x x x

***

ИКОНКА

     Иконку, черную дощечку,
     Нашли в земле - пахали новь...
     Кто перед нею ставил свечку?
     В чьем сердце теплилась любовь?

     Кто осветил ее своею
     Молитвой нищего раба,
     И посох взял и вышел с нею
     На степь, в шумящие хлеба,

     И, поклоняясь ветрам знойным,
     Стрибожьим внукам, водрузил
     Над полем пыльным, беспокойным
     Убогий символ божьих сил?

     1919

СТЕПЬ

     Сомкнулась степь синеющим кольцом,
     И нет конца ее цветущей нови.
     Вот впереди старуха на корове,
     Скуластая и желтая лицом.

     Равняемся. Халат на вате, шапка
     С собачьим острым верхом, сапоги...
     - Как неуклюж кривой постав ноги,
     Как ты стара и узкоглаза, бабка!

     - Хозяин, я не бабка, я старик,
     Я с виду дряхл от скуки и печали,
     Я узкоглаз затем, что я привык
     Смотреть в обманчивые дали.

     1919
x x x

     Ты странствуешь, ты любишь, ты счастлива...
     Где ты теперь? - Дивуешься волнам
     Зеленого Бискайского залива
     Меж белых платьев и панам.

     Кровь древняя течет в тебе недаром.
     Ты весела, свободна и проста...
     Блеск темных глаз, румянец под загаром,
     Худые милые уста...

     Скажи поклоны князю и княгине.
     Целую руку детскую твою
     За ту любовь, которую отныне
     Ни от кого я не таю.

     1919
x x x

     Высокий белый зал, где черная рояль
     Дневной холодный свет, блистая, отражает,
     Княжна то жалобой, то громом оглашает,
     Ломая туфелькой педаль.

     Сестра стоит в диванной полукруглой,
     Глядит с улыбкою насмешливо-живой,
     Как пишет лицеист, с кудрявой головой
     И с краской на лице, горячею и смуглой.

     Глаза княжны не сходят с бурных нот,
     Но, что гремит рояль, - она давно не слышит, -
     Весь мир в одном: "Он ей в альбомы пишет!" -
     И жалко искривлен дрожащий, сжатый рот.

     1919
x x x

     - Дай мне, бабка, зелий приворотных,
     Сердцу песен прежних, беззаботных,
     Отдыха глазам.

     - Милый внучек, рада б, да не в силах:
     Зелья те цветут не по лесам,
     А в сырых могилах.

     1920

ЗВЕЗДА МОРЕЙ, МАРИЯ

     На диких берегах Бретани
     Бушуют зимние ветры.
     Пустуют в ветре и тумане
     Рыбачьи черные дворы.

     Печально поднят лик мадонны
     В часовне старой. Дождь идет.
     С ее заржавленной короны
     На ризу белую течет.

     Единая, земному горю
     Причастная! Ты, что дала
     Свое святое имя морю!
     Ночь тяжела для нас была.

     Огнями звездными над нами
     Пылал морозный ураган.
     Крутыми черными волнами
     Ходил гудящий океан.

     Рукой, от стужи онемелой,
     Я правил парус корабля.
     Но ты сама, в одежде белой,
     Сошла и стала у руля.

     И креп я духом, маловерный,
     И в блеске звездной синевы
     Туманный нимб, как отблеск серый,
     Сиял округ твоей главы.

     1920

КАНАРЕЙКА

     На родине она зеленая...
     Брэм

     Канарейку из-за моря
     Привезли, и вот она
     Золотая стала с горя,
     Тесной клеткой пленена.

     Птицей вольной, изумрудной
     Уж не будешь -- как ни пой
     Про далекий остров чудный
     Над трактирною толпой!

     10.V.21

РУССКАЯ СКАЗКА

     Ворон

     Ну, что. бабушка, как спасаешься?
     У тебя ль не рай, у тебя ль не мед?

     Яга

     Ах, залетный гость! Издеваешься!
     Уж какой там мед -- шкуру пес дерет!
     Лес гудит, свистит, нагоняет сон,
     Ночь и день стоит над волной туман,
     Окружен со всех с четырех сторон
     Тьмой да мгой сырой островок Буян.
     А еще темней мой прогнивший сруб,
     Где ни вздуть огня, ни топить не смей,
     А в окно глядит только голый дуб,
     Под каким яйцо закопал Кощей.
     Я состарилась, изболела вся,
     Сохраняючи чертов тот ларец!
     Будь огонь в светце - я б погрелася,
     Будь капустный клок - похлебала б щец.
     Да огонь-то, вишь, в океане - весть,
     Да не то что щец - нету прелых лык!

     Ворон

     Черт тебе велел к черту в слуги лезть,
     Дура старая, неразумный шлык!

     15.VIII.21
x x x

     Мечты любви моей весенней,
     Мечты на утре дней моих,
     Толпились как стада оленей
     У заповедных вод речных:

     Малейший звук в зеленой чаще -
     И вся их чуткая краса,
     Весь сонм, блаженный и дрожащий,
     Уж мчался молнией в леса!

     26.VIII.22
x x x

     Печаль ресниц, сияющих и черных,
     Алмазы слез, обильных, непокорных,
     И вновь огонь небесных глаз,
     Счастливых, радостных, смиренных, -
     Все помню я... Но нет уж в мире нас,
     Когда-то юных и блаженных!

     Откуда же являешься ты мне?
     Зачем же воскресаешь ты во сне,
     Несрочной прелестью сияя,
     И дивно повторяется восторг,
     Та встреча, краткая, земная,
     Что бог нам дал и тотчас вновь расторг?

     27.VIII.22
x x x

     У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.
     Как горько было сердцу молодому,
     Когда я уходил с отцовского двора,
     Сказать прости родному дому!

     У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.
     Как бьется сердце, горестно и громко,
     Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом
     С своей уж ветхою котомкой!

     25.VI.22
x x x

     В гелиотроповом свете молний летучих
     На небесах раскрывались дымные тучи,
     На косогоре далеком - призрак дубравы,
     В мокром лугу перед домом - белые травы.

     Молнии мраком топило, с грохотом грома
     Ливень свергался на крышу полночного дома -
     И металлически страшно, в дикой печали,
     Гуси из мрака кричали.

     30.VIII.22

ВЕНЕЦИЯ

     Колоколов средневековый
     Певучий зов, печаль времен,
     И счастье жизни вечно новой,
     И о былом счастливый сон.

     И чья-то кротость, всепрощенье
     И утешенье: все пройдет!
     И золотые отраженья
     Дворцов в лазурном глянце вод.

     И дымка млечного опала,
     И солнце, смешанное с ним,
     И встречный взор, и опахало,
     И ожерелье из коралла
     Под катафалком водяным.

     28.VIII.22

ВХОД В ИЕРУСАЛИМ

     "Осанна! Осанна! Гряди
     Во имя господне!"
     И с яростным хрипом в груди,
     С огнем преисподней
     В сверкающих гнойных глазах,
     Вздувая все жилы на шее,
     Вопя все грознее,
     Калека кидается в прах
     На колени,
     Пробившись сквозь шумный народ,
     Ощеривши рот,
     Щербатый и в пене,
     И руки раскинув с мольбой -
     О мщенье, о мщенье,
     О пире кровавом для всех обойденных судьбой -
     И ты, всеблагой,
     Свете тихий вечерний,
     Ты грядешь посреди обманувшейся черни,
     Преклоняя свой горестный взор,
     Ты вступаешь на кротком осляти
     В роковые врата - на позор,
     На проклятье!

     29. VIII. 22
x x x

     Все снится мне заросшая травой,
     В глуши далекой и лесистой,
     Развалина часовни родовой.
     Все слышу я, вступая в этот мшистый
     Приют церковно-гробовой,
     Все слышу я: "Оставь их мир нечистый
     Для тишины сей вековой!
     Меч нашей славы, меч священный
     Сними с бедра, - он лишний в эти дни,
     В твой век, бесстыдный и презренный.
     Перед распятым голову склони
     В знак обручения со схимой,
     С затвором меж гробами - и храни
     Обет в душе ненарушимо".

     27.VIII.22
x x x

     Зачем пленяет старая могила
     Блаженными мечтами о былом?
     Зачем зеленым клонится челом
     Та ива, что могилу осенила
     Так горестно, так нежно и светло,
     Как будто все, что было и прошло,
     Уже познало радость воскресенья
     И в лоне всепрощения, забвенья
     Небесными цветами поросло?

     25.VIII.22
x x x

     В полночный час я встану и взгляну
     На бледную высокую луну,
     И на залив под нею, и на горы,
     Мерцающие снегом вдалеке...
     Внизу вода чуть блещет на песке,
     А дальше муть, свинцовые просторы.
     Холодный и туманный океан...

     Познал я, как ничтожно и не ново
     Пустое человеческое слово,
     Познал надежд и радостей обман,
     Тщету любви и терпкую разлуку
     С последними немногими, кто мил,
     Кто близостью своею облегчил
     Ненужную для мира боль и муку,
     И эти одинокие часы
     Безмолвного полуночного бденья,
     Презрения к земле и отчужденья
     От всей земной бессмысленной красы.

     25.VIII.22

1885 ГОД

     Была весна, и жизнь была легка.
     Зияла адом свежая могила,
     Но жизнь была легка, как облака,
     Как тот дымок, что веял из кадила.

     Земля, как зацветающая новь,
     Блаженная, лежала предо мною -
     И первый стих, и первая любовь
     Пришли ко мне с могилой и весною.

     И это ты, простой степной цветок.
     Забытый мной, отцветший и безвестный.
     На утре дней моих попрала смерть, как бог.
     И увела в мир вечный и чудесный!

     9.IX.22

ПАНТЕРА

     Черна, как копь, где солнце, где алмаз.
     Брезгливый взгляд полузакрытых глаз
     Томится, пьян, мерцает то угрозой,
     То роковой и неотступной грезой.

     Томят, пьянят короткие круги,
     Размеренно-неслышные шаги, -
     Вот в царственном презрении ложится
     И вновь в себя, в свой жаркий сон глядится.

     Сощуривши, глаза отводит прочь,
     Как бы слепит их этот сон и ночь,
     Где черных копей знойное горнило,
     Где жгучих солнц алмазная могила.

     9.IX.22                                                                                                                                                                                

ПЕТУХ НА ЦЕРКОВНОМ КРЕСТЕ

     Плывет, течет, бежит ладьей,
     И как высоко над землей!
     Назад идет весь небосвод,
     А он вперед -- и все поет.

     Поет о том, что мы живем,
     Что мы умрем, что день за днем
     Идут года, текут века -
     Вот как река, как облака.

     Поет о том, что все обман,
     Что лишь на миг судьбою дан
     И отчий дом, и милый друг,
     И круг детей, и внуков круг,

     Да вечен только мертвых сон,
     Да божий храм, да крест, да он.

     12.IX.22
     Амбуаз

СИРИУС

     Где ты, звезда моя заветная,
     Венец небесной красоты?
     Очарованье безответное
     Снегов и лунной высоты?

     Где молодость, простая, чистая,
     В кругу любимом и родном,
     И старый дом, и ель смолистая
     В сугробе белом под окном?

     Пылай, играй стоцветной силою,
     Неугасимая звезда,
     Над дальнею моей могилою.
     Забытой богом навсегда!

     22.VIII.22

ВСТРЕЧА

     Ты на плече, рукою обнаженной.
     От зноя темной и худой,
     Несешь кувшин из глины обожженной,
     Наполненный тяжелою водой.
     С нагих холмов, где стелются сухие
     Седые злаки и полынь,
     Глядишь в простор туманной Кумании.
     В морскую вечереющую синь.
     Все та же ты, как в сказочные годы!
     Все те же губы, тот же взгляд,
     Исполненный и рабства и свободы,
     Умерший на земле уже стократ.
     Все тот же зной и дикий запах лука
     В телесном запахе твоем,
     И та же мучит сладостная мука, -
     Бесплодное томление о нем.
     Через века найду в пустой могиле
     Твой крест серебряный, и вновь,
     Вновь оживет мечта о древней были.
     Моя неутоленная любовь,
     И будет вновь в морской вечерней сини.
     В ее задумчивой дали,
     Все тот же зов, печаль времен, пустыни
     И красота полуденной земли.
     12.Х.22

МОРФЕЙ

     Прекрасен твой венок из огненного мака,
     Мой Гость таинственный, жилец земного мрака.
     Как бледен смуглый лик, как долог грустный взор,
     Глядящий на меня и кротко и в упор,
     Как страшен смертному безгласный час Морфея!

     Но сказочно цветет, во мраке пламенея,
     Божественный венок, и к радостной стране
     Уводит он меня, где все доступно мне,
     Где нет преград земных моим надеждам вешним.
     Где снюсь я сам себе далеким и нездешним,
     Где не дивит ничто - ни даже ласки той,
     С кем бог нас разделил могильною чертой.

     26.VII.22

РАДУГА

     Свод радуги - творца благоволенье,
     Он сочетает воздух, влагу, свет -
     Все, без чего для мира жизни нет.
     Он в черной туче дивное виденье
     Являет нам. Лишь избранный творцом,
     Исполненный господней благодати, -
     Как радуга, что блещет лишь в закате, -
     Зажжется пред концом.

     15.VII.22
x x x

     "Опять холодные седые небеса,
     Пустынные поля, набитые дороги,
     На рыжие ковры похожие леса,
     И тройка у крыльца, и слуги на пороге..."

     Ах, старая наивная тетрадь!
     Как смел я в те года гневить печалью бога?
     Уж больше не писать мне этого "опять"
     Перед счастливою осеннею дорогой!

     7.VI.23

ДОЧЬ

     Все снится: дочь есть у меня,
     И вот я, с нежностью, с тоской,
     Дождался радостного дня,
     Когда ее к венцу убрали,
     И сам, неловкою рукой,
     Поправил газ ее вуали.

     Глядеть на чистое чело,
     На робкий блеск невинных глаз
     Не по себе мне, тяжело.
     Но все ж бледнею я от счастья.
     Крестя ее в последний раз
     На это женское причастье.

     Что снится мне потом? Потом
     Она уж с ним, - как страшен он! -
     Потом мой опустевший дом -
     И чувством молодости странной.
     Как будто после похорон,
     Кончается мой сон туманный.

     7.VI.23
x x x

     Льет без конца. В лесу туман.
     Качают елки головою:
     "Ах, боже мой!" - лес точно пьян,
     Пресыщен влагой дождевою.

     В сторожке темной у окна
     Сидит и ложкой бьет ребенок.
     Мать на печи, - все спит она,
     В сырых сенях мычит теленок.

     В сторожке грусть, мушиный гуд...
     - Зачем в лесу звенит овсянка,
     Грибы растут, цветы цветут
     И травы ярки, как медянка?

     - Зачем под мерный шум дождя,
     Томясь всем миром и сторожкой.
     Большеголовое дитя
     Долбит о подоконник ложкой?

     Мычит теленок, как немой,
     И клонят горестные елки
     Свои зеленые иголки:
     "Ах, боже мой! Ах, боже мой!"

     10.V.23
x x x

     Одно лишь небо, светлое, ночное,
     Да ясный круг луны
     Глядит всю ночь в отверстие пустое,
     В руину сей стены.

     А по ночам тут жутко и тревожно,
     Ночные корабли
     Свой держат путь с молитвой осторожной
     Далеко от земли.

     Свежо тут ветер дует из простора
     Сарматских диких мест.
     И буйный шум, подобный шуму бора.
     Всю ночь стоит окрест:

     То Понт кипит, в песках могилы роет,
     Ярится при луне -
     И волосы утопленников моет.
     Влача их по волне.

     10.VI.23
x x x

     Уж как на море, на море,
     На синем камени.
     Наган краса сидит,
     Белые ноги в волне студит,
     Зазывает с пути корабельщиков:
     "Корабельщики, корабельщики!
     Что вы по свету ходите,
     Понапрасну ищете
     Самоцветного яхонта-жемчуга?
     Есть одна в море жемчужина -
     Моя краса,
     Уста жаркие,
     Груди холодные,
     Ноги легкие,
     Лядвии тяжелые!
     Есть одна утеха не постылая -
     На руке моей спать-почивать.
     Слушать песни мои унывные!"
     Корабельщики плывут, не слушают,
     А на сердце тоска-печаль,
     На глазах слезы горючие.
     Ту тоску не заспать, не забыть
     Ни в пути, ни в пристани.
     Но отдумать довеку.

     10.V.23

ДРЕВНИЙ ОБРАЗ

     Она стоит в серебряном венце,
     С закрытыми глазами. Ни кровинки
     Нет в голубом младенческом лице,
     И ручки - как иссохшие тростинки.
     За нею кипарисы на холмах,
     Небесный град, лепящийся к утесу,
     Под ним же Смерть: на корточках, впотьмах,
     Оскалив череп, точит косу.
     Но ангелы ликуют в вышине:
     Бессильны, Смерть, твои угрозы!
     И облака в предутреннем огне
     Цветут и округляются, как розы.

     1924
x x x

     Уныние и сумрачность зимы,
     Пустыня неприветливых предгорий,
     В багряной смушке дальние холмы,
     А там, за ними, - чувствуется - море.
     Там хлябь и мгла. Угадываю их
     По свежести, оттуда доходящей,
     По туче, в космах мертвенно-седых,
     Вдоль тех хребтов плывущей и дымящей.
     Гляжу вокруг, остановив коня,
     И древний человек во мне тоскует:
     Как жаждет сердце крова и огня,
     Когда в горах вечерний ветер дует!
     Но отчего так тянет то, что там?
     - О море! Мглой и хлябью довременной
     Ты все-таки родней и ближе нам,
     Чем радости всей этой жизни бренной!

     1925

x x x

     Маргарита прокралась в светелку,
     Маргарита огня не зажгла,
     Заплетая при месяце косы,
     В сердце страшную мысль берегла.
     Собиралась рыдать и молиться,
     Да на миг на постель прилегла
     И заснула. - На спящую Дьявол
     До рассвета глядел иа угла.

     На рассвете он встал: "Маргарита,
     Дорогое дитя, покраснел,
     Скрылся месяц за синие горы,
     И петух на деревне пропел, -
     Поднимись и молись, Маргарита,
     Ниц пади и оплачь свой удел:
     Я недаром с такою тоскою
     На тебя до рассвета глядел!"

     Что ж ты, Гретхен, так неторопливо
     Под орган вступила в двери храма?
     Что ж, под гром органа, так невинно
     Так спокойно? Вот уж скоро полдень,
     Солнца луч все жарче блещет в купол:
     Колокольчик зазвенит навстречу
     Жениху небесному, - о Гретхен,
     Что ж ты не бледнеешь, не рыдаешь,
     Неневестной Лилии подобна?
     Бог прощает многое - ужели
     Любящим, как ты, он все прощает?

     1926

                                                                                    Иван Бунин ГОСПОДИН ИЗ САН-ФРАНЦИСКО