...Мне волки лишь любы;
Я волком остался, как был, у меня
Все волчье - сердце и зубы.
Гейне
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1. ТАЙНЫЙ АГЕНТ КОРОЛЯ
Вечером в военную гавань Улеаборга медленно вошла шестидесятивесельная
галера под шведским военно-морским флагом - золотой крест на синем поле. На
берегу, в мозглых сумерках, дважды рявкнула пушка. Капитан галеры Мунк
Альстрем приказал ответить условным сигналом - двумя мушкетными выстрелами
- и становиться на якорь, под разгрузку. Комит - старший боцман - Сигге
засвистел в серебряный свисток. Шиурма - гребцы-каторжане, прикованные
цепями, - подняли весла. Заскрипел брашпиль, и трехлапый якорь плюхнулся в
воду.
- Спустить шлюпку! - кутаясь в плащ, подбитый лисьим мехом, велел
Альстрем. - Иметь строгий надзор за шиурмой, в этом гиблом месте каторжане
постоянно устраивают побеги. Начинайте разгрузку без меня, я вернусь
нескоро.
Криворотый, обожженный в сражениях Сигге стоял перед капитаном
навытяжку. Капитан думал.
- Может быть, я напьюсь! - произнес он. - Здесь, в харчевне, бывает
добрая водка. Почему не напиться?
Два помощника боцмана - подкомиты - проводили капитана до трапа.
Капитан шел медленно, соблюдая свое достоинство. Комит засвистал в третий
раз - к уборке судна. Музыканты в коротких кафтанчиках, синие от холода,
баграми волокли к борту умирающего загребного, бритоголового каторжанина.
Он еще стонал и просил не убивать его, но к его ногам уже был привязан
камень, чтобы грешник потонул сразу, как и подобает паписту, врагу истинной
реформатской церкви.
На берегу, в харчевне "Свидание рыбаков", капитан Альстрем встретился
с капитаном над портом и передал ему бумаги с обозначением количества
пушек, доставленных на борту галеры. Кроме того, галера доставила для войск
сухари в бочках, крупу и масло.
- Часть пшеницы подмокла и более не может идти в пищу! - сказал
капитан Альстрем. - Мы попали в шторм.
Капитан над портом кивнул головой. Альстрем отсчитал ему деньги - за
пшеницу и за все то, чем они делились по-братски. Слуга принес водку,
яичницу и сливы в уксусе. Капитан над портом велел сварить английский
напиток - грог.
Через час оба моряка ревели песню, выпучив друг на друга мутные глаза:
Кто после бури вернется домой
И встретит невесту мою,
Пусть скажет, что сплю я под синей волной
И нету мне места в раю...
Чья-то тяжелая рука легла на плечо капитана Альстрема. Он стряхнул
руку не оглянувшись. Рука легла еще раз - тяжелее. Капитан Альстрем
обернулся в ярости: перед ним стоял человек в черной одежде лекаря, с
острым взглядом, с темным лицом.
- Какого черта вам от меня надо? - спросил Альстрем.
- Вы славно проводите свое время в ту пору, когда с вашей галеры бегут
русские каторжане, - сказал незнакомец. - Шаутбенахт галерного флота короны
вряд ли похвалит вас...
Альстрем начал медленно трезветь. Капитан над портом все еще пытался
допеть песню.
- А кто вы такой? - спросил Альстрем нетвердым голосом.
Незнакомец сел на скамью, снял башмак и ножом оторвал каблук. В
каблуке был тайник. Из тайника незнакомец достал медную капсюлю, раскрыл ее
и положил перед капитаном квадратный кусочек тонкого пергамента, на котором
готическим шрифтом было написано, что Ларс Дес-Фонтейнес есть тайный агент
его величества короля и всем подданным короны под страхом лишения жизни
надлежит во всем помогать упомянутому агенту.
- Отсюда вы идете в Стокгольм? - спросил Ларс Дес-Фонтейнес.
- В Стокгольм, гере...
- Я имею чин премьер-лейтенанта! - сухо сказал Дес-Фонтейнес. - Вы
возьмете меня на борт. Советую вам протрезветь и навести порядок на
галере...
Ночью испуганный капитан Альстрем объяснял своему гостю, что шиурма
мрет от голода, что три унции сухарей в день на гребца ведут к полному
истощению сил, что за один только переход от Стокгольма до Улеаборга в море
выбросили шестнадцать трупов каторжан. Дес-Фонтейнес смотрел в переборку
каюты пустыми глазами и, казалось, не слушал. О борт галеры стукались
шлюпки, там, при свете факелов, шла выгрузка пушек, ядер и продовольствия.
- Сколько человек бежало? - спросил Дес-Фонтейнес.
- Девять. Троих уже поймали.
- Кто помог им расковаться?
- Русский из военнопленных.
- Я сам произведу следствие! - сказал Дес-Фонтейнес.
Комит Сигге и два подкомита привели в каюту закованного человека с
бритой головой и с медленной, осторожной речью.
- Ты русский? - спросил Дес-Фонтейнес.
Каторжанин ответил не торопясь:
- Русский.
- Как тебя зовут?
- Звали Щербатым, а нынче живем без имени. Кличку дали, как псу.
Дес-Фонтейнес внимательно смотрел на каторжанина. Комит Сигге
почтительно доложил, что перед побегом преступники получили от Щербатого
письмо.
- Ты давал им письмо? - спросил Дес-Фонтейнес.
- Не было никакого письма! - сказал Щербатый.
- Ты тот шпион, который доносит московитам о приготовлениях нашей
экспедиции в город Архангельский. Так?
Щербатый молчал.
Премьер-лейтенант, не вставая, ударил его кулаком снизу вверх в
подбородок. Русский покачнулся, изо рта у него хлынула кровь.
- Ты имеешь своего человека в Стокгольме. Так?
Щербатый молча утирал рот ладонью.
- Кто твой человек в Стокгольме? Говори, иначе я с тебя с живого сниму
кожу.
Щербатый вздохнул и ничего не сказал.
- Посадите его в носовой трюм! - по-шведски приказал Дес-Фонтейнес. -
Прикажите надежному человеку непрерывно каплями лить на его темя холодную
воду. Люди, которые будут лить воду, должны сменяться каждые два часа - это
не простая работа. Я сам буду следить за экзекуцией...
К рассвету галера снялась с якоря. Дес-Фонтейнес в длинном плаще, в
шляпе, надвинутой на глаза, поднялся на кормовую куршею, где в своем
кресле, под флагом, раздуваемым ветром, сидел капитан Мунк Альстрем.
Музыканты литаврами отбивали такт для гребцов. Шиурма, по пять каторжан на
одной банке, с глухим вздохом поднимала валек, весло опускалось в воду,
люди откидывались назад - гребли. Однообразно и глухо бил большой барабан,
высвистывали рога, со звоном ухали литавры. Два подкомита с длинными
кнутами стояли на середине и на носу галеры, чтобы стегать обнаженные спины
загребных. Матрос из вольных - длиннолицый голландец, согнувшись, чтобы
ненароком не попасть под удар кнута, ходил между каторжанами, совал в рот
ослабевающим лепешки из ржаного хлеба, вымоченные в вине.
- Ход? - спросил премьер-лейтенант.
- Пять узлов! - ответил Сигге.
- И на большее вы неспособны?
- Быть может, позже мы поставим паруса...
Премьер-лейтенант молча смотрел на шиурму. Каторжанин на шестой скамье
повалился боком на своего соседа. Белобрысый голландец ползком пробрался к
умирающему и стал бить молотком по зубилу, - загребный более не нуждался в
оковах. Цепь отвалилась от кольца. Другой вольный - в меховом жилете -
багром зацепил каторжанина за штаны и выволок в проход.
- За борт! - приказал Сигге.
- Так за борт! - повторил подкомит и, оскалившись, стегнул кнутом
гребца, который, застыв, взглядом провожал своего погибшего товарища.
Теперь литавры ухали быстрее. Со скрежетом и скрипом ходили весла в
огромных уключинах. От полуголых гребцов шел пар.
- Сколько у вас каторжан? - спросил Дес-Фонтейнес.
- Сотен пять наберется! - ответил Альстрем.
- Много русских?
- Более половины. После Нарвы мы получили пятнадцать тысяч человек. Их
погнали в Ревель, но там нечем было их кормить. Они хотели есть и
покушались на имущество жителей города. Жители получили оружие, чтобы
каждый мог по своему усмотрению защищаться от пленных. Их стреляли как
собак. Оставшиеся в живых были сданы на галеры. Кроме русских, у нас есть и
шведы. Теперь наказываются галерами мятежники, дерзнувшие не подчиниться
своему дворянину...
- А такие есть?
- Немало, гере премьер-лейтенант. А Лютер сказал: "Пусть кто может,
душит и колет, тайно или открыто, - и помнит, что нет ничего более
ядовитого, вредного и бессовестного, нежели мятежники".
Премьер-лейтенант кивнул:
- Старик Лютер был умен.
- Его величество король, - сказал Альстрем, - да продлит господь его
дни, - верный лютеранин, и теперь вряд ли вы отыщете в Швеции мятежника, не
понесшего заслуженную кару.
Дес-Фонтейнес молчал, сложив под плащом руки на груди. Суровое темное
лицо его ничего не выражало, глаза смотрели вдаль, в снежную морскую мглу.
- Не так давно возмутились крестьяне шаутбенахта Юленшерны, -
продолжал Альстрем. - Это было незадолго до того, как шаутбенахт вступил в
брак. Быть может, вы не знаете, что свадьба ярла шаутбенахта праздновалась
в королевском дворце с пышностью и великолепием, достойными нашего
адмирала...
Премьер-лейтенант спросил, зевнув:
- Невесте столько же лет, сколько ему? Шестьдесят?
Альстрем засмеялся:
- О нет, гере премьер-лейтенант. Баронессе Маргрет Стромберг не более
тридцати...
Ларс Дес-Фонтейнес резко повернулся к капитану. В одно мгновение лицо
его посерело.
- Маргрет Стромберг? Вы говорите о дочери графа Пипера?
- Да, гере премьер-лейтенант. Баронесса овдовела четыре года тому
назад и по прошествии траурного времени вышла замуж вторым браком за нашего
адмирала.
Премьер-лейтенант усмехнулся:
- Да, да, - сказал он, - все случается на свете, все бывает...
Он вновь отвернулся от Альстрема, и лицо его опять стало спокойным.
Капитан рассказывал о возмущении крестьян Юленшерны и о том, как многие из
них были отправлены на галеры. Дес-Фонтейнес слушал не прерывая. Потом он
спросил:
- Значит, в Швеции все хорошо?
- Да, в Швеции все хорошо.
- А что говорят о войне с Россией? - странно улыбаясь, спросил
премьер-лейтенант. - Наверное, после того как мы разгромили московитов под
Нарвой, все хотят воевать дальше?
- Шведы хотят того, чего желает король, - ответил осторожный Альстрем.
- Шведы высоко чтят своего короля, заботами которого, с помощью божьей,
весь мир трепещет перед нами.
2. НАЗОВИ ИЗВЕСТНЫЕ ТЕБЕ ИМЕНА!
Когда солнце поднялось высоко, премьер-лейтенант велел капитану галеры
повесить на ноке первого из пойманных беглецов. Профос - галерный палач -
принес готовую петлю. Беглец - плечистый и сильный человек лет тридцати, с
наголо обритой, как у всей шиурмы, головой - медленно оглядел заштилевшее
море, покрытые снегом далекие берега Швеции, высокое светлоголубое северное
небо и сказал с силой в хрипловатом голосе:
- Что ж... и Минька Чистяков вам зачтется...
Поклонился низко всей бритоголовой, закованной шиурме и сам надел на
шею петлю. Профос намотал на жилистую руку пеньковую веревку и хотел
вздергивать, но премьер-лейтенант поднял руку в перчатке с раструбом и
спросил у приговоренного, как смел он прощаться с каторжанами и кому
угрожал. Каторжанин-беглец повел на Дес-Фонтейнеса усталыми, измученными
глазами и молча опустил голову.
- Повешенный, ты еще можешь изменить свою судьбу! - сказал
премьер-лейтенант. - Вот я ставлю песочные часы. Через три минуты песок
пересыплется из верхнего сосуда в нижний. За это время подумай о том, как
хороша жизнь и как рано тебе умирать. Ты можешь заслужить прощение тем, что
назовешь известные тебе имена здесь и в Стокгольме.
Премьер-лейтенант опрокинул часы. Золотистый песок ручейком полился
вниз.
Приговоренный молчал опустив голову. Профос стоял неподвижно, веревка
была накручена на его голую руку.
Песок пересыпался.
- Тебе не удастся так легко умереть! - сказал Дес-Фонтейнес. - Я
раздумал. Тебя не повесят, а будут стегать кнутом по голому телу до того
мгновения, пока ты не назовешь имена или пока не скончаешься.
Петлю с шеи Чистякова сняли.
На правой куршее профос поставил широкую скамью и привязал к ней
Чистякова. К полудню беглец скончался, не произнеся ни одного слова.
- Таковы они все! - сказал премьер-лейтенант капитану Альстрему. -
Надо быть безумцем или глупцом, чтобы затевать войну с этим народом.
Капитан переглянулся с комитом Сигге. Что говорит премьер-лейтенант?
Понимает ли он, кто этот безумец и глупец?
- Шведский здравый смысл, где ты? - злобно воскликнул Дес-Фонтейнес. -
Достаточно взглянуть на карту Московии, чтобы понять всю нелепость этой
затеи.
Капитан переглянулся с комитом во второй раз.
Галера попрежнему шла со скоростью пяти узлов.
Дес-Фонтейнес приказал повесить на ноке тело запоротого кнутом
русского и спустился в передний трюм. Щербатый, прикованный цепями к
переборке, посмотрел на него блуждающим мутным взором. Вода тонкой струей
лилась на его бритую голову. Губы русского шевельнулись, премьер-лейтенант
наклонился к нему:
- Ты хочешь со мной говорить?
- Не буду я с тобой говорить!
Дес-Фонтейнес попробовал воду - достаточно ли холодна. Вода была
забортная - ледяная. Щербатый дрожал мелкой дрожью, губы его непрестанно
что-то шептали.
- Боюсь, что ему немного осталось жить! - сказал швед-матрос. - Быть
может, оставить это занятие на время?
Премьер-лейтенант ничего не ответил.
Весь день премьер-лейтенант молча прогуливался по галере и думал свои
думы. В сумерки вдруг сошел с ума маленький русский каторжанин.
Голландец-надсмотрщик кошкой прыгнул к нему. Умалишенный, залитый кровью,
рвался с цепи. Надсмотрщик ударил его коленом в живот и заткнул ему рот
греческой губкой. Ночью умалишенного, еще живого, выбросили за борт,
привязав к ногам камень.
На ноке покачивалось тело беглеца, повешенного после смерти.
Мерно били литавры.
По свистку комита, с каждой скамьи трое из шиурмы падали на палубу -
отдыхать, двое - гребли. Тело повешенного вращалось на веревке. Каждый из
шиурмы видел, что ждет его, если он осмелится бежать и будет пойман.
Капитан Альстрем в своей каюте дописывал донос на премьер-лейтенанта
Дес-Фонтейнеса. Комит Сигге подписался как свидетель. Он тоже слышал слова,
которыми премьер-лейтенант бесчестил его королевское величество.
- Наш король - безумец! - сказал Альстрем, присыпая донос песком.
- Пусть помилует его святая Бригитта! - молитвенно произнес Сигге.
- Московиты непобедимы! - сказал капитан Альстрем. - Король - глупец.
Ты слышал что-либо более оскорбительное для его величества?
Комит покачал головою: бывают же на свете дерзкие!
- Такие, как он, кончают свою жизнь на плахе в замке Грипсхольм! -
сказал капитан. - Но не сразу. Сначала их обрабатывает палач, лучший палач
королевства. И подумать только, что этот проходимец еще смел кричать на
меня, когда убежали пленные...
Наверху попрежнему бил барабан, повизгивали рога, ухали литавры.
Премьер-лейтенант стоял на носу галеры, смотрел вдаль и шепотом
произносил звучные строфы "Хроники Эриков":
И тогда было поднято оружие,
И сошлись они в смертном поединке,
Сошлись для того, чтобы один победил,
А другой умер...
3. ВАМИ КРАЙНЕ НЕДОВОЛЬНЫ!
Когда галера подошла к Шепсбру - корабельной набережной Стокгольма,
вдруг посыпался частый мелкий снег. Шиферные и свинцовые крыши Стадена
тотчас же скрылись из глаз, за пеленою снега исчезли горбатые мосты,
дворцы, Соленое море - Сельтисен, корабли на рейде и у причалов...
Дес-Фонтейнес, в плаще, в низко надвинутой шляпе, стоял у борта,
смотрел, как сбрасывают сходни. Капитан Альстрем, кланяясь, просил извинить
его, если в пути премьер-лейтенанту было недостаточно удобно. Дес-Фонтейнес
угрюмо молчал. Он не слышал болтовни капитана Альстрема. Теплые огни
Стокгольма - города, о котором он так часто думал на чужбине, - зажигались
на его пути. Несколько легких санок обогнали его; веселые мальчишки,
пританцовывая, пробежали навстречу; фонарщик с лестницей, как в далеком
детстве, вышел из узкого переулка...
Сердце премьер-лейтенанта билось часто, он волновался словно юноша.
Много лет тому назад он покинул этот город. И вот он опять здесь - будто и
не уезжал отсюда...
На маленькой круглой площади под медленно падающим снегом он постоял
немного. Лев, подняв переднюю лапу, словно грозясь, сидел у фонтана -
старый лев, высеченный из камня, с гривой, присыпанной снегом. А в таверне
неподалеку играли на лютне, тоже как много лет назад.
В тот же вечер Дес-Фонтейнес в синем мундире премьер-лейтенанта
королевского флота, при шпаге и в белых перчатках, легким шагом вошел в
ярко освещенную приемную ярла шаутбенахта Эрика Юленшерны, в числе прочих
своих многочисленных обязанностей начальствующего над всеми тайными
агентами короля.
Премьер-лейтенанту было сказано, что ярл занят и сейчас не принимает.
- Я подожду! - произнес Ларс Дес-Фонтейнес и сел на старую дубовую
скамью.
Мимо него проходили один за другим флотские фендрики с едва
пробивающимися усами, спесивые и чванливые адмиралы в расшитых золотом
мундирах, даже корабельные священники. Ярл принимал всех. Только он,
Дес-Фонтейнес, вернувшийся из Московии с верными сообщениями, никому не был
нужен. Но он сидел, сложив руки на груди, глядя исподлобья недобрым, острым
взглядом, ждал. И не дождался: ярл отбыл из своего кабинета, миновав
приемную.
- В таком случае пусть заплатят мне мои деньги! - резко сказал
премьер-лейтенант. - Я надеюсь, деньги мне можно получить?
Древний старичок, знавший всех агентов в лицо, ответил ядовито:
- Ровно половину ваших денег успел получить ваш отец - ему тут
пришлось туго, бедняге. А другую половину вы получите, но не слишком скоро,
- нынче времена изменились. Что же касается до приема ярлом шаутбенахтом,
то вам совершенно не для чего торопиться. Ничего хорошего вас не ожидает за
этой дверью: вами крайне недовольны!
Выходя из здания особой канцелярии, Дес-Фонтейнес в снежной мгле почти
столкнулся с капитаном галеры Мунком Альстремом. Премьер-лейтенант не узнал
капитана и, вежливо извинившись, сел на лошадь. А капитан Альстрем,
помедлив, постучал деревянным молотком в обитую железом дверь и, когда
привратник открыл, с поклоном передал ему свой донос, адресованный
королевскому прокурору Акселю Спарре.
В эту ночь Дес-Фонтейнес, впервые за восемь лет, напился допьяна. Пил
он один. Слуга, высохший словно египетская мумия, наливал ему кубок за
кубком. Премьер-лейтенант пил жадно, большими глотками. Медленно
отщелкивали время старые часы на камине, маятник в виде черной женщины с
провалившимися глазницами косил косою - смерть пожинала плоды
скоропреходящих дней. Дес-Фонтейнес пил и смотрел, как косит смерть...
Ночью, пошатываясь, он вошел в таверну, где пили купцы, офицеры
гвардии драбантов, кавалеристы и рыночные менялы. Уличные девки в чепчиках
и нижних юбках плясали на дубовом столе, рядом гадал гадальщик, дальше
бросали кости - чет или нечет. Четверо офицеров пели новую песню о позоре
русских под Нарвой. Дес-Фонтейнес выслушал песню до конца и сказал
офицерам, что они глупцы и вместо мозгов у них навоз.
Молоденький офицер, с пушком вместо усов, вскочил и завопил, что он не
позволит произносить неучтивости. Дес-Фонтейнес потянул его за нос двумя
пальцами. На рассвете, с тяжелой головой, ничего не понимая, он слушал, как
высокий в оспинах капитан читал напамять старый закон о ведении поединка:
"Если муж скажет бранное слово: "ты не муж сердцем и не равен мужу", а
другой скажет: "я муж, как и ты", - эти двое должны встретиться на
перепутье трех дорог. Если придет тот, кто услышал, а тот, кто сказал
слово, не придет, то он три раза крикнет: "злодей!" И сделает заметку на
земле. Тогда тот, кто сказал слово, - хуже него, так как он не осмеливается
отстоять оружием то, что сказал языком. Теперь оба должны драться. Убитому
надлежит лежать в плохой земле".
Дес-Фонтейнес выбросил шпагу из ножен и встал в позицию. Юноша,
которого он давеча таскал за нос, сделал подряд два неудачных выпада и
потерял хладнокровие. На шестой минуте поединка премьер-лейтенант клинком
пронзил горло своему противнику, выдернул шпагу, обтер жало краем плаща и
ушел в Нордмальм - в деревушку, чтобы пить дальше. Секунданты, опустив
головы, стояли на сыром ветру, пели псалом над убитым. Его похоронили здесь
же, на перепутье трех дорог, и выпили желтой ячменной водки на деньги,
которые нашлись у него в кошельке.
Весь день Ларс Дес-Фонтейнес просидел за дубовым колченогим столом в
харчевне "Верные друзья". Он был трезв и зол. Дурные предчувствия измучили
его. С ненавистью он вспоминал вечер, проведенный в приемной ярла
Юленшерны, наглых офицеров, поединок, годы, прожитые в Московии. Да, он,
Дес-Фонтейнес, никому более не нужен. Нет человека, которому была бы
интересна правда, та правда, которую он привез с собою. Что-то случилось за
эти годы! Но что?
В сумерки из города вернулась старая карга, которую он посылал к
кормилице Маргрет. На клочке бумаги Маргрет написала несколько слов, от
которых его бросило в жар. Швырнув старухе золотой, премьер-лейтенант
поехал туда, где бывал столько раз в те далекие, невозвратимые времена.
Над городом стлался тяжелый рыжий туман. При свете смоляных факелов
разгружались огромные океанские корабли. Сладко пахло корицей, гниющими
плодами и фруктами, привезенными из далеких жарких стран. Громыхая по
булыжникам, из порта ползли тяжелые телеги с грузами. В домах предместья
зажигались огни, лавочники закрывали ставни своих лавок, гулящие девки,
громко хохоча, приставали к матросам, побрякивающим золотыми в карманах...
И вдруг на плацу запели рожки солдат.
Дес-Фонтейнес попридержал коня: рожки пели громко, нагло, их было
много, и солдат тоже было много. В прежние времена рожки не пели так
вызывающе нагло и солдаты не маршировали по улицам такими большими
отрядами.
Проехал на белом тонконогом коне полковник - тучный и усатый, за ним,
осаживая жеребца, проскакал адъютант, потом пошли батальоны. И все
остановилось: и подводы с грузами из порта, и матросы со своими девками, и
старики, спешащие в церковь, и дети, и уличные торговки, и продавцы угля со
своими тележками...
Мерно ступая тяжелыми подкованными башмаками, шли королевские пешие
стрелки в длинных кафтанах с медными пуговицами, за ними двигались особым
легким шагом карабинеры, потом показалась конница: тяжелая - кирасиры,
средняя - шволежеры в плащах, все с усами, и, наконец, гусары на поджарых
конях в сопровождении пикинеров при каждом эскадроне. Грубые солдатские
голоса, брань, шутки, командные окрики покрыли собою мирный шум города;
казалось, солдаты никогда не пройдут - так их было много, и было видно, что
народ смотрит на войска покорно и не без страха...
"Вот для чего его величество король закалял себя в юные годы, - вдруг
подумал Дес-Фонтейнес, - вот для чего он среди ночи вставал с кровати и
ложился на пол..."
А солдаты все шли и шли, и рожки все пели и пели, извещая горожан о
том, что дорога перед войсками должна быть очищена...
Наконец полки миновали перекресток, и город вновь зажил своей обычной
жизнью...
Старуха кормилица Маргрет жила в доме, часть которого занимал амбар.
На самом верху каменного здания, под черепичной кровлей, при свете масляных
фонарей, четыре здоровенных парня, полуголых и белобрысых, крутили рукоятку
ворота; пеньковый канат, наматываясь на вал, втаскивал наверх туго
перевязанные кипы хлопка. Совсем как много лет назад, если бы издалека не
доносились еще наглые, громкие звуки солдатских рожков.
Премьер-лейтенант постучал в знакомую дверь так же, как восемь лет
назад, - три удара. Загремел засов, и Дес-Фонтейнес вошел в низкую кухню
старой кормилицы, где едва тлели уголья в очаге.
- Это вы? - спросила Маргрет дрожащим голосом. И вскрикнула: - О,
Ларс!
Он усмехнулся: эта женщина была попрежнему в его власти, он мог делать
с ней все, что хотел. Она всегда будет в его власти, за кого бы ни выходила
замуж. В свое время она молила уйти с нею в глушь и поселиться в шалаше на
берегу ручья, но он не согласился: с такими женщинами не слишком весело в
шалаше на берегу ручья...
- Я не имел чести поздравить вас с браком, - сказал он холодно. -
Впрочем, я не смог даже выразить вам соболезнования по поводу безвременной
кончины гере Магнуса Стромберга...
Дес-Фонтейнес видел, как поднялась и бессильно опустилась ее рука,
слышал, как прошелестел шелк.
- Но вы... вас не было! - плача сказала Маргрет. - Вас не было
бесконечно долго. Мне даже казалось, что вы только снились мне в годы моей
юности...
- Не будем об этом говорить! - сказал он. - Я беден, вы богаты! Я буду
беден всегда, вы не можете жить без роскоши. Вы разорили гере Стромберга,
теперь вы начали разорять гере Юленшерну. Золото жжет вам руки. Я здесь
недавно, но уже слышал, какие охоты и пиры вы задаете чуть не каждый день.
Вы не слишком горевали без меня, Маргрет, не правда ли? И, пожалуй, вы
поступали правильно. Не следует связывать свою жизнь и свою молодость, свою
красоту и все, чем вы располагаете, с таким человеком, как я...
Он вздохнул как бы в смятении. Ей показалось, что он застонал, но
когда она бросилась к нему, он отстранил ее рукою.
- Я не нужен вам, Маргрет, - сказал он голосом, которым всегда
разговаривал с ней, голосом, в котором звучало почти подлинное отчаяние. -
Я не нужен вам. И не следует вам терзать мое бедное сердце, Маргрет. Мне во
что бы то ни стало надобно говорить с вашим отцом. Помогите мне в последний
раз...
- С отцом?
- Граф Пипер единственный умный человек в королевстве. Я должен видеть
его непременно.
Она молчала, раздумывая. Потом воскликнула:
- Я это сделаю! Вы будете приняты. Но что с вами, Ларс? Вам угрожает
опасность?
Премьер-лейтенант усмехнулся с горечью:
- Опасность угрожает не мне. Она угрожает Швеции.
Уже совсем стемнело. Маргрет зажгла свечи, поставила на стол бутылку
старого вина, цукаты, фрукты. Все как прежде, как много лет назад. Лицо
Маргрет разрумянилось, глаза блестели, золотые волосы рассыпались по
плечам. Она была счастлива. И он вел себя так, как будто был растроган.
- Вы опять уедете в Московию? - спросила она.
- Я бы хотел этого.
- Я убегу к вам туда! - сказала она смеясь. - Я сведу с ума всех
московитов. Я поеду за вами в Московию...
Она пила вино и не торопилась уходить, хоть было поздно. Дес-Фонтейнес
сказал, что близится полночь, она махнула рукой:
- Все равно он очень много знает обо мне. Пусть! Мне никто не нужен,
кроме вас. Только вы, боже мой, только вы...
Он поморщился: ему вовсе не хотелось, чтобы ярл Юленшерна был его
врагом. Но Маргрет целовала ему руки и молила не презирать ее. Он казался
ей рыцарем, совершающим таинственные подвиги во славу своей единственной
дамы. Она то смеялась, то плакала и клялась ему в вечной любви. О своих
мужьях она говорила с презрением и ненавистью и одинаково глумилась над
мертвым и над живым. Он улыбался ее страшным шуткам и целовал мокрые от
слез глаза.
Глухой ночью, измученная любовью, низко склонившись к его лицу, она
шептала, словно в горячке:
- Я очень богата, очень. Я дам тебе денег. Зачем они мне без тебя? Ты
возьмешь столько, сколько тебе нужно. Возьмешь?
Он молчал и улыбался. Все-таки она была прелестна, эта женщина, в
своем безумии. И кто знает, может быть, она ему еще пригодится?
( http://lib.ru/PROZA/GERMAN/rosmol1.txt - ссылка к источнику)
*** Читать далее... " Россия молодая"... Книга 1... №44
*** Россия молодая. Роман. Книги 1 и 2. Оглавление
***
***
|