Покушение на В. И. Ленина в 1918 году стало одним из событий, которые рассматривал суд над эсерами 1922 года
95 лет тому назад, в июне 1922 года, в Советской России (ещё не СССР, а только РСФСР), начался очень интересный судебный процесс. Вожди победившей в революции партии — социал-демократов/коммунистов большевиков — судили вождей другой партии, проигравшей, эсеров. В подготовке и проведении судебного процесса участвовали виднейшие вожди партии-победительницы — Анатолий Луначарский (государственный обвинитель), Георгий Пятаков (судья-председатель трибунала), Николай Бухарин (защитник части обвиняемых, признавших свою вину)... А на скамье подсудимых сидели вожди проигравшей партии, члены ЦК партии правых эсеров (социалистов-революционеров). Они свою вину решительно отрицали, и даже отказались встать при появлении суда...
Чтобы понять, как это выглядело для современников, представим на минуту такую фантастическую картинку — после года-двух Реставрации 1991-1992 годов коммунистам удалось бы взять реванш, и они усадили бы на скамью подсудимых бывших вождей "ДемРоссии" — Ельцина, Гайдара, Чубайса и прочих из той же когорты. Ведь они тоже, как и эсеры в 1917 году, обещали народу бороться с "привилегиями" власть имущих, и даже именовали себя вплоть до августа 1991 года включительно "левыми" (во что верится с трудом, но это было так).
Советский плакат из серии "Петроградские окна РОСТа"
Разумеется, с точки зрения большевиков, эсеры бывали разные. Например, в честь эсера Ивана Каляева в Советском Союзе называли улицы и другие объекты, до сих пор его имя носит известная меховая фабрика. Каляева считали героем, павшим в борьбе с царским самодержавием. То же самое касалось эсера Егора Сазонова, в знак протеста покончившего с собой на каторге, и других, менее известных исторических деятелей.
Но вот глава Временного правительства эсер Керенский (он, правда, избежал скамьи подсудимых), или эсеры, стрелявшие в Ленина, убившие Урицкого и Володарского, развязавшие гражданскую войну и бесславно уступившие в итоге власть Колчаку и Деникину, вызывали совсем иные чувства. Они преспокойно призывали в Россию иностранные войска. Например, одна из основательниц эсеровской партии, которую эсеры называли "Бабушкой Русской Революции", Брешко-Брешковская, писала американцам: "Я писала вашему посольству в России, что если бы вы оказали нам поддержку (в виде 50 000 хороших солдат вашей армии), большевики были бы свергнуты. Я не получила ответа... У меня есть письмо от одного из моих молодых товарищей, который привёз свою жену из Петрограда во Владивосток. Везде, где находятся большевики, нет интеллигентных людей, нет интеллигенции; вся она либо перебита, либо загнана в подполье: ибо они не только нарушили наши фабрики и заводы, не только разгромили наши школы, но и уничтожили, перебили всю интеллигенцию. Все крестьяне до такой степени измучены большевизмом, что только и молят: «Ах, если бы пришли какие-нибудь добрые люди и освободили нас!» Неоднократно мне приходилось говорить им: «Как не стыдно вам просить помощи у посторонних людей, у американцев. Почему вы не поможете себе сами?» На это был один ответ: «Ох, мы так устали и притом мы разоружены»."
И вот, когда к 1922 году белогвардейцы — как эсеровские, эпохи Комуча, так и монархические — оказались полностью разгромлены, а поддерживавшие их иностранные войска выкинуты вон из России, состоялся этот процесс. Разумеется, вся буржуазная Европа единым фронтом заступалась за подсудимых — не только вожди Социнтерна, но и Анатоль Франс, Фритьоф Нансен, Максим Горький и другие "властители дум". И это сыграло свою роль — по результатам процесса ни один из подсудимых не был казнён. Это то, что в "сухом остатке".
Но особенно забавно читать слова сочувствия эсерам на этом суде у таких откровенно правых "историков", как Солженицын. Да ведь его любимец Столыпин до революции вешал тех же самых эсеров пачками, тысячами, без малейших эмоций, и это не вызывало у того же автора ни малейшего протеста, а наоборот, всецелое одобрение! (Да и любезный сердцу Солженицына адмирал Колчак их не особенно миловал, при нём эсеровских депутатов Учредилки расстреливали). А тут революционная власть ни одного из подсудимых в 1922 году так и не расстреляла — но г-н Солженицын льёт крокодиловы слёзы целыми ручьями... Да это и понятно — ведь те, дореволюционные эсеры охотились на слуг самодержавия, а эти — на представителей рабоче-крестьянской власти... Поэтому тут — большая разница...
Советский плакат против эсеров и меньшевиков, вслед за которыми приходят монархисты
Процесс эсеров — неплохой урок и для революционеров будущих времён.
Из воспоминаний Л. Д. Троцкого (который также принял в подготовке и проведении процесса немалое участие): "В июле Ленин уже был на ногах и, не возвращаясь до октября официально к работе, следил за всем и вникал во все. В эти месяцы выздоровления процесс эсеров, в числе многого другого, очень занимал его внимание. Эсеры убили Володарского, убили Урицкого, тяжело ранили Ленина, дважды собирались взорвать мой поезд. Мы не могли относиться к этому слегка. Хоть и не под идеалистическим углом зрения, как наши враги, но мы умели ценить "роль личности в истории". Мы не могли закрывать глаза на то, какая опасность грозит революции, если мы дадим врагам перестрелять всю нашу верхушку."
Демонстрация во время процесса эсеров
В Колонном зале Дома Союзов (бывшего Дворянского собрания) во время процесса эсеров
"Летом 1922 г. вопрос о репрессиях принял тем более острую форму, что дело шло на этот раз о вождях партии, которая в свое время рядом с нами вела революционную борьбу против царизма, а после октябрьского переворота повернула оружие террора против нас. Перебежчики из лагеря самих эсеров раскрыли нам, что важнейшие террористические акты были организованы не одиночками, как мы склонны были думать сначала, а партией, хотя она и не решалась брать на себя официальную ответственность за совершавшиеся ею убийства."
"Наши гуманитарные друзья, из породы ни горячих ни холодных, не раз разъясняли нам, что они ещё могут понять неизбежность репрессий вообще; но расстреливать пойманного врага — значит переступать границы необходимой самообороны. Они требовали от нас "великодушия". Клара Цеткин и другие европейские коммунисты, которые тогда еще отваживались — против Ленина и меня — говорить то, что думают, настаивали на том, чтоб мы пощадили жизнь обвиняемых. Нам предлагали ограничиться тюремным заключением. Это казалось самым простым. Но вопрос о личной репрессии в революционную эпоху принимает совсем особый характер, от которого бессильно отскакивают гуманитарные общие места. Борьба идет непосредственно за власть, борьба на жизнь и на смерть — в этом и состоит революция, — какое же значение может иметь в этих условиях тюремное заключение для людей, которые надеются в ближайшие недели овладеть властью и посадить в тюрьму или уничтожить тех, которые стоят у руля? С точки зрения так называемой абсолютной ценности человеческой личности революция подлежит "осуждению", как и война, как, впрочем, и вся история человечества в целом. Однако же самое понятие личности выработалось лишь в результате революций, причем процесс этот ещё очень далёк от завершения."
В Колонном зале Дома Союзов (бывшего Дворянского собрания) во время процесса эсеров
Демонстранты встречают неприветливыми плакатами западных защитников подсудимых, представителей Социнтерна
Демонстрация во время процесса эсеров. Рисунок из советской печати 1922 года
Государственный обвинитель Николай Крыленко во время процесса эсеров