начальник и, как старик Хоттабыч, всё превратит в цветущий рай. Этого не будет никогда.

– Вы не лукавите, говоря, что сегодня про первое лицо можно говорить такое, что нельзя было говорить о нём при советской власти? В сущности, всё, что могут позволить себе ваши коллеги, это хиханьки да хаханьки, а настоящей сатиры нет.

– При чём тут хиханьки и хаханьки? Я не про юмор и сатиру говорил, а про политических оппонентов, о том, что они позволяют себе говорить про политических оппонентов.

– А что же ваш цех молчит?

– Он не обязан этим заниматься. Почему это ему навязывают? Только потому что он занимался этим в советское время? Ну так это было другое время.

– То есть вам неинтересна политическая сатира?

– Мне кажется, что программу «Куклы» закрывать не надо было, как и целый ряд политических программ на телевидении. Возможно, я знаю только надводную часть айсберга. Но я разлюбил сатиру и могу сказать почему. Она агрессивна по своей сути, она находится на границе злобы. Человек, занимающийся сатирой, даже не замечает, как он прыгает от злобы к агрессии, и наоборот. Ничего, кроме саморазрушения, это не приносит.

– А что про эстраду скажете?

– Я к ней не отношусь, потому что сегодня её нет. Есть новое понятие – шоу-бизнес. Точно так же нет телевидения, а есть теле-бизнес. В шоу-бизнесе и теле-бизнесе только одна идеология – деньги. Если их не будет, то не выживут ни те, ни другие. Когда идеологией становятся деньги, то начинается совсем новая жизнь.

Про какую эстраду мы говорим? В советское время все артисты были тарифицированы и имели концертные ставки. На днях один человек мне жаловался на нынешних молодых артистов: «Почему у них такие запредельные гонорары?!» Но эти гонорары устанавливают продюсеры этих исполнителей, сообразуясь со спросом. Если есть те, кто готов платить такие гонорары, значит, он столько стоит. Однако, это не имеет никакого отношения к обыкновенному массовому зрителю, это имеет отношение к платежеспособной части населения или корпорациям. Все остальные смотрят это забесплатно по телевизору.

– Вы несколько раз публично переживали за Андрея Данилко, который, по вашим словам, «с головой ушёл в шоу-бизнес». Значит, было в нём что-то такое, что жалко потерять?

– Я продолжаю настаивать, что он артист редкого дарования, но система координат, в которой он находится, диктует свои законы, победить их человек не в состоянии. Он может только уйти из этого. Если он находится в этой системе координат, то он их пленник и должен принимать условия этой игры.

– Насколько вы принимаете эти условия?

– Я никакого отношения к шоу-бизнесу не имею.

– А как же театр?

– Если смотреть на него как на бизнес-план, то мы живём. Только мы не можем выдержать потребности сегодняшних звёзд шоу-бизнеса. Поэтому мы живём, сообразуясь со своими возможностями. У нас нет таких концертов, как на сцене кремлевского дворца или «России», потому что количество мест в нашем театре не позволяет продюсерам даже вернуть вложенные деньги.

От государства мы получаем совсем небольшие деньги, но и на том спасибо. Не жируем. С помощью федеральных и городских властей удалось сделать серьёзную реконструкцию в театре, он имеет приличный вид.

Что касается художественного наполнения, то это большая проблема. Мы выходим из положения благодаря спектаклям театра Антона Чехова, практически живём на аншлагах. Причём хочу отметить, что руководство театра Антона Чехова является разумными бизнесменами, я уж не говорю о качествах разумности.

– Можно сказать, что ваша должность в театре – это очередная роль? Если да, то насколько она легка или тяжела?

– В какой-то степени её можно назвать ролью. В таком случае всё можно называть ролью – и роль мужа, и роль отца, и роль президента. Как говорил Шекспир: «Весь мир – театр, а люди в нём – актёры». Но меня не угнетает моя работа. Более того, мне кажется, что мне удалось в самые непростые времена сохранить театр в приличном состоянии.

Если говорить о корыстно-творческих интересах, то я имею сатисфакцию – играю четыре спектакля, их поставил Леонид Трушкин. Семь лет назад я нашёл свою новую сценическую дорогу, и она меня устраивает. Никакого отношения к юмору или сатире она не имеет. Это совсем другой уровень – он более пронзительный и сердечный.

– У вас был опыт работы и с Романом Виктюком. Что он дал вам как режиссёр?

– С ним мы делали полтора спектакля. В 1989 году мы с ним поставили спектакль «Очевидное и невероятное», потом начали репетировать «Постскриптум к «Вишневому саду», но незадолго до выпуска остановили работу.

Пользуясь случаем, хочу поблагодарить его за то, что он в своё время сделал для меня очень важную вещь. Он разрушил мои представления о поведении артиста на эстраде. Именно он сделал первую работу по демонтажу меня как превращающегося в цемент эстрадного артиста.

– Правда, что часто встречаетесь с астрологами и доверяете им?

– Нечасто, но встречаюсь. И доверяю.

– Вас интересует будущее карьеры или личная жизнь?

– Меня всё интересует – и личная жизнь, и карьера. Я считаю, что человек – часть вселенной, и он не может не зависеть от расположения звёзд, они влияют на него. Те, кто в это не верит, заблуждаются либо от своего атеизма, либо от перегруженности вульгарной наукой.

– Ваша бабушка была дружна с Крупской, была убеждённой коммунисткой, а вы рассуждали: вот когда не будет КПСС, то будет что-то такое…

– Ну, это же бабушка! Она родилась в Бессарабии в черте оседлости, и в 1913 году родила мою мать, находясь в ссылке в Читинской области. У неё была совсем другая жизнь. Она верила в изменение страны, ей казалось, что существующее тогда положение вещей есть большая несправедливость. Она была абсолютным бессребреником и прожила очень скромную жизнь, никогда ничего лишнего не имела.

– Она влияла на вас своими коммунистическими убеждениями?

– Какие-то разговоры на эти темы у нас, конечно, были, но… но... но…Мне было 12 лет, когда я узнал, что Иосиф Виссарионович Сталин был не господом Богом, а человеком, который принёс столько несчастья в разные семьи. ХХ съезд нанёс сокрушительный удар по КПСС, он заставил этот миф треснуть, причём треснуть публично. Всё, что было в сердцах людей, что говорилось на кухне или подразумевалось во взгляде, в душах – всё это выплеснулось наружу. Маятник качнулся и по закону его качания стал сметать на своём пути что-то зачастую и несправедливо.

Например, мне кажется, что Сталина нельзя судить сегодняшними мерками.

– ?!

– С моей точки зрения, вообще нельзя судить человека в отрыве от конкретного времени, в котором он жил. Сталин получил разрушенную страну, почти распавшуюся после революции. Почему нельзя допустить, что были люди, которые хотели, чтобы это государство было снова мощным и единым? Почему у них надо отнимать это право? Почему те, кто считает, что страна должна быть раздроблена на мелкие составляющие, правы, а те, кто считает, что она должна быть единой – не правы? Я пока – пока! – что будет дальше, не знаю, не вижу никаких реальных доказательств, что существование по отдельности лучше, чем когда мы все были вместе.

– У вас такая сильная ностальгия по СССР?

– У меня нет никакой ностальгии по СССР. Я просто реалист и понимаю, что есть рынки сбыта, они нарушены, появилось огромное количество местных лидеров, над которыми никого нет и для которых люди – ничто, а эти лидеры не боятся ни Бога, ни чёрта. Это то же самое, что и у нас в России, – есть удельный князь, он с удовольствием, наверное, выделился бы из состава России, стал бы субъектом международного права…

Я не вижу в этом никаких преимуществ. Может быть, когда-нибудь всё встанет на свои места, но пока я вижу миллионы людей, которые сильно пострадали от крушения империи, это объективная реальность. Конечно, они покинут эту землю, придут новые поколения, которые будут рождены в новых условиях, они будут адаптированы в новые условия. Человек, родившийся в бывшей советской республике, будет совсем другим человеком, и расти он будет по другим законам. Но что делать? «Времена не выбирают…» Поэтому нельзя судить Сталина сегодняшними мерками. Нет, я не собираюсь из него делать мученика, но нельзя всё красить одной краской, это глупо.

– Времена Сталина сегодня мало кто помнит, а вот брежневский застой с колбасой из бумаги помнит большинство. В нём-то чего хорошего было?

– Согласен, что хорошего было маловато. Но посмотрите, какой у нас выбор – или очередь за колбасой, или теракт в Беслане. Как я могу сказать сегодня людям, которые никак социально не защищены, что им во время тотального дефицита было лучше? Разве хорошее время было тогда? Во многом унизительное! Но это коммунисты сами стали заложниками своей материалистической философии, пообещав людям, что у них будет рай на земле, они сами стали заложниками этих обещаний.

Моя бабушка была искренне верящим в социальное равенство человеком, считала, что у каждого человека должны быть равные возможности. Другое дело, что этого никогда не было. При этом были социально табуированные вещи. Например, тем же чиновникам не разрешалось иметь ничего личного. Мне могут сказать, что всё имели их жены и дети. Да, это правда. Но это система допусков, всё познается в сравнении. Я вовсе никого не зову в прошлое, это глупо.

– Когда жизнь давала больше поводов для смеха – раньше или сейчас?

– Может быть, тогда, потому что я был моложе. Или, может, потому что тогда никто не задавал вопроса: весело сейчас или веселее будет потом, когда настанет другая жизнь?

Весёлость – это взгляд на мир, это самоощущение. Это не реальность окружающего мира, а твоя реакция на него. Жизнь вообще штука не очень весёлая, и рассматривать её как предмет веселья могут только странные люди.

– Случалось ли в последнее время что-то такое, что искренне рассмешило вас как профессионала?

– Я очень люблю артиста Де Ниро, всегда с большим восхищением смотрю на него как на потрясающего драматического артиста. Одно из самых сильных потрясений последнего времени – это когда я вдруг стал понимать, что этот драматический артист смешит меня без большого напряжения, можно даже сказать, не желая рассмешить. Я имею в виду фильмы «Анализируй это» и «Анализируй то»...

*** Источник:    https://zen.yandex.ru/media/dailytalking/gennadii-hazanov-bessmyslenno-stavit-sebia-v-centr-mira-5ab81a65799d9d2e0ba9ee48         Геннадий Хазанов: "Бессмысленно ставить себя в центр мира" | dailytalking.ru

***

Генна́дий Ви́кторович Хазанов (род. 1 декабря 1945, Москва) — советский и российский артист эстрады, актёр театра и кино, телеведущий, общественный деятель, руководитель московского Театра эстрады. Народный артист РСФСР (1991)...

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***

***