Главная » 2021 » Январь » 20 » Машина различий. Уильям Гибсон, Брюс Стерлинг. ИТЕРАЦИЯ ЧЕТВЕРТАЯ. 015
20:28
Машина различий. Уильям Гибсон, Брюс Стерлинг. ИТЕРАЦИЯ ЧЕТВЕРТАЯ. 015
***
***
ИТЕРАЦИЯ ЧЕТВЕРТАЯ
СЕМЬ ПРОКЛЯТИЙ
Объект, массивный фаянсовый овал, представляет собой патриотическую
мемориальную табличку. Выпуском подобных табличек отмечали смерть членов
королевской семьи и глав государства. Под первоначально бесцветной глазурью,
потрескавшейся и пожелтевшей от времени, можно различить черты лорда
Байрона.
После смерти премьер-министра в Англии было продано несколько десятков
тысяч таких предметов. Фаянсовые заготовки производились массовым способом и
постоянно хранились на складах на случай кончины достаточно заметной
персоны. Портрет Байрона, окруженный гирляндами, свитками и картинами из
ранней истории Промышленной радикальной партии, отпечатан на прозрачной
пленке, а затем перенесен на фаянс, покрыт глазурью и обожжен.
Слева от Байрона, среди пышных свитков, венценосный британский лев
поднялся на задние лапы над кольцами поверженного змея, символизирующего,
нужно понимать, луддитское движение.
Как до, так и после прихода Байрона к власти многие авторы отмечали,
что одно из первых его выступлений в Палате лордов -- февральская речь 1812
года -- было посвящено защите луддитов. Согласно широко распространенной
легенде сам Байрон высказался по этому поводу следующим образом: "Но ведь
были луддиты, сэр, и были луддиты". При всей апокрифичности этой фразы она
полностью соответствует тому, что известно о личности премьер-министра и
отчасти объясняет крайнюю жестокость, с какой он подавил массовое
антипромышленное движение Уолтера Джерарда, вспыхнувшее позднее в
Манчестере. Ведь этот луддизм боролся не со старым режимом, а с новым, с
тем, который был установлен самими радикалами.
Настоящий объект был в свое время собственностью Эбенезера Фрейзера,
инспектора Особого отдела Боу-стрит.
Мэллори околачивался рядом с Фрейзером, наблюдая, как полицейский врач
орудует сомнительной чистоты губкой и бинтами, пока не убедился, что
инспектор полностью ушел в свои страдания. Чтобы еще более усыпить его
подозрения, Мэллори позаимствовал у стражей закона лист бумаги и уселся за
составление письма.
Тем временем участок на Кингс-роуд понемногу наполнялся горланящими
пьяницами и дебоширами. Как социальный феномен это представляло несомненный
интерес, однако Мэллори был далеко не в настроении провести ночь на топчане
в шумной мужской компании. Он наметил совершенно иную программу действий и
упорно ее придерживался, а потому вежливо расспросил запыхавшегося и
издерганного сержанта о дороге, аккуратно записал его указания в блокнот и
выскользнул из участка. Креморнские сады он нашел без труда.
Царящая здесь атмосфера отлично демонстрировала динамику кризиса. Никто
в садах, казалось, не сознавал, что творится чуть дальше, ударные волны
локализованного разложения не распространились еще по всей системе.
И воняло здесь не так сильно. Сады располагались в Челси, намного выше
самого грязного участка Темзы. Вечерний бриз приносил с реки легкий, даже
приятный запах рыбы; древние раскидистые вязы почти скрывали от глаз
завладевший городом туман. Солнце село, и на радость почтеннейшей публики в
сгущающейся тьме смутно замерцали мириады газовых фонарей.
Мэллори без труда мог представить себе пасторальное очарование садов в
более счастливые времена. Здесь были клумбы яркой герани, ровно постриженные
лужайки, оплетенные виноградом беседки, причудливые павильоны и, конечно же,
знаменитый "Хрустальный круг". А еще "Слоновий выгон" -- огромный
танцевальный зал, крытый, но без стен, где на деревянном, с выбоинами от
каблуков настиле могли вальсировать или отплясывать польку тысячи танцоров
одновременно. Внутри имелись прилавки со снедью и напитками; огромный, с
конным приводом панмелодиум лихо наигрывал попурри из модных опер.
Однако сегодня упомянутые тысячи отсутствовали. На помосте вяло
толклись три, не более, сотни народу, и не более сотни из них можно было бы
назвать людьми респектабельными. Эта сотня, как думалось Мэллори, состояла
из тех, кто устал от сидения в четырех стенах, а также влюбленных парочек,
отважно переносящих любые трудности. Из оставшихся две трети составляли
мужчины -- более или менее опустившиеся, а треть -- проститутки, более или
менее наглые.
Мэллори подошел к бару и выпил две рюмки виски. Виски оказалось
паршивым, да и запах у него был странноватый -- то ли из-за смрада, то ли
кто-то попытался улучшить грошовый самогон поташем, или нашатырем, или
кассией. Да нет, скорее уж индейской ягодой, вон какой у этой отравы густой
цвет, прямо как у портера. А в желудке-то, в желудке как жжет, словно и не
виски это вовсе, а серная кислота.
Танцевали немного, лишь несколько пар пытались изобразить что-то вроде
вальса. Мэллори и в лучшие-то времена танцевал редко, поэтому он принялся
рассматривать женщин.
Высокая молодая женщина с хорошей фигурой кружилась в паре с пожилым
бородатым джентльменом. Джентльмен был тучен и явно страдал подагрой, зато
женщина танцевала с профессиональным изяществом; в искусственном свете то и
дело поблескивали медью каблуки французских ботинок. Кружение ее нижних юбок
давало некоторое представление о форме и размере бедер под ними. И никаких
турнюров, никакого китового уса. У нее были красивые лодыжки, обтянутые
красными чулками, а юбки кончались дюйма на два выше, чем то допускали
приличия.
Лица женщины он не видел.
Панмелодиум начал новый мотивчик, но джентльмен уже явно выдохся. Пара
остановилась и отошла к группе друзей, состоявшей из пожилой, приличного
вида женщины в капоре, двух молоденьких девушек вполне определенного
свойства и еще одного пожилого джентльмена, чье унылое лицо явно указывало
на иностранное происхождение. Голландия или какая-нибудь из Германий.
Танцевавшая девушка заговорила с подружками; время от времени она
запрокидывала голову, как будто смеялась. У девушки были великолепные темные
волосы, шляпка, подвязанная на шее лентами, висела у нее за спиной. Красивая
крепкая спина и тонкая талия.
Мэллори начал медленно пробираться в ее сторону. Девушка что-то горячо
втолковывала иностранцу, однако на его кислой физиономии не отражалось
ничего, кроме брезгливого высокомерия. Девушка небрежно изобразила что-то
вроде книксена и отвернулась.
И тут Мэллори впервые увидел ее лицо. У нее был необычно длинный
подбородок, густые брови и широкий улыбчивый рот с чуть подведенными помадой
губами. Лицо не то чтобы уродливое, но простенькое, заурядное, разве что
серые глаза его немного скрашивают да волосы. И все же было в этой девушке
нечто привлекательное, бесшабашно дерзкое и чувственное. А еще -
изумительная фигура. Это было особенно заметно, когда она шла -- плавно
покачиваясь, почти скользя -- к бару. Снова эти восхитительные бедра и
плавный изгиб спины. Девушка облокотилась о стойку и начала любезничать с
барменом; подол ее юбки задрался почти до середины икр. Мэллори вздрогнул,
словно получив пинок этой мускулистой, обтянутой красным чулком ногой.
Он подошел к бару. Девушка не любезничала с барменом, а спорила,
сварливо и слегка жалобно, чисто по-женски. Ей хотелось выпить, но у нее не
было денег, заплатят ее друзья, чуть попозже. Бармен не верил, но не говорил
этого прямо.
Мэллори постучал по стойке шиллингом:
-- Бармен, налейте даме, что она просит.
Девушка взглянула на него с раздраженным удивлением, но тут же взяла
себя в руки, кокетливо опустила ресницы и улыбнулась.
-- Ты знаешь, Николас, что я люблю больше всего, -- сказала она
бармену.
Тот принес высокий бокал с шампанским и освободил Мэллори от его денег.
-- Обожаю шампанское, -- сказала девушка Мэллори. -- Когда пьешь
шампанское, танцуешь потом как перышко. Вы танцуете?
-- Кошмарно, -- ответил Мэллори. -- Могу я пойти к тебе домой?
Она оглядела его с головы до ног, уголок широкого рта приподнялся в
чувственной усмешке.
-- Подожди секунду. -- Девушка поставила пустой бокал на стойку и
направилась к своей компании.
Мэллори не стал ждать, решив, что она попросту вильнула хвостом. Он
неспешно зашагал вокруг гигантского помоста, рассматривая других женщин, но
тут увидел, что недавняя знакомая призывно машет рукой, и вернулся к стойке.
-- Я могу отвести тебя домой, но тебе это может и не понравиться, --
сказала она.
-- Почему? -- удивился Мэллори. -- Ты мне нравишься.
-- Не в этом дело, -- рассмеялась девушка. -- Я живу не здесь, в
Бромптоне, а в Уайтчепеле.
-- Далеко.
-- Поезда не ходят. И кэба сейчас не найти. Я боялась, что мне придется
ночевать прямо в парке!
-- А как же твои друзья? -- поинтересовался Мэллори.
Девушка тряхнула головой, словно говоря: "Да пошли они, эти друзья". От
резкого движения в ямке у ее горла мелькнул краешек машинных кружев.
-- Я хочу вернуться в Уайтчепел. Ты меня доведешь? У меня нет денег. Ни
гроша.
-- Хорошо. -- Мэллори предложил ей руку. -- Пять миль пешком, но ноги у
тебя чудесные.
Девушка взяла его под локоть и улыбнулась:
-- Мы еще успеем на речной пироскаф от Креморнской пристани.
-- А-а, -- протянул Мэллори. -- Это чуть ниже по Темзе, да?
-- Это совсем не дорого. -- Они спустились по ступенькам гигантского
настила в мерцающую светом газовых рожков темноту. -- Ты ведь не из Лондона?
Коммивояжер?
Мэллори покачал головой.
-- Ты мне дашь соверен, если я с тобой пересплю? Мэллори не ответил,
несколько шокированный такой прямолинейностью.
-- Ты можешь остаться на всю ночь, -- продолжала девушка. -- У меня
очень симпатичная комната.
-- Да, так я и хочу.
Он споткнулся о камень и чуть не упал. Девушка помогла неустойчивому
кавалеру сохранить равновесие и взглянула ему в глаза.
-- Ты немного под градусом, да? А так ты вроде ничего. Как тебя звать?
-- Эдвард. Но все называют просто Нед.
-- Но это же и мое имя тоже! -- воскликнула она. -- Харриэт Эдвардес,
не Эдвардс, а Эдвардес, с "е". Это мой сценический псевдоним. А друзья зовут
меня Хетти.
-- У тебя божественная фигура, Хетти. Я ничуть не удивлен, что ты
играешь на сцене.
-- Тебя нравятся нехорошие девушки, Нед? -- В полутьме серые глаза
Хетти казались почти черными. -- Надеюсь, да, потому что у меня сегодня
настроение делать очень нехорошие вещи.
-- Конечно, нравятся. -- Мэллори обнял левой рукой ее туго стянутую
талию, прижал правую руку к объемистой груди и буквально впился в ее губы.
Девушка чуть взвизгнула от удивления, а потом закинула ему руки на шею.
Поцелуй растянулся на несколько минут; Мэллори чувствовал ее язык у себя на
зубах.
Затем Хетти чуть отстранилась.
-- Нам ведь нужно попасть домой, Нед. Ты понимаешь?
-- Понимаю, -- ответил он, тяжело дыша. -- Но только ты покажи мне свои
ноги, прямо сейчас. Покажешь?
Девушка оглянулась по сторонам, приподняла нижние юбки до колен и тут
же их опустила.
-- Идеальные! -- восхитился Мэллори. -- Ты могла бы позировать
художникам.
-- Позировала, -- усмехнулась Хетти. -- Только на этом не заработаешь.
От пристани донесся гудок пироскафа. Они побежали со всех ног и успели
взлететь по сходням за какую-то секунду до отхода. После суматошного бега
виски снова ударило Мэллори в голову. Дав девушке шиллинг, чтобы та
заплатила четыре пенса за проезд, он отыскал на палубе парусиновый шезлонг.
Кораблик развел пары, его колеса зашлепали по черной воде.
-- Пошли в салон, -- сказала Хетти. -- Там есть что выпить.
-- Мне хочется посмотреть на Лондон.
-- Не думаю, что тебе понравится.
-- Понравится, если ты останешься со мной.
-- Как ты интересно говоришь, Нед! -- рассмеялась девушка. -- Забавно,
я сперва подумала, что ты фараон, такой ты был строгий и важный. Но фараоны
так не говорят, хоть пьяные, хоть трезвые.
-- Тебе не нравятся комплименты?
-- Нет, очень нравятся. Но и шампанское мне тоже нравится.
-- Подожди минутку. -- Мэллори был пьянее, чем ему хотелось бы. Тяжело
поднявшись, он отошел к ограждению носа и крепко его стиснул, стараясь
вернуть пальцам чувствительность. -- Темнотища-то какая в городе.
-- Слушай, а ведь точно, -- удивилась девушка. От нее пахло соленым
потом, чайной розой и шахной. Мэллори задумался, много ли у нее там волос и
какого они цвета. Ему очень хотелось их увидеть.
-- А почему это, Нед?
-- Что почему?
-- Почему так темно? Это что, из-за тумана?
-- Газовые фонари, -- объяснил Мэллори. -- Правительство отключило все
газовые фонари в городе, потому что от них дым.
-- Ловко придумано.
-- А теперь люди шляются по темным улицам и громят все, что ни
попадется.
-- Откуда ты знаешь? Он пожал плечами.
-- Так ты точно не фараон?
-- Нет, Хетти.
-- Не люблю фараонов. Они всегда так разговаривают, будто знают
чего-то, чего ты не знаешь. И не говорят, откуда они это знают.
-- Я бы мог тебе рассказать, -- вздохнул Мэллори. -- Даже хотел бы. Но
ты не поймешь.
-- Пойму, Нед, -- сказала Хетти голосом тусклым, как шелушащаяся
краска. -- Я люблю слушать, как говорят умные мужчины.
-- Лондон -- это очень сложная система, выведенная из равновесия. Это
как... Как пьяный мужик, вдребезги пьяный, в комнате с бутылками виски.
Виски спрятано -- поэтому он ходит и ищет. Найдет бутылку, глотнет и
отставит, и тут же о ней забудет. А потом снова ходит и ищет -- и так раз за
разом.
-- А потом у него кончается выпивка, и ему приходится бежать в лавку.
-- Нет. Спиртное никогда не кончается. Есть еще демон, он постоянно
доливает бутылки. Это у нас открытая динамическая система. Человек бродит и
бродит по комнате вечно, никогда не зная, каким будет его следующий шаг.
Совершенно вслепую и ничего на зная наперед, он выписывает круги, восьмерки,
любые фигуры, какие только можно придумать, катаясь на коньках, но он
никогда не выходит из комнаты. А потом однажды гаснет свет, и человек сломя
голову выбегает наружу
в кромешную тьму. И тогда может случиться все, что угодно, ибо тьма
кромешная есть Хаос. Вот и у нас там Хаос, Хетти.
-- И тебе это нравится, да?
-- Что?
-- Я не очень понимаю, что ты там сейчас говорил, но вижу, что тебе это
нравится. Тебе нравится об этом думать. -- Легким, совершенно естественным
движением Хетти приложила руку к его ширинке. -- Колом стоит! -- Она
отдернула руку и торжествующе усмехнулась.
Мэллори боязливо оглянулся. На палубе было с десяток пассажиров. Никто,
похоже, не смотрел, но разве в этой темноте что разберешь.
-- Ты дразнишься, -- обиженно сказал он.
-- Вот вытащи и увидишь, как я умею дразниться.
-- Я уж подожду более подходящих времени и места.
-- Вона как мужики заговорили, -- рассмеялась Хетти.
Мерное шлепанье внезапно зазвучало по-иному; к нему примешался треск
лопающихся пузырей. От черной воды пахнуло невыносимым смрадом.
-- Гадость какая! -- воскликнула Хетти, зажимая рот ладонью. -- Пошли в
салон, Нед, пошли, ну, пожалуйста!
Но Мэллори удерживало странное любопытство.
-- А что, бывает еще хуже? Ниже по реке?
-- Гораздо хуже, -- пробубнила Хетти сквозь пальцы. -- Я видела, как
люди шлепаются в обморок.
-- Тогда почему паромы еще ходят?
-- Они всегда ходят, -- объяснила Хетти. -- Это же почтовые.
-- Ясно, -- кивнул Мэллори. -- А могу я тут купить марку?
-- Внутри.-- Хетти настойчиво тянула его за локоть.-- И марку, и
что-нибудь еще, для меня.
Хетти зажгла в крошечной, тесно заставленной прихожей масляную лампу;
Мэллори, несказанно довольный, что вырвался наконец из душной жути закоулков
Уайтчепела, протиснулся мимо нее в гостиную. На квадратном столике
громоздилась пачка иллюстрированных газет, все еще доставлявшихся по домам,
несмотря на смрад. Жирные, различимые даже в полутьме заголовки стенали об
очередном ухудшении здоровья премьер-министра. Старик Байрон вечно
симулировал какую-нибудь болезнь: то у него отнималась нога, то отекало
легкое, то барахлила печень.
Хэтти внесла в гостиную горящую лампу, и тут же на пыльных обоях
расцвели поблекшие розы. Мэллори уронил на стол золотой соверен. Он
ненавидел неприятности в подобных делах и всегда платил вперед. Хетти
услышала звон и улыбнулась. Потом она сбросила грязные ботинки, прошла,
покачивая бедрами, в конец комнаты и распахнула дверь, из-за которой
доносилось приглушенное мяуканье. В комнату вбежал большой серый кот. Хетти
подхватила его на руки, погладила, приговаривая: "Соскучился, Тоби,
соскучился по мамочке",-- и выпроводила на лестницу. Мэллори терпеливо ждал.
-- Ну а теперь займемся тобой, -- сказала Хетти, встряхивая
темно-каштановыми локонами.
Спальня оказалась довольно маленькой и убогой, здесь стояли дубовая
двуспальная кровать и высокое помутневшее трюмо, стоившее когда-то немалых
денег. Хетти поставила лампу на ободранную прикроватную тумбочку и начала
расстегивать кофточку; вытащив руки из рукавов, она чуть ли не с ненавистью
отбросила ни в чем не повинную одежду в сторону. Переступив через упавшую на
пол юбку, девушка начала снимать корсет и туго накрахмаленную нижнюю юбку.
-- Ты не носишь кринолина, -- хрипло заметил Мэллори.
-- Терпеть их не могу.
Хетти расстегнула нижнюю юбку, сняла ее и отложила в сторону. Ловко
расстегнув крючки корсета, она распустила шнуровку, стянула его через бедра
и с облегчением вздохнула; теперь на ней осталась только коротенькая
кружевная рубашка.
Мэллори освободился от сюртука и ботинок. Ширинка у него чуть не
лопалась. Очень хотелось выпустить зароговевший орган на волю, но при свете
было как-то неудобно.
Хетти с размаху запрыгнула на постель, громко скрипнув пружинами.
Мэллори не мог позволить себе такой порывистости; он осторожно присел на
край кровати, насквозь пропитанной запахами апельсиновой туалетной воды и
пота, аккуратно снял брюки и "неупоминаемые", сложил их и положил на стул,
оставшись -- по примеру хозяйки дома -- в одной рубашке.
Затем Мэллори наклонился, расстегнул кармашек нательного пояса и
вытащил пакетик "французских дирижаблей".
-- Я воспользуюсь защитой, дорогая, -- пробормотал он. -- Ты не против?
-- Дай-ка мне поглядеть. -- Хетти приподнялась на локте.
Мэллори продемонстрировал ей скатанный колпачок из овечьей кишки.
-- Этот не из тех, хитрых, -- облегченно сказала девушка. -- Делай, как
тебе нравится, дорогуша.
Мэллори осторожно натянул приспособление на член. Так будет лучше,
думал он, довольный своей предусмотрительностью. "Защита" давала ощущение,
что он контролирует обстановку, к тому же так безопаснее, и деньги, -- те,
отданные сутенеру, -- не зря выкинуты.
Крепко обвив шею Мэллори руками, Хетти намертво присосалась к нему
влажным широким ртом. Мэллори вздрогнул, почувствовав на деснах кончик
скользкого, верткого, как угорь, языка. Необычное ощущение резко подстегнуло
его пыл. Он забрался на девушку; ее плотное тело, чуть прикрытое непристойно
тонкой рубашкой, наощупь было восхитительно. После некоторых трудов ему
удалось задрать подол почти до талии. Дальше пришлось искать дорогу во
влажных густых зарослях; Хетти поощряюще вздыхала и постанывала. Потеряв
наконец терпение, она без особых церемоний взяла дело в свои руки и довела
заплутавшего путника до желанного приюта.
Теперь она перестала сосать рот Мэллори, оба они дышали как пароходы,
кровать под ними тряслась и скрипела, как расстроенный панмелодиум.
-- О, Нед, дорогой! -- внезапно взвизгнула Хетти, вонзив ему в спину
восемь острых ногтей. -- Какой он большой! Я сейчас кончу! -- Она начала
судорожно извиваться.
Мэллори давно не слышал, чтобы женщина говорила во время совокупления
по-английски; совершенно ошарашенный, он резко кончил, как будто бесстыдное
раскачивание гладких, упругих бедер насильно вырвало семя из его плоти.
После короткой паузы, когда оба они переводили дух, Хетти чмокнула
Мэллори в щеку и сказала:
-- Это было прекрасно, Нед. Ты действительно знаешь, как это делается.
А теперь давай поедим, давай? До смерти жрать хочется.
-- Хорошо, -- отозвался Мэллори, вываливаясь из потной люльки ее бедер.
Его переполняла благодарность к ней -- как, впрочем, и всегда, к каждой
женщине, которая была к нему благосклонна, -- благодарность с некоторой
примесью стыда. Но все заглушал голод. Он не ел уже много часов.
-- В "Олене", это трактир внизу, могут сообразить для нас вполне
приличный пти-супе*. Попросим миссис Кэрнз, она сходит и принесет. Миссис
Кэрнз -- это жена хозяина дома, они живут тут прямо через стенку.
-- Прекрасно, -- кивнул Мэллори.
-- Но тебе придется заплатить и за еду, и ей тоже надо будет дать
что-нибудь.
Хетти скатилась с кровати -- и только потом одернула задранную рубашку;
вид роскошных округлых ягодиц наполнил Мэллори благоговейным трепетом. Хетти
выбила по стене резкую дробь; через несколько долгих секунд раздался
ответный стук.
-- Твоя подружка что, по ночам не спит? -- удивился Мэллори.
-- Она у меня привычная, -- сказала Хетти, забираясь в кровать; пружины
снова жалобно скрипнули. -- Не обращай на нее внимания. По средам наша
миссис Кэрнз так обрабатывает своего несчастного мистера, что никто в доме
спать не может.
Мэллори осторожно снял "французский дирижабль", несколько
растянувшийся, однако не получивший пробоин, столь губительных для
воздухоплавательных аппаратов, и брезгливо уронил его в ночной горшок.
-- Может, откроем окно? Жарко тут, сил нет.
-- Ты что, дорогуша, хочешь впустить сюда смрад? -- Хетти усмехнулась и
с наслаждением поскребла себя между лопаток. -- Да и вообще окна тут не
открываются.
-- Почему?
-- Все рамы наглухо забиты. Девушка, которая жила здесь раньше, прошлой
зимой... Странная была, очень уж спесивая и держала себя -- будто из
благородных, но всю дорогу жутко боялась каких-то там врагов. Вот она,
наверное, и заколотила все окна. Да заколачивай не заколачивай, все равно до
нее добрались.
* Petit-souper (фр.) "перекусить
-- Это как? -- поинтересовался Мэллори.
-- Она никогда не водила сюда мужчин, я такого ни разу не видела, но в
конце концов за ней пришли фараоны. Из Особого отдела, слыхал, наверное? И
на меня тоже, ублюдки, насели, а откуда мне знать, чем она там занималась и
какие у нее друзья. Я даже фамилию ее не знала, только имя, то ли настоящее,
то ли придуманное, поди разберись. Сибил какая-то. Сибил Джонс.
Мэллори подергал себя за бороду.
-- А что она такого сделала, эта Сибил Джонс?
-- Родила вроде бы ребенка от члена парламента, когда была совсем еще
молоденькой, -- пожала плечами Хетти. -- От мужика по фамилии... да ладно,
тебе это ни к чему. Она крутила всю дорогу с политиками и еще немножко пела.
А я вот зато позирую. Коннэсеву поз пластик?*
-- Нет.
Мэллори совсем не удивился, заметив на своем колене блоху. Изловив
насекомое, он безжалостно его раздавил; на ногтях больших пальцев остались
маленькие пятнышки крови.
-- Мы одеваемся в облегающее трико, точно под цвет кожи, разгуливаем за
стеклом, а мужики на нас глазеют. Миссис Уинтерхолтер -- ты видел ее сегодня
в садах -- за нами присматривает, она, как это называется, мой импресарио.
Народу сегодня было кошмарно мало, а эти шведские дипломаты, с которыми мы
пришли, они жмоты, как не знаю что. Так что мне повезло, что ты подвернулся.
* Connaissez-vous poses plastiques? (фр.) -- Знаете ли вы пластические
позы?
В наружную дверь коротко постучали.
-- Донне-муа* четыре шиллинга,-- сказала Хетти, вставая.
Мэллори взял со стула свои брюки, покопался в кармане и вытащил
несколько монет. Хетти вышла в прихожую и через пару секунд принесла на
ободранном, сплошь в трещинах и выбоинах, лакированном подносе буханку
черствого хлеба, кусок ветчины, горчицу, четыре жареных колбаски и
запыленную бутылку теплого шампанского.
Наполнив два высоких, не слишком чистых бокала, она принялась есть --
совершенно спокойно и молча. Мэллори безотрывно глядел на ее полные, с
симпатичными ямочками руки, на тяжелые груди, темные соски которых отчетливо
просвечивали сквозь тонкую ткань рубашки, и немного удивлялся заурядности
лица -- при такой-то фигуре. Он выпил бокал плохого, перекисшего шампанского
и жадно набросился на зеленоватую ветчину.
Хетти покончила с колбасками, а затем выскользнула из кровати, виновато
улыбнулась, задрала сорочку до талии и присела на корточки.
-- Шампанское, оно прямо проскакивает насквозь, правда? Мне нужно на
горшок. Не смотри, если не хочешь.
Мэллори скромно отвернулся и тут же услышал звон струи о жесть.
-- Давай помоемся, -- предложила Хетти. -- Я принесу тазик.
Она вернулась с эмалированным тазом вонючей лондонской воды и стала
обтирать себя люфой.
-- Формы у тебя великолепные, -- сказал Мэллори.
* Donnez-moi (фр.) -- Дайте мне.
У Хетти были миниатюрные кисти и ступни, а округлость ее икр и ляжек
являла собой чудо анатомии млекопитающих. Ее тяжелые, крепкие ягодицы были
безупречны. Мэллори они показались смутно знакомыми, где-то он видел точно
такие же, скорее всего -- на исторических полотнах современных мастеров... А
что, вполне возможно, это они и есть. Из курчавой огненно-рыжей поросли
скромно выглядывали розовые, молчаливо сжатые губы.
Заметив его взгляд, Хетти улыбнулась.
-- А ты хотел бы посмотреть на меня голую?
-- Очень.
-- За шиллинг?
-- Идет.
Хетти скинула сорочку с явным облегчением, ее тело покрывала испарина.
Она аккуратно обтерла губкой пот с подмышек.
-- Я могу держать позу, совсем почти не двигаться целых пять минут
подряд, -- сказала Хетти слегка заплетающимся языком: бутылку шампанского
она выпила почти в одиночку. -- У тебя есть часы? Десять шиллингов, сейчас
сам увидишь. Спорим, что получится?
-- А я и не сомневаюсь.
Хетти грациозно нагнулась, взялась рукой за левую щиколотку, подняла
ногу над головой, не сгибая в колене, и стала медленно поворачиваться,
переступая с носка на пятку и назад.
-- Нравится?
-- Потрясающе! -- восхищенно выдохнул Мэллори.
-- Смотри, я могу прижать ладони к полу, -- сказала она, нагибаясь. --
Большинство лондонских девиц так затягиваются в корсеты, что переломились бы
на хрен пополам, попробуй они такое. -- Затем она села на шпагат и
уставилась на Мэллори снизу вверх, пьяненькая и торжествующая.
-- Да я просто жизни не видел, пока не попал в Лондон! -- сказал
Мэллори.
-- Тогда снимай свою рубашку и давай пилиться голыми. -- К ее лицу
прилила кровь, серые глаза широко раскрылись и выпучились. Читать дальше ...
***
