Мне благоприятствовало то, что враги, стянувшись к переброшенной через траншею трубе, по большей части нервно оглядывались назад. Я отметил, что впервые за время нашей суматошной беготни от «Буяна» имею возможность лицезреть полковника Черепанова собственной персоной. И даже, если захочу, могу взять его на мушку и вышибить ему мозги первой же пулей. Хотеть-то я, конечно, хотел, но окружающие Бориса двадцать с лишним соратников здорово остужали мой порыв. Я мог бы оказать сейчас услугу едва ли не всем сталкерам Зоны, вот только что проку мне от посмертной славы? Даже в качестве входного билета на небеса ее не предъявишь – это здесь меня объявят святым, а за Кордоном я как был, так и останусь заурядным убийцей.
Было бы весьма забавно наблюдать за объятыми страхом головорезами Черепа, если бы при этом меня самого не колотила такая же дрожь. Вызывали ее громкие хаотичные шумы, доносившиеся из-за березняка. Чудилось, будто они надвигаются на нас с юга широким фронтом, то на одном фланге которого, то на другом, а то по центру начинало твориться нечто невообразимое, но явно враждебное. Но сколько я ни вглядывался в том направлении, стараясь обнаружить хотя бы один из источников этих шумов, все тщетно. Лишь однажды мне почудилось, будто в воздух взметнулся крупный пласт дерна, словно в то место угодило пушечное ядро. Впрочем, это могла быть и игра теней, отбрасываемых закатным солнцем от раскачивавшихся на ветру берез.
Раскольники топтались возле трубы и не спешили ступать на нее по той же причине, что и мы. Кое-кто из них указал на наше дерево, но, видимо, из-за высокой сложности и низкой пропускной способности этой переправы идея воспользоваться ею была Черепом отвергнута. Я прислушивался к надвигающимся звукам, нервно кусал губы и ерзал, словно улегся на муравейник, хотя подо мной была обычная глина. Меня так и подмывало встать и проорать мнительным «буянам», дабы они побыстрее определились с выбором, а иначе как пить дать и сами не спасутся, и мне не дадут! Скульптор вот-вот ворвется в березняк, а они не мычат, не телятся, ей-богу!..
Ни в жизнь не догадаетесь, кто в итоге повлиял на сделанный Черепом выбор. Ваш покорный слуга! Ну и Кальтер, само собой, тоже, куда ж без него? Нет, конечно, мы с компаньоном не повыскакивали из укрытий и не взялись убеждать врагов пойти наиболее очевидным путем. Мы направили их по нему, скажем так, косвенно, без какого-либо активного вмешательства с нашей стороны. Как такое возможно, спросите вы? Благодарить за это следует Сим-сима, чье слово на экстренном совещании раскольников оказалось решающим.
- Э, братва, да чего мы дрейфим?! – воскликнул он, стараясь перекричать ропот товарищей по оружию. - Эти сучары только что до нас здесь прошли! Или, по-вашему, у них крылья есть?
Если Борис и имел что возразить проводнику, последовавший за его предложением глухой удар о землю, а за ним - вздыбившийся на краю поля выше деревьев фонтан земли вынудили Черепа быстро согласиться с калмыком.
- Через траншею - бегом марш! - рявкнул командир «Буяна», продублировав приказ выразительным взмахом руки. А затем - надо отдать должное его храбрости,- запрыгнул на трубу и ринулся форсировать преграду, пропустив вперед себя только Сим-сима.
Меня осыпало перелетевшими через березняк комьями дерна, но я все еще не видел за деревьями никакого движения. Несмотря на острое желание вскочить и броситься наутек, я тем не менее словно прирос к земле, уповая на то, что Скульптора отвлекут переправляющиеся через ров раскольники и он не обратит внимания на Мракобеса, лежащего без движения на отшибе.
Что бы там ни пытался доказать Кальтер на примере своей бабки, я был твердо уверен, что единственный шанс спастись от таких хищников – это загодя заметить их и стать тише воды ниже травы. В противном случае можно даже не трепыхаться, и уж тем паче глупо валять перед ними дурака. Не знаю, как тигры, а Скульптор в лучшем случае посмеется над такой выходкой и, дай бог, прикончит тебя быстро и без мучений. Однако все ведь может обернуться и иначе. Как отреагирует апостол Монолита, если останется недоволен концертом?..
Дурак ты, дядя Костя, замечу я тебе, и теории у тебя дурацкие! Достаточно лишь однажды ощутить близкую поступь Скульптора, чтобы раз и навсегда убедиться в абсурдности подобного метода отпугивания хищников.
При всей моей ненависти к «буянам» я, сам того не желая, вдруг ощутил, что сопереживаю их драматичной переправе. И возможно, даже обрадовался бы, удайся Черепу перебраться на другой берег без происшествий. Но поскольку этого все-таки не случилось, значит, укорять себя за сочувствие к заклятому врагу будет не резон. Как только я понял, что ему не избежать неприятностей, моя проклюнувшаяся было симпатия к раскольникам тут же сменилась обычной жалостью. А она была вполне нормальной для меня реакцией, когда речь шла о загнанном в угол противнике.
Едва Сим-сим, Череп и последовавшие за ними бойцы ступили на трубу, как шумовой фронт моментально сместился к востоку. А когда авангард «буянов» достиг середины переправы, атмосферу разорвал хлесткий и тяжелый металлический удар, будто где-то в восточном районе пригорода столкнулись лоб в лоб два большегрузных самосвала. Вслед за этим земля затряслась мелкой дрожью, как при приближении мчащегося по перегону товарного поезда. Накренившаяся береза, за которой я прятался, закачалась, и мне пришлось отползти от нее, чтобы она не придавила меня своим вывороченным из земли корнем. Мое счастье, что все до единого преследователи смотрели сейчас либо на восток, либо - те, что пересекали ров, - себе под ноги, и потому моя возня осталась незамеченной.
- Не стоять! Шевелить ногами! - проорал Череп, двигаясь осторожной, но быстрой походкой по покатой поверхности трубы. Шаги множества ног и так сделали ее шаткой, а колебание почвы лишь добавило раскольникам острых ощущений. Стоило лишь какому-нибудь нерасторопному бойцу замешкаться, и заданный командиром темп передвижения будет сбит. В деле, где каждая секунда ценилась даже не на вес золота, а фактически стоила одну человеческую жизнь, любая задержка могла обернуться самыми трагическими последствиями.
Несмотря на грохот и неустойчивый мост, раскольничья переправа стартовала вполне удачно. Авангард «буянов» пересек ров организованно и споро, продемонстрировав нам с Кальтером отменную выучку и дисциплину. Когда первая половина бойцов Черепа сошла на берег, вторая уже целиком находилась на трубе. До успешного завершения этого несложного для тренированных вояк маневра оставались считаные секунды. Но тут из-за поворота траншеи нарисовался источник угрожающего шума, и все у раскольников сразу пошло наперекосяк.
Ассоциации с поездом-товарняком, которые вызвал у меня надвигающийся грохот, оказались на удивление точными. Именно железнодорожный состав и мчался сейчас по провалу, перемалывая усеивавшие его дно и без того неоднократно перемолотые кости. Но как подобное возможно вдали от железных дорог, спросите вы? Поспешу уточнить: для этого товарняка рельсы уже не требовались. Равно как и электроэнергия. Ее с лихвой заменила та силища, которая перед этим, мягко говоря, переделала сей поезд для езды вне рельсовых магистралей. Правда, переделка получилась слишком глобальной, и для иной работы, кроме как давить все, что попадется ему на пути, этот грохотун больше использоваться не мог.
Очередное творение Скульптора вновь озадачило меня вопросом, где пролегала граница между фантазией и возможностями этого неуемного гения смерти. В сравнении с тем, что он сотворил с поездом, вырывание из земли деревьев и сплетение в косичку двух гигантских антенн выглядело легкой разминкой. Вроде как для Микеланджело – взять и вылепить от скуки глиняную тарелку. Сколько времени потратил Скульптор на лепку из цельного железнодорожного состава циклопического катка, знал лишь автор сего авангардного произведения. Явно не меньше полусотни вагонов и как минимум один локомотив были спрессованы в цилиндрическую болванку, о размерах которой свидетельствовала выдавленная ею в земле траншея.
Впечатляла и прыть, с какой несся по ней каток. Чтобы разогнать его до такой скорости в обычных условиях, громадину следовало спихнуть с вершины высокого холма. А что нужно сделать, чтобы ее остановить, если поблизости нет второй такой махины, я вообще затруднялся сказать. Цепляясь краями за склоны рва, она с треском подминала под себя все новые деревья и, выбрасывая вверх фонтаны глины, расширяла свою колею. Завидев эту картину, я наплевал на конспирацию и рванулся прочь от кромки обрыва, полагая, что у Кальтера тоже хватит ума убраться подальше от всесокрушающего молоха. Твердь земная подо мной дрожала так, что мне пришлось стиснуть зубы, дабы ненароком не прикусить язык.
Когда я вновь плюхнулся на землю, на переправе уже творился форменный хаос. Те «буяны», кому на момент появления катка оставалось преодолеть последнюю треть трубы, сумели, напирая на впереди идущих товарищей, кое-как добежать до берега. Последнего из уцелевших счастливчиков приятели чудом успели схватить за руки и вытянули за собой, когда он уже практически падал в ров. А вот замыкающим группу семерым или восьмерым раскольникам не повезло. Каток приближался, тряска с каждым мгновением все нарастала, и труба у них под ногами заходила ходуном, пружиня под собственным весом так, словно была сделана не из металла, а из гибкого пластика. Примерно половина не достигших края раскольников сорвалась в ров, еще трое уцепились за скобы и повисли на них, и лишь один продолжал демонстрировать чудеса эквилибристики, балансируя на раскачивающейся трубе, как канатоходец на канате. Жаль только, что при этом все его силы без остатка тратились на удержание равновесия, поэтому как ни стремился он продвинуться вперед хотя бы на шаг, ничего у него не получалось.
Однако что было проку в жалких потугах этих бедолаг спастись, если в итоге и они, и те, кто упал на дно траншеи, угодили под тысячетонный каток, словно муравьи под асфальтоукладчик? У меня перехватило дыхание, когда махина нависла над переправой и в мгновение ока подмяла под себя и ее, и барахтающихся на ней раскольников. И, даже не замедлив движения, покатила дальше по траншее, обваливая склоны и расшвыривая куски глины подобно тому, как разбрызгивает грязь автомобильное колесо с оторванным крылом. Береза, в корнях которой я только что прятался, зацепилась за выступ на торце катка и отправилась в путь вместе с ним, описывая окружности трепещущей от таких кульбитов кроной. Хорошо, я вовремя сообразил, что не нужно стоять столбом с разинутым ртом, пялясь на это невесть какое по счету чудо Зоны. Не успело оно, щедро обдав меня глиной, прогрохотать мимо, а я уже снова залег за деревом, на сей раз росшим далеко и от провала, и от глаз маячивших на том берегу «буянов».
Опять моим мечтам о сладкой мести не суждено было воплотиться в жизнь. Как и утром, Черепу во второй раз посчастливилось выйти из, казалось бы, проигрышного для него положения с минимальными при таком раскладе потерями. «Господи! – взмолился я, когда узрел, какими свирепыми взглядами провожают раскольники удаляющийся на запад каток. – Сделай так, чтобы они взбунтовались и, прикончив ведущего их на верную погибель Черепа, повернули обратно! Неужто „буяны“ и впрямь боготворят своего главаря, раз готовы без колебаний отдать себя на заклание ради его мстительных амбиций?» Иными словами, от отчаяния и страха я не придумал ничего лучше, как обратиться за помощью к тому, кто, даже услышав мои мольбы, не стал бы помогать мне из принципа.
Выводя бойцов из замешательства, Черепанов проорал им какой-то приказ, и они, встрепенувшись, поспешно рванули через пролом в заборе на территорию радиозавода. Мчащееся по траншее стальное страшилище с изяществом борца сумо вписалось в очередной поворот и погрохотало дальше, подгоняемое невидимым Скульптором. Я был почти уверен, что этот супермутант следует за катком по дну провала, но мне так и не удалось набраться храбрости подбежать к обрыву и взглянуть с него на нашего могущественного врага. Да и не факт, что я вообще сумел бы его увидеть. В то время как Скульптор наверняка засек бы не в меру любопытного сталкера и не поленился швырнуть в него первое подвернувшееся под руку дерево.
Едва Борис с компанией скрылись за забором, а каток – за поворотом, я заметил на противоположном берегу призывное моргание фонарика. Вне всяких сомнений, это был Кальтер, который старался, не поднимая шума, привлечь мое внимание. Оказалось, компаньон залег довольно далеко от того места, где я предполагал. Мне было слишком рискованно отвечать ему тем же – «буяны» могли легко засечь мои световые сигналы. Поэтому я просто высунулся из-за дерева так, чтобы майор видел меня со своей позиции, а раскольники с завода – нет.
Тимофеич тоже привстал с земли и несколько раз выразительно махнул рукой туда, откуда прикатил каток и где сейчас с наименьшей вероятностью мог находиться Скульптор. Каждый свой взмах Кальтер завершал жестом, смысл коего тоже был предельно ясен: я должен отправиться на восток и при первой благоприятной возможности пересечь ров. Дерево, по которому выбрался из него компаньон, обратилось в щепки, а подрезанные катком отвесные склоны выглядели чересчур зыбкими. Стоит их только потревожить, и они погребут меня под обвалом еще до того, как я спущусь на дно траншеи.
Я подал ответный знак: мол, задачу понял, выдвигаюсь. Майор все так же жестами добавил напоследок, что будет идти по своему берегу параллельным курсом, и как только я преодолею препятствие, компаньон сразу ко мне присоединится. Не сказать, что меня это сильно воодушевило, но в любом случае находиться под дистанционным надзором Кальтера было намного безопаснее, нежели вообще без прикрытия.
На том и порешили. Отдав последние инструкции, Тимофеич без единого звука, будто тень, растворился в кустах, а я, отступив от коварной траншеи, с оглядкой и крадучись двинул от дерева к дереву вдоль провала. Если дальше он круто не менял курс, то приблизительно через полтора километра колея упрется в расположенный на отшибе от города колхозный рынок. Провалившиеся крыши его павильонов были видны уже отсюда.
А что, если ров протянулся до самой ЧАЭС, где, судя по всему, Скульптор и слепил свой каток из валяющегося там в изобилии подручного материала? Меня и прежде не тянуло приближаться к станции, а сегодня и подавно не хотелось туда наведываться. Зачем? Берег моей мечты лежал в другой стороне, и достичь его я намеревался своими силами, не идя на поклон к местному божеству – Монолиту, чьи апостолы резвились сейчас на всю катушку в Припяти и ее окрестностях. Как там сказал вчера Кальтер? «Камни не исполняют желаний» – так вроде? Очень сомневаюсь, что призраки маленьких девочек занимаются этим. Но уж лучше я все-таки, извините за каламбур, уверую в Веру, которую пусть во сне, но неоднократно видел, чем в «фетиш жалких неудачников», о существовании коего знаю лишь понаслышке.
Только ты не улетай с мачты, моя ненаглядная чайка, ладно? А до берега я хоть на разбитом корабле, хоть вплавь, но доберусь. Пусть только Хозяева Зоны позволят мне дожить до завтрашнего вечера, чтобы уже наверняка выяснить, не сбился ли я со своего курса, последовав за плывущим в неизвестность кораблем Кальтера. Не хотелось бы после такого сокрушительного фиаско до самой смерти укорять себя в том, что я пошел на поводу у сумасшедшего…
---
Глава 11
Конец преграды обнаружился сразу за рыночными павильонами. Миновав расположенные на противоположном берегу гаражи пожарной части, ров начал мало-помалу сворачивать к северу, отчего я еще на полпути к рынку смекнул, что траншея проложена где-то между ним и «фабрикой-кухней» (именно такая непонятная вывеска, составленная из полуметровых букв, по сей день украшала это скромное двухэтажное здание). Так и оказалось. А еще через пару сотен шагов глубина прокатанной Скульптором колеи стала уменьшаться и в конце концов сошла на нет, упершись в свалку металлолома. Она состояла из сваленных в груды раскуроченных вагонов и локомотивов, хотя ни одна железнодорожная ветка сюда не вела. Из чего я сделал вывод, что адский каток был собран именно здесь, а свалка есть не что иное, как оставшиеся после его сборки лишние детали. Вновь подивившись извращенной фантазии устроителя этого бардака, я поспешил обогнуть наведенный им творческий беспорядок и, приблизившись к «фабрике-кухне», начал озираться в поисках Кальтера. Или, если быть точным, позволил ему заметить себя, ибо высмотреть прячущегося в зарослях майора мог разве что такой же матерый спец из военной разведки, как он.
А Кальтер, пообещав встретить меня на выходе из траншеи, тем временем куда-то запропастился. Не собираясь преждевременно думать о худшем, я предположил, что майора попросту что-то задержало в дороге и с минуты на минуту он прибудет. Можно было, конечно, ради пущего успокоения вызвать его по каналу связи, но я решил пока не тревожить компаньона, который, возможно, затаился сейчас в ожидании, когда минует возникшая у него на пути угроза.
Над Зоной сгущались сумерки, и примерно через час солнце обещало полностью скрыться за горизонтом. Багровый солнечный диск нырнул за серую пелену тумана, что поднимался над Буряковскими болотами, и поэтому выглядел маленьким и жалким – чуть больше красной точки от лазерного целеуказателя. От деревьев, фабрики и стоящих по другую сторону улицы многоэтажек поползли на восток длинные тени. Раньше мне всегда нравились закаты, но только не в Зоне, пусть даже и здесь они обладали своей привлекательностью. Возможно, причина крылась в тревожных ночах – времени, когда мутанты получали над человеком воистину безраздельную власть. Днем они были не так страшны, но во мраке даже один слепой пес превращался из мелкого трусливого хищника в натуральное порождение Преисподней. Последние пять лет каждый заход солнца служил для меня сигналом о приближении врага и не вызывал никаких поэтических чувств. Нынешний закат и подавно не являлся в этом плане исключением.
Дабы не маячить на виду, я присел у стены фабрики и перевел ПДА в дежурный режим на случай, если майор не отыщет меня сразу, как объявится. После чего мне оставалось только ждать, периодически озираться и внимательно вслушиваться в звуки окружающего мира. Последних сегодня в Припяти стало значительно меньше, чем прежде, когда ее улицы кишели мутантами всех мастей и размеров. Кабы не шелест листвы и вклинивающиеся в него стуки, потрескивания и скрипы, что издавали болтающиеся на ветру двери и оконные рамы, тишина в городе была бы и вовсе абсолютной. А ведь еще утром воздух тут сотрясался от нескончаемого топота, ора, рычания и визга, заслышав которые большинство впервые сунувшихся сюда сталкеров приходили в ужас и, едва добравшись до окраины, сразу ретировались обратно. После чего начинали распускать об этих местах слухи один другого страшнее и неправдоподобнее.
Я и прочие неоднократно ходившие в глубь мертвого города бродяги знали, что в действительности не все настолько мрачно и что выжить здесь, в принципе, можно. Правда, при одном условии: терпение и осторожность должны являться неотъемлемыми качествами твоей натуры. Если тебя не страшит перспектива сутки напролет ползать на брюхе и отлеживаться в укрытиях, значит, шанс вернуться из центра Зоны живым у тебя имеется. Однако по негласной договоренности мы не опровергали слагаемые о Припяти зловещие легенды. Все они так или иначе отваживали от города впечатлительных новичков и позволяли нам набивать себе цену, когда какой-нибудь очередной сорвиголова подыскивал проводника для похода в эти негостеприимные края.
Так, значит, вот какой бываешь ты, многострадальная Припять, во дни Великого Очищения… Я поглядывал на пустынную улицу Леси Украинки и не верил своим глазам. Тишь да благодать… если, конечно, не думать о бродящих по городу апостолах Монолита. Век не забуду, как, возвращаясь из позапрошлого похода, я оказался заблокированным в магазинчике «Овощи» – это чуть выше по улице – и почти двенадцать часов выжидал удобного момента, чтобы пересечь ее и попасть на водоочистную станцию, где полгода назад у нас был оборудован схрон. Потом поблизости от него свили гнездо какие-то ползучие твари, и нам пришлось перебазироваться в другое место. А с крыши вон той девятиэтажки, что напротив, я в прошлом рейде обозревал город, перед тем как отправиться проверять поступившую Воронину информацию о расположенном в одной из местных школ крупном оружейном складе монолитовцев… Да, много чего можно вспомнить, сидя в тиши и глядя на умиротворенную Припять, озаренную лучами закатного солнца…
Но куда подевался проклятый Кальтер? Прошло четверть часа, как я обогнул траншею, а от него ни слуху ни духу! Что ж, пора побеспокоить компаньона, раз сам он не считает должным докладывать мне о своих похождениях.
На посланный мной Тимофеичу короткий кодированный сигнал не поступило никакого ответа. Я прождал безрезультатно десять минут и отправил повторное сообщение. Результат остался тем же. Нехорошо. Как говаривал в таких случаях незабвенный сыщик-колобок: «Либо что-то случилось, либо одно из двух».
Прошло еще пять минут, и я не на шутку занервничал. Для пунктуального Кальтера опоздание на полчаса выглядело крайне нетипично. С одной стороны, ничего странного – Зона, и этим все сказано: о какой пунктуальности вообще можно заикаться? Так-то оно так, но на душе у меня все равно заскребли кошки. А тут еще солнце неумолимо опускалось к горизонту, лишая меня своей поддержки и оставляя один на один с темнотой. Однако едва я решил попытать счастья в третий раз, как ответ все-таки пришел. Правда, не от Кальтера, не на ПДА и далеко не обнадеживающий, зато лаконичный и вполне доходчивый.
Радости мне эта новость принесла не больше, чем шаги палача за дверью – для заточенного в темнице смертника. Но куда деваться? Мчащийся обратно гигантский каток вновь оповестил о своем приближении легким землетрясением. Не сказать, чтобы меня удивило возвращение Скульптора вместе с его игрушкой, но в глубине души я все же надеялся, что он задержится в западном пригороде. Хотя бы до тех пор, пока мы с Кальтером не уберемся отсюда подальше и не отыщем себе надежное убежище. Как назло, компаньон пропал без вести в самый неподходящий момент и вынудил меня дожидаться его в опасной близости от места, где Скульптор устраивал свои дьявольские игрища.
Кусты, в которых я таился, мешали мне следить за «прибытием поезда». Поэтому я поспешно пробрался на «фабрику-кухню», поднялся на второй этаж и занял наблюдательную позицию у крайнего окна, стараясь при этом не приближаться к нему и не выходить из тени. Успел я аккурат вовремя: грохочущий каток только-только показался из-за поворота траншеи. Я не сомневался, что набранной громадиной инерции хватит на то, чтобы перескочить через край рва и, проехавшись по свалке, укатать в землю весь тамошний хлам. Черта с два! Достигнув определенного рубежа, каток вдруг встал как вкопанный и, что характерно, почти не скользнул после этого юзом. Впрочем, удержать направленную сейсмическую волну, вызванную резкой остановкой такой махины, Скульптору не удалось. До меня докатились лишь отголоски этого толчка, и на фабрике качнулись стены да с потолка обвалился кусок штукатурки. А вот груды металлолома на свалке подпрыгнули чуть ли не на метр от земли и лязгнули так, словно апостол Монолита не забавлялся со своей игрушкой, а попросту спустил под откос целый железнодорожный состав.
Сейсмические колебания улеглись, потревоженный хлам отгремел, а каток замер без движения, как и должна вести себя тысячетонная болванка, какие бы катаклизмы ни пытались сдвинуть ее с места: хоть цунами, хоть землетрясение, хоть ударная волна ядерного взрыва. Даже не верилось, что несколько мгновений назад эта громадина носилась по траншее с резвостью пустой бочки, какую однажды в детстве я и мои приятели нашли на помойке и взялись катать ради шутки с горки. «Вот сейчас-то я тебя и увижу! – подумал я, переминаясь в нетерпении с ноги на ногу и глядя на озаренный закатным солнцем край рва. – Теперь тебе, ублюдок, никуда от меня не деться! Ну же, Скульптор, давай, вылезай! Сколько можно играть в прятки! Как будто ты и впрямь нас боишься! Пора бы наконец открыть нам свое мерзкое личико!..»
То ли я ненароком утратил самоконтроль и вышел из тени, то ли изначально занял неверную позицию и был рассекречен, но по вселенскому закону подлости не я первым обнаружил Скульптора, а он меня. При этом на глаза он мне так и не показался, зато убедительно дал понять, какой дерьмовый из меня конспиратор. Не заметь я вовремя, как на свалке начинают взлетать и повисать в воздухе обломки вагонов и прочего хлама, Скульптор прихлопнул бы меня с первого удара. Но я живо смекнул, что вся эта паранормальная хренотень имеет ко мне самое прямое отношение, поэтому и попятился от окна, исполненный недобрых предчувствий.
А в следующее мгновение на «фабрику-кухню» налетел сумасшедший буран, только вместо снега он принес с собой тонны мелкого мусора – от болтов и гаек до кусков вагонной обшивки и деталей локомотивных двигателей. Увидев, как запущенное в мою сторону утильсырье блеснуло на солнце, я рванулся к ведущей на первый этаж лестнице и потому избежал ворвавшегося в окна железного шквала. Который, к счастью, был все-таки не настолько мощным, чтобы разбить межоконные простенки и бетонные перекрытия. Но я оценил его разрушительный потенциал чуть позже, а сейчас у меня в голове не было ни одной вразумительной мысли. И уж тем паче не появились они после того, как обломок размером с кулак, но гораздо более увесистый, срикошетил от пола и шибанул мне в спину. Я не устоял и закувыркался по лестнице, а следом за мной грохотала целая россыпь деталей – образчиков советской вагоностроительной промышленности. Я же считал боками ступеньки и лишь теперь начинал осознавать, кто удостоил меня своим вниманием и что я стою в схватке против такого противника.
«Заметил! – пульсировала в мозгу паническая мысль, когда я, кряхтя от боли, поднялся на ноги и припустил к выходу из здания. – Скульптор меня заметил! Тварь, которая может жонглировать локомотивами и плести макраме из рельсов, гонится за мной! Матерь Божия, скажи, что все это мне только снится!..»
Очутившись на улице, я впал в замешательство, растерявшись, где искать спасение от надвигающейся опасности. Охваченный страхом разум начал усиленно генерировать идеи, поэтому, выбирая путь для бегства, я руководствовался все-таки здравым смыслом, а не слепой надеждой на авось. Удирать вверх по улице – то есть на запад – означает рано или поздно столкнуться с ошивающимися в тех краях раскольниками и угодить меж двух огней. Путь на восток пролегает, во-первых, по открытой местности, а во-вторых, вскоре выведет меня к ЧАЭС. Какие опасности таит сегодня станция, неизвестно, но вряд ли мне посчастливится получить там убежище. Оставалась одна дорога – на север. Те края мне более или менее знакомы, и если я как следует поднажму, то, возможно, сумею затеряться среди десятков многоквартирных зданий и загромождающего дворы хлама.
Бросив суматошный взгляд назад и – о, счастье! – не заметив летящих по воздуху вагонов, я рванул через улицу в просвет между панельной многоэтажкой и таким же невзрачно-угловатым пятиэтажным зданием. Рванул с той скоростью, какую только позволяли развить кусты и деревья, бурно разросшиеся во дворах и на улицах Припяти за последнюю четверть века.
Не скажу за других бывающих здесь сталкеров, а на меня именно местная растительность производила самое тягостное впечатление. Не разруха и запустение, что, помимо изобилия мутантов и аномалий, угнетали моих напарников по прошлым рейдам, хотя эти неумолимо добивающие Припять болезни тоже повергали меня в уныние. Обычные деревья, а отнюдь не Зона медленно, год за годом завоевывали город, несмотря на то что они постоянно сгорали в аномалиях и вытаптывались рыскающими повсюду монстрами. Старые тополя и вязы, многие из которых еще помнили, когда в этих домах жили люди, а во дворах играли дети, раскидывали свои могучие, давно не подстригаемые кроны, обрушивали ломающимися ветвями балконы, гаражи и фонарные столбы, заваливали сухой листвой канавы и водостоки. Пробивающаяся из земли младая поросль рвала асфальт, крошила бетон, подтачивала фундаменты зданий и превращала улицы и тротуары в непроходимые дебри. Все это наводило на любопытную мысль о том, что с уходом из Припяти человека трава и деревья избавились от тяготеющего над ними проклятия и наконец-то зажили полноценной жизнью. А радиация, аномалии и мутанты являлись для них лишь мелкой помехой, ужиться с которой было намного проще, чем со сковавшими землю бетоном и сталью людьми.
Мой стартовый рывок проходил как раз по такому двору, где заполонившая каждый уголок молодая растительность встретила меня крайне неприветливо. Она цеплялась за ноги, скрывала от меня кочки, ямки и хлам, за который я постоянно запинался; в общем, делала все возможное, чтобы помешать мне скрыться от врага. А он вскоре опять намекнул, что следует за мной по пятам, и заодно не преминул выказать свое недюжинное чувство юмора.
Случайно ли вышла у него эта экстравагантная шутка, в иной ситуации оцененная бы мной по достоинству, или же Скульптор действительно был грамотен и передал мне осмысленное послание? Как бы то ни было, оно до меня дошло. И даже сумело рассмешить. Правда, смех мой больше напоминал сейчас нервный припадок и вряд ли продлил бы мне жизнь, что бы там ни твердили о его пользе врачи.
Как я уже упоминал, на здании, где меня только что едва не прищучил апостол Монолита, висела большая и непонятная вывеска «Фабрика-кухня». Собранная из массивных полуметровых букв, она являлась одной из тех редких вывесок, которые по сей день сохранили свой относительно первозданный вид. Таковой «Фабрика-кухня», пожалуй, и осталась бы, не доберись до нее Скульптор.
Я сразу догадался, откуда взялась просвистевшая у меня над головой огромная буква «Х». Грохнувшись оземь далеко впереди, она не причинила мне вреда. Зато единым махом убила робкую надежду на то, что мастер телекинеза просто припугнул меня, а погоня вовсе не входила в его планы. Как выяснилось, входила. Пусть и напоминала она охоту на суслика с помощью эскадрильи тяжелых бомбардировщиков.
Далее летающие буквы обрушились на меня одна за другой с перерывом в несколько секунд. «У» врезалась в железную бельевую перекладину слева от меня, когда я не успел еще толком испугаться после падения с неба «Х». «И» ударилась в ствол ясеня, за который я шарахнулся от предыдущего снаряда. «Н» не достигла земли и повисла на ветвях в ожидании сильного ветра, что сбросит ее вниз. Точнее всего была брошена «Я». Не расшифруй я анаграмму, не пойми, что за «Н» наверняка последует еще одна буква, и не пригнись, она сыграла бы мне точно по темечку. Слава богу, враг не задал задачку посложнее и выбрал слово, в правописании коего я – да простит меня мой учитель русского языка – не сомневался. А иначе даже не знаю, во что вылилась бы вся эта боевая лингвистика.
Возможно, на этом разрушение Скульптором вывески не закончилось бы, но, увернувшись от последней буквы, я спрятался за углом попавшегося мне на пути детского сада «Дружба». Самое время дать себе кратковременную передышку, а то беготня по зарослям вкупе с разгадыванием ребусов слегка выбили меня из ритма. Лаконичное послание врага красноречиво описывало состояние моих текущих дел, разве что впереди этой характеристики стоило еще приписать «полная». Не сдержав истерический смешок, я сделал несколько успокаивающих вдохов-выдохов, после чего выглянул из-за угла, дабы оценить обстановку.
Сама фабрика осталась нетронутой, но теперь ее украшало еще более странное название – «Фабр ка-к», в котором определенно слышалось что-то булгаковское. Впрочем, в настоящий момент меня интересовало не оно, а его автор. Бегал он, надо понимать, не слишком быстро, оттого со злости и швырял мне вдогонку чем попало. Что ж, раз так, значит, у меня есть шанс попробовать оторваться от погони. Но если вместо всякой ерунды типа метания букв Скульптор начнет крушить здания, тогда будь я хоть многократным чемпионом мира по бегу, ничто меня уже не спасет.
Вот только интересно, на какое спасение я сейчас уповаю?
Неважно! Главное, не стоять на месте, а дальше станет ясно, из какого теста я слеплен… Вперед!
Миновав ржавые качели, покосившийся грибок, полуразрушенную горку и перепрыгнув через заросшую травой песочницу, я покинул территорию детского сада. Затем обогнул преградившую мне путь длинную пятиэтажку, продрался через очередные заросли и выбежал на проспект Ленина. Это был тот самый проспект, по которому разгуливало замеченное нами издали огненное чудо, предположительно Искатель. Еще тогда мы обратили внимание, что он, полыхая как маленькое солнце, тем не менее ничего не поджигает. Так и оказалось. Я не увидел никаких следов бушевавшего здесь в полдень пламени, хотя после обычного пожара выгорело бы много растительности, а дым не рассеялся бы до сих пор.
На ведущем прямиком к центру Припяти широком проспекте истинный масштаб экспансии деревьев был заметен как нигде. Но несмотря на обилие пробивающихся через асфальт деревцев, бежать по проспекту было гораздо легче, нежели дворами. Он не был загроможден хламом, да и участков, на которых встречался еще не разрушенный асфальт, тут имелось предостаточно. Однако я не выбрал этот замечательный для бегства маршрут по двум причинам. Первая: мне не хотелось подыгрывать Скульптору, носясь по улице, где меня будет видно за полкилометра. И вторая: над зданием видимого отсюда Дворца культуры «Энергетик», к которому выходил проспект, мерцало багровое зарево. И оно не походило на отражение закатных лучей солнца. А если вспомнить, что днем Искатель шел именно в том направлении, становилась ясна причина, из-за которой погасший очаг местной культуры теперь являл собой источник света в прямом смысле слова.
Поэтому я не стал пользоваться легкой, но сомнительной дорогой, предпочтя ей альтернативную. Пускай она тоже не была скатертью, но ступив на нее, я отрекался от остальных путей бегства, а также своих сомнений, какие были связаны с каждым из них. «Жребий брошен!» – мог бы пафосно провозгласить сейчас Леня Мракобес. Но вместо этого я лишь молча оглянулся назад и рванул через проспект, мимо магазинов «Колосок» и «Книги», туда, где начиналась улица Дружбы Народов.
Из букв на магазинных вывесках тоже можно было при желании составить пару-тройку прозрачных анаграмм. Однако то ли у Скульптора иссякла фантазия, то ли ему просто наскучила эта игра, но пока я добежал до установленного у въезда на улицу Дружбы Народов памятника, мне вслед не прилетело ни одного, даже самого туманного намека. Впрочем, слишком рано было надеяться на то, что я улизнул от апостола Монолита. По ту сторону проспекта, из детсада, во дворе которого я переводил дух, раздавались зловещие звуки. Опять в руках безумного творца что-то скрежетало, громыхало и лязгало, но здания, слава Богу, пока не рушились. И потому я смел надеяться, что раз за прошлые Великие Очищения троица апостолов не разнесла Припять по кирпичикам, стало быть, и сегодня до такой крайности дело не дойдет. Не воспримут же апостолы, в конце концов, меня за серьезного злоумышленника, ради поимки которого можно не жалеть сил и средств? Все, чего я заслуживаю, так это заполучить по хребту несколькими железяками, вывесками или…
…Или деревянными вагончиками, что остались на заброшенном армейском КПП при въезде на проспект Ленина!
Я озирался как ошалелый, но все равно едва не проморгал брошенные в меня сразу три снаряда, каждый – размером с половину товарного вагона. В отличие от летающих букв, эти вражьи аргументы уже не несли в себе скрытого послания. Кроме, может быть, намека на то, что Скульптор решил взяться за меня основательно. Впрочем, я никогда не рассчитывал на его снисхождение, поэтому и не удивился.
Запущенные по навесной траектории, вагончики взмыли вровень с крышами девятиэтажек, и когда я наконец заметил новую напасть, она уже распростерла свои карающие длани у меня над головой. Прикинуть, куда упадут подброшенные в воздух снаряды, было легко. И если мастер телекинеза не изменит в последний миг их полет, наши пути пересекутся, не пробегу я и дюжину шагов. Поэтому, дабы не подставиться под удар, пришлось резко остановиться и отскочить назад.
Не предназначенные для падения с таких высот, деревянные сооружения грохнулись об асфальт и вмиг рассыпались на дощечки, которые разлетелись по сторонам вместе с кусками жести, брызгами стекол и обломками сохранившейся в вагончиках мебели. Впопыхах я не рассчитал радиус поражения этих осколочных бомб и был засыпан градом щепок и прочего мусора, едва успев прикрыть голову руками. Слева от меня, высекая искры, проскребла по асфальту панцирная койка, справа проскакал помятый алюминиевый чайник, а за спиной бабахнул лопнувшим кинескопом тяжелый допотопный телевизор. Что ни говори, а мне повезло больше, чем той колдунье, которой тоже свалилось на голову подобное строение, принесенное ураганом в волшебную страну из штата Канзас вместе с оказавшейся внутри домика девочкой и ее песиком. Другой мир, другие сказки…
Когда же бомбардировка отгремела, позади меня возникла дощатая баррикада, к счастью, невысокая. Однако помимо нее на улице появилось еще кое-что новенькое, что никак нельзя было оставить без внимания. Оттуда, откуда прилетели вагончики, выкатился, громыхая, металлический шар диаметром в рост взрослого человека. Сразу бросилось в глаза, что сфера изготовлена по той же технологии, что и гигантский каток, но слеплена из подозрительно знакомых мне деталей. И верно: теперь Скульптор спрессовал в комок почти весь железный антураж игровой площадки детсада «Дружба». Причем не забыл присовокупить ко всем этим грибкам, ракетам, горкам, шведским стенкам и каруселям подобранные по дороге фрагменты раскуроченной фабричной вывески. То, чего я опасался, свершилось, и отныне эта дрянь на букву «Х» воистину стала полной. А ее шарообразная форма прозрачно намекала, в какую игру решил сыграть со мной на сей раз наш массовик-затейник, чтоб он наконец лопнул от смеха!
Именно игру, а иначе зачем Скульптор вообще затеял эту свистопляску? Неужели ему не под силу поднять меня в воздух и шмякнуть о землю или отфутболить в стену ближайшего здания? Стоило гнать на кучку раскольников тысячетонный каток, когда Скульптор мог без лишней канители попросту растерзать их на клочки всех разом? Как, наверняка, и тех мутантов, коих он заковывал в железные клети утром. Похоже, редко выходящим на свободу регуляторам экологического баланса так наскучивает заточение, что, очутившись вне Саркофага, они стараются натешиться вволю, дабы им было что вспоминать до следующего Великого Очищения. Вопросы, на которые мы – пешки в руках апостолов Монолита – вряд ли получим когда-нибудь ответы…
После всего того, что Скульптор вытворял с катком, я уже не удивился, с какой легкостью он обращается со столь несерьезной для него игрушкой. Доводилось мне побывать футбольным вратарем, но никто отродясь не бил по моим воротам мячом весом в пару тонн. Само собой, я не собирался принимать брошенный мне апостолом вызов. Но и отказаться от участия в матче с ним тоже было невозможно.
Скульптор наподдал по шару, и тот, взмыв в воздух, устремился ко мне – удар, который не сумел бы отразить даже Кинг-Конг. Я шарахнулся в сторону, поскольку не желал быть размазанным по асфальту, как паштет по хлебной корке. А шар, вращаясь в полете подобно настоящему мячу, протаранил баррикаду из разбитых вагончиков. После чего, оставляя за собой глубокие вмятины, выкатился на тротуар, где проделал в зарослях кустарника просеку и въехал в давно выбитую витрину одноэтажного универмага.
Брешь в баррикаде открыла мне путь и позволила не мешкая рвануть вдоль по улице. Она была не столь широкой, как проспект Ленина, но и не такой заросшей, как прилегающие к ней дворы. Прежде главным ее неудобством были аномалии. Сотни разбросанных повсюду аномалий, концентрация которых в этой части Припяти была прямо-таки запредельной. Однако, еще сидя на фабрике, я успел убедиться, что сегодня город избавился от этой заразы если не полностью, то как минимум процентов на девяносто пять. Пробежка через дворы и проспект лишь подтвердила это. За время, что я шел от фабрики до универмага на улице Дружбы Народов – приличное по местным меркам расстояние, мой детектор не издал ни звука. Замеченное нами на подступах к городу исчезновение очагов аномальной энергии охватывало и здешние территории. Новость для нас, бесспорно, обнадеживающая. Но я бы все-таки предпочел, чтобы все аномалии остались на своих местах, а вместо них пусть лучше сгинут твари, которые провели в Припяти генеральную уборку. Да, «жарки», «вихри» и «электры» тоже могли доставить нам массу неприятностей, но это были те неприятности, с которыми я успешно справляюсь вот уже пять лет. Отделаться от желающего сыграть со мной в футбол двухтонным мячом Скульптора являлось абсолютно неразрешимой задачей.
Но отчаиваться было рано. Суматошно пытаясь найти выход, я на бегу снял с пояса две гранаты и вытащил из них предохранительные чеки. Теперь главное – не пропустить решающий момент. Разыгравшийся Скульптор наверняка погонится за мной по улице, которая уже не чистое поле или темный лес, а ограниченное пространство. И для меня, и для врага, уж коли тот отказывается учинять ради Лени Мракобеса тотальный погром. И как только я замечу на этом пространстве прячущегося за невидимым камуфляжем монстра, так сразу угощу его двойной порцией гранатового десерта. А проглотит и не подавится – получит добавку. Как замечал я недавно в разговоре с Кальтером, раз тварь прячется, значит, ей есть чего бояться. И гранаты – лучшее из имеющихся при мне средств для поиска у противника ахиллесовых пят.
Оставив универмаг позади, я поравнялся с пятиэтажным корпусом общежития, на стене которого еще сохранился образчик советской настенной графики: взлетающий на фоне лучистого солнца голубь мира. Огромная, чуть ли не в полстены, картина. Ныне таких за пределами Зоны не увидишь – теперь повсюду одна реклама да корявые граффити, в которых нет и намека на те позитивные идеи, какие несла в себе советская изобразительная пропаганда. Да здравствует нерушимая дружба народов, миру – мир, решение ХХVII съезда Партии – в жизнь, мирный атом – в каждый дом… Прямо издевательство какое-то, ей-богу! Вокруг столько жизнеутверждающих призывов, а я несусь мимо как угорелый и озабочен лишь тем, чтобы не отбросить копыта по милости крепко схватившей меня за жабры твари!..
Можно было не оборачиваться, чтобы понять: раздавшийся у меня за спиной лязг есть не что иное, как подготовка Скульптора к новому пенальти. Монстр извлек застрявший в витрине универмага шар, чтобы повторно запустить его мне вслед и посмотреть, смогу ли я опять увернуться. Похоже, пришла пора куснуть ублюдка в ответ. Метаться из стороны в сторону до удара нет смысла: все равно мне не сбить прицел мастеру телекинеза. Лучше дождаться, пока мяч не окажется в воздухе, и уже потом решать, куда отпрыгивать. А затем – как далеко метать гранату.
Я обернулся и встал во вратарскую стойку, когда Скульптор выгнал мяч на середину улицы. В каждой руке у меня было по гранате, которые я держал очень крепко – не хватало еще выронить невзначай «РГД-5» себе под ноги. Ну где же ты прячешься, Марадона? Выйди, засветись, а я тебе за это тоже кое-что покажу. Баш на баш, так сказать.
Прежде чем сорваться с места, сфера сначала завращалась, как сильно раскрученный глобус, и только потом отправилась в очередной полет. Ишь ты, чего удумал: удар с подкруткой! Трудно было поверить, что при такой массе мяч Скульптора способен выписывать в воздухе дугообразные траектории. Но учитывая, посредством какой энергии апостол Монолита двигал свою игрушку, от нее следовало ожидать всего, чего угодно. Даже того, что она может вдруг запорхать надо мной, как мотылек.
Сразу же после старта хорошо раскрученный и посланный вперед мяч сместился влево. Подозревая, что это уловка, я в свою очередь отпрыгнул вправо. После чего перекатился через плечо и встал на одно колено, успев при этом подумать, что вдруг уловки не было и, значит, сейчас я по собственной воле бросился под удар. Но нет, предчувствия меня не обманули. Сфера заложила в воздухе лихой финт и, отклонившись от первоначальной траектории полета, врезалась в то место, где я мог оказаться, если бы уклонился в противоположную сторону.
Впрочем, радоваться было некогда. Запомнив место, где шар находился перед ударом, я размахнулся и быстро, одну за одной, швырнул обе гранаты с таким расчетом, чтобы их общая зона поражения была максимально большой. А сам после этого без промедления метнулся за толстый ствол растущего на тротуаре тополя.
– Съел, паскудник?! – выкрикнул я уже из-за укрытия. – Попробуй увернись, сучий потрох!
«Потрох» и не подумал уворачиваться. Вместо бегства он продемонстрировал мне, что является не только отменным футболистом, но еще и обладает неплохими навыками игры в бейсбол и теннис. Поначалу я не сообразил, отчего в расположенной позади меня пятиэтажке разбилось стекло. Но когда вслед за этим оттуда раздался грохот и окно на четвертом этаже изрыгнуло наружу фонтан битой штукатурки и пыли, все встало на свои места. Пришлось с огорчением отметить, что это взорвалась моя граната, ловко перехваченная и отброшенная Скульптором как можно дальше.
Второй отправленный врагу презент также не достиг адресата. Отлетев в другую сторону, эта «РГД-5» рванула над крышей магазина «Березка», что находился на той стороне улицы. Скульптор явно не поймал гранаты, а лишь отбил их, потому что иначе, я уверен, обе они вернулись бы точно ко мне.
– Вот же дрянь! – с досадой сплюнул я и, отказавшись угощать противника второй порцией «десерта», бросился бежать со всех ног дальше по улице. Через пару сотен метров она выходила к заводи, на берегу которой еще сохранились речной вокзал и пристань.
К черту подвалы, решил я, окрыленный внезапной идеей, как мне отделаться от Скульптора. Имевшийся у меня шланг для подсоединения противогаза к носимому в ранце фильтру очистки воздуха мог мне сейчас помочь. Как далеко мне удастся забрести под водой, используя шланг в качестве дыхательной трубки? Это можно выяснить лишь опытным путем, но в любом случае Скульптор вряд ли угадает, где я потом вынырну. Разве только начнет усиленно баламутить воду, мешая мне заниматься дайвингом, ну да подобные беды мы как-нибудь переживем. Водица в заводи и без того мутная, так что надо кровь из носу добраться до водоема, пока я еще в состоянии быстро бегать и плавать.
А Скульптор будто прознал о моей задумке и взялся с маниакальным упорством мешать мне достичь спасительного берега. Предприняв третью попытку прикончить меня мячом, враг запустил его с такой силой, что тот, просвистев надо мной, унесся вдаль, пробил навылет павильон прибрежного кафе и плюхнулся в заводь. Шум от приводнения шара-убийцы был слышен, наверное, даже на ЧАЭС, а поднятый им столб брызг взлетел вровень с вышкой причального комплекса.
Немыслимо, но мне трижды повезло увернуться от атак мастера телекинеза! Играй мы с ним по джентльменским правилам, за это достижение мне полагался бы сейчас какой-нибудь бонус. Впрочем, можно считать, что я его получил. Не бог весть какая награда, но все же утрата Скульптором оружия придала мне воодушевления. Я мчался вперед как на крыльях и уже видел оранжевые блики солнца, играющие на черной глади заводи. Едва успев мало-мальски просохнуть после нашего предыдущего купания, я вновь готовился окунуться в холодную осеннюю воду. Отсоединив на бегу шланг от приемника фильтра, я прицепил конец дыхательной трубки, который должен был торчать на поверхности, к автоматной мушке, а второй вставил в рот. Половина дела сделана. Осталось лишь натянуть на глаза маску, и импровизированный акваланг готов. За годы отчуждения Припяти ивы у пристани сильно разрослись и низко нависли над заводью. И если я не стану удаляться от берега, выступающий из воды кончик шланга не будет бросаться в глаза… Очень хотелось бы надеяться.
Со всей этой беготней, возней с противогазом и высматриванием места для погружения я не оглядывался назад, понадеявшись на то, что, пока Скульптор отвлекся на поиски нового оружия, Леня Мракобес успеет переквалифицироваться в ихтиандра. Увы, не подфартило! Воплотиться моей мечте в жизнь помешало банальное автомобильное колесо, так некстати подвернувшееся под руку моему противнику. Я уже достиг речного вокзала, и мне оставалось лишь сбежать по лестнице на пристань, чтобы нырнуть с нее в заводь. А потом будь что будет. Сумею обдурить хитрого противника или нет, все равно отступать мне больше некуда…
Брошенное Скульптором колесо от грузового автомобиля пронеслось по воздуху с легкостью игрушечной тарелки-фризби. Угоди оно мне в голову или спину, и я был бы размазан об одну из бетонных опор, что поддерживали навес над пассажирской площадкой; ее следовало пересечь, чтобы попасть на лестницу. Но вражеский метательный снаряд находился почти на излете и потому шибанул меня по ногам. Я даже не успел сообразить, с чего это вдруг мои ботинки оторвались от земли и устремились в небо, как уже, задрав ноги, валялся навзничь. Благо ранец смягчил падение, не дав стукнуться затылком о бетон, однако сила, с которой меня припечатало к полу, не позволила мне как ни в чем не бывало вскочить и продолжить бегство.
Примерно так я ощущал себя, когда однажды в армии вышел шутки ради побороться с сослуживцем, мастером спорта по греко-римской борьбе. Тогда я тоже долго не мог понять, как нехилый вроде бы человек, до этого крепко стоявший на ногах, может за какой-то миг очутиться лежащим на обеих лопатках. Вот и сейчас мне потребовалась аж четверть минуты на то, чтобы прийти в чувство и осознать, что же стряслось. На целых пятнадцать секунд я выпал из реальности, успев побывать черт знает в каких эфемерных вселенных и параллельных измерениях! Мимолетный срок по меркам обычной жизни, но для меня он оказался фатально долгим. И когда мне удалось собраться с силами и подняться на ноги, в этом мире я являлся уже никем. Потому что теперь он целиком и полностью находился под властью нового бога – Скульптора. И бог этот был очень на меня разгневан.
Первым делом он намекнул мне, чтобы я и думать забыл о дальнейшем бегстве. Не успел я оглянуться, как между мной и пристанью, прямо поперек лестницы рухнул с неба ржавый пожарный автомобиль. Левое переднее колесо у него отсутствовало – именно им Скульптор швырял в меня до этого. Я отшатнулся и, уже с трудом осознавая, что делаю, начал в ярости поливать из автомата улицу Дружбы Народов. Стрелял я наобум, широким веером от бедра, поскольку все еще не видел перед собой ни одной цели. Опустошив магазин, тут же поменял его на полный, но едва вновь спустил курок, как стоявший по правую руку от меня железный фонарный столб резко перегнулся пополам и рубанул верхушкой по «Абакану». Удар вышиб оружие из рук и погнул ствол, отчего последний выстрел с грохотом разворотил не только его, но и затворный механизм. Осколки разорвавшегося на части автомата брызнули во все стороны. Один из них шибанул меня по нагрудной пластине комбинезона, а искореженная крышка ствольной коробки вонзилась острым краем в левое бедро. Неглубоко, но настолько болезненно, что в первое мгновение я сгоряча подумал, что мне оторвало ногу.
А затем там, куда я стрелял, поднялось с земли и двинулось в мою сторону нечто огромное и полупрозрачное. Как и тогда, возле траншеи, приближение Скульптора сопровождалось зловещей какофонией, разобрать в которой отдельные звуки было совершенно невозможно. Казалось, будто по Припяти ползет огромный дракон, под чешуйчатым брюхом которого скрежещат, шуршат, скрипят и трещат тысячи разнообразных объектов: от обыкновенного гравия до автомобилей и деревьев, раздавливаемых пресмыкающимся монстром. Впрочем, растительность все-таки оставалась нетронутой. Расплывшаяся по земле бесформенная гадина не выворачивала тополя и вязы, а обтекала их подобно вулканической лаве, только холодной. На что, интересно, я надеялся, пытаясь прищучить из автомата слизняка таких размеров? Которому тем не менее не понравилось, когда в него стреляют. Так же, как, очевидно, не нравятся человеку комариные укусы.
Скульптор приближался, однако двигался он при этом донельзя странно. Не полз, как мне почудилось вначале, а продолжал подниматься, словно расстеленная на земле и накачиваемая турбореактивным компрессором гигантская надувная подушка. Впечатляет, слов нет. Даже не имея клыков, когтей, щупалец и иных канонических атрибутов, этот монстр мог повергнуть в трепет кого угодно. Хотя, если судить лишь по внешнему виду Скульптора, трудно было счесть его разумным. И еще труднее было представить, как выглядят те существа, которые эту тварь породили. Вздумай когда-нибудь они выйти за пределы Зоны, нам пришлось бы из кожи вон вылезти, сдерживая их нашествие, не говоря уже о том, чтобы загнать эту армию тьмы обратно.
Выдрав из бедра торчавший осколок, я вдруг почувствовал себя настолько обессиленным, что мне стало откровенно начхать, каким образом разделается со мной этот разумный слизняк. Наверное, нечто подобное испытывают перед смертью кролики, коими в зоопарках кормят удавов. Абсолютная безнадега. Какой смысл метаться от прожорливой змеи по тесному террариуму, если тебя затем сюда и бросили, чтобы ползучая гадина утолила тобой голод?.. Как там любил напевать пьяный любитель экстремального сафари Рауль Диас, которого мы с Бульбой брали с собой в пару рейдов по отстрелу мутантов?
Таракашка, таракашка Уже не может убежать, Потому что у нее нет, потому что нет Двух задних ног…
И при этом наш мексиканский приятель еще отплясывал, словно подражал тому покалеченному таракану, о котором пел. «Кукарача» – так назывался шуточный танец, который Рауль исполнял всегда, когда праздновал с нами в «Сто рентген» удачное окончание охоты.
