***

***  

И Димка, и Таня посмотрели на нее. Она раскачивалась на табуретке.

Крак! Табуреточные ноги разъехались в разные стороны, что-то треснуло, надломилось, и Варвара оказалась сидящей на полу посреди груды желто-зеленых щепок.

— Это не Петр Борисович, — повторила она с пола.

* * *

Пройти оставалось совсем немного — повернуть за угол, выбраться на узкую оттаявшую тропинку, через кусты и на асфальт, а там и до подъезда рукой подать.

Варвара решительно шла к себе домой. Утром, еще до семи, она поймала соседа, который совершал со своими собаками утренний моцион, и попросила поменять замок. Сосед обещал. Он хорошо относился к Варваре — она не пила, не гуляла и не воровала из-под одеяла банки. На нее вполне можно было положиться.

Варвара несла замок в промасленной бумаге и боялась ночевать одна. Замок замком, но кто-то дал Димке по голове так, что Таня только сегодня сняла швы, и дал именно в ее квартире. Правда, с новым замком не так страшно, да и не может она больше спать на Танином диване, боясь даже почесать нос, потому что от малейшего движения диван заходился припадочным кряхтеньем!

Кроме того, нужно иметь совесть и позволить им, наконец, договориться про Хьюстон и будущую счастливую жизнь.

В том, что им предстоит счастливая жизнь, Варвара не сомневалась.

Ей все стало ясно, когда Димка повел Васю в магазин и они вытащили из стеклянного ящика розовую обезьяну, а Таня потом звонила ей и плакала потому, что у нее нет машины времени. От того, что Димка за завтраком отводил от Тани глаза, а она вообще на него не смотрела и разговаривала исключительно язвительным тоном. Варвара чувствовала себя лишней, хоть и очень проницательной.

Ну и ладно. Ну и очень хорошо. Пусть хоть Таньке повезет. Ей нужнее — у нее Вася, и «родной», отнявший столько сил, оказался каким-то уж совсем никчемным. Варвара станет им писать письма. Если ее не уволят и не отберут электронную почту.

Сзади ей посигналили, и она отступила, давая дорогу машине.

Лидия Владимировна, наверное, будет не слишком рада, но она умная и веселая, а это самое главное. Евгений Васильевич вообще душка и в прошлом году все намекал Варваре, что она должна взять инициативу в свои руки и…

Она так и не поняла, как это произошло.

Она даже не поняла, что именно произошло.

Кто-то сильно дернул ее в сторону, так что она стала падать и хватать рукой темные прутья кустов, но рука все время промахивалась, и она все-таки падала, и упала на колени, и ее сильно ударило сбоку и сзади. Так сильно, что боль из головы моментально переместилась в шею и позвоночник, и проткнула его насквозь, и Варвара разжала пальцы, потому что не могла терпеть боль, и пакет с новым замком, который она несла домой, упал на землю.

На черную, мокрую весеннюю землю с островками прошлогодней бурой травы. Варвара видела его очень хорошо.

А потом она перестала видеть, и это было так страшно, гораздо страшнее, чем боль в позвоночнике, и она захрипела, вырываясь, замотала головой, и ее снова ударили, и снова вспышка боли на миг заглушила все остальные чувства, зато подобравшейся от боли кожей она почувствовала на глазах кусок тряпки.

Она не ослепла. Ей завязали глаза, чтобы она не видела света.

Стукнула дверь, и машина поехала, привычно и успокоительно, как в нормальной жизни, рыча мотором. Радио пело про небо Лондона, водитель посвистывал.

*** 

Паника началась в животе, поднялась, как цунами, залила сердце, горло, голову. Стало невозможно дышать. Варвара засипела, дергая ртом, который оказался заклеен. И руки связаны за спиной. Можно было дышать только носом, но паника забила нос длинными железными гвоздями, и она стала задыхаться, и брыкаться, и кататься на сиденье, и, наверное, глаза у нее вылезли бы из орбит, если бы не были примотаны тряпкой. Водитель посвистал-посвистал, примолк, и следующий удар в голову показался ей сокрушительным.

— Лежи тихо, — сказал он, и она ничего не поняла.

Это не может говорить! То, что так больно бьет ее, не должно говорить так, как говорят все люди, те же самые слова! Но оно говорило, и было очень страшно.

Так страшно, что она опять заскулила было, но быстро затолкала скулеж обратно в горло, только чтобы это больше не било ее по голове.

Везли ее долго. Руки, стянутые за спиной веревкой, сильно болели, а потом начали мерзнуть. И холод еще усиливал боль.

Ее сильно трясло — ноги свешивались с сиденья очень неудобно, и не было возможности ни за что ухватиться, поэтому она все время съезжала с обивки на Что-то скользкое и глянцевое, представлявшееся ей змеиной кожей, и тогда она судорожно дергала голо-. Вой, пытаясь найти положение, в котором щека не касалась бы змеиной кожи, и находила его и тут же съезжала снова.

Из-под тряпки, стягивавшей глаза, она видела только узкую блестящую полоску и еще что-то, кажется, желтое, а может, зеленое, потому что свет все время менялся — их обгоняли и пропускали другие машины, и жизнь вокруг не остановилась!

Все было как всегда — обычный весенний вечер, и одна половина мозга понимала это, а другая отказывалась понимать, другая визжала о том, что наступил конец света и вместе с ним пришел конец и Варваре.

Машина остановилась, и Варвара стукнулась носом в переднее сиденье. Сильно стукнулась, кажется, до крови.

Водитель тихо возился впереди, никуда не спешил, посвистывал. Щелкнула крышка бардачка, зазвенели ключи, хлопнула дверца. Та дверца, что была за головой у Варвары, распахнулась, потянуло улицей и близкой землей, и он выволок ее из машины. Она замычала, и он ее ударил.

— Тихо! — велел совсем близко. — Не ори, хуже будет!

Что может быть хуже, пронеслось в голове у Варвары, и тогда он сказал буднично, как бы отвечая на ее мысли:

— Убью.

Некоторое время он держал ее за волосы, как будто раздумывал, а потом вдруг с силой швырнул вперед. Со всего размаха она ткнулась коленями и лицом в землю. Земля набилась в ноздри, и Варвара стала задыхаться, и ей показалось, что сейчас она умрет.

Умирать Варвара не хотела.

Она шла домой, и несла в пакете новый замок для своей двери, и думала о том, как все сложится у Тани с Димкой, и тут ее заставили умирать.

А она не хотела.

Слезы вымыли из ноздрей землю, и она прерывисто задышала. Но зато это было такое счастье — дышать, когда хочешь вздохнуть!

— Вставай, — сказал мучитель и ткнул ее в бок, — встава-ай!

И уже не ткнул, а ударил. Сильно. Так сильно, что Варвару перевернуло на другую сторону. К нему — не битым боком. Сейчас он ударит снова, поняла Варвара, приподнялась, и поползла, стараясь сохранить равновесие и ничего не видя перед собой, но он поставил ее на ноги.

— Вперед, — весело велел он, — шагай.

Два или три раза она споткнулась, ударившись головой обо что-то твердое, один раз он толкнул ее, но она удержалась на ногах, а потом толкнул так, что она не удержалась и упала на что-то жесткое, к чему он быстро и деловито ее привязал — ноги врозь, руки за спиной.

— Та-ак, — протянул он оценивающе, и что-то загрохотало, как будто покатилось ведро. Варвара дернулась от страха. Она не видела его и не знала, что он станет с ней делать.

Полилась вода, Варвара напряженно прислушивалась. Шаги, стук ведра, скрип половиц. Вернулся.

Она не могла даже шевелиться, не то что сопротивляться. Он мог сделать с ней все, что угодно. Она больше не была человеком, который шел домой и нес в промасленной бумаге замок для своей двери. Она была просто субстанцией, скоплением живых, трясущихся от страха и ожидания боли клеток, и у нее не осталось никаких человеческих чувств и эмоций, кроме липкого ужаса.

Варвара — скопление клеток — дернулась и захрипела.

— Сейчас я тебя ударю, — объявил мучитель, — а потом сниму ленту и задам вопрос. Ты мне ответишь. Если ответишь не правильно, я тебя опять ударю.

Варвара заметалась, тычась в разные стороны и пытаясь спастись, но спасения не было. Он коротко ударил ее в голову, прямо по скуле, под глаз.

Голова хрупнула, треснула и развалилась, и ее ошметки разлетелись в разные стороны…

В следующую секунду оказалось, что боль, образовавшаяся на месте головы, намного больше, чем сама голова, что она раздувается, как черный резиновый шар, и…

Поток холодной воды обрушился на нее, и что-то сильно дернуло кожу у рта, так, что она, кажется, порвалась.

— А-а!.. — прошипел разорванный рот. Оказывается, она все время кричала, но липкая лента не давала крику выйти наружу.

— Где деньги?

Она не понимала.

Она вообще не понимала, что это такое говорит с ней, как говорят все люди.

Все шипение вышло изо рта, и больше там ничего не осталось.

— Я спрашиваю, где деньги?

Она замотала головой, и от этого движения звуки вдруг сложились в слова, и она поняла, что это хочет знать, где деньги.

Деньги? Какие деньги?

Какими купюрами предпочитаете, спросил у нее кассир Семен Прокопьевич, а она не знала, каких купюр ей хочется.

— Так, — констатировало это, и липкая лента снова залепила ей рот. Прежде чем она успела сообразить, что это означает, он опять ударил ее — плашмя по лицу.

Впрочем, у нее не было лица — было месиво липких от потного страха молекул.

Лента снова дернулась, и снова ее рот разорвался, и ей показалось, что из него хлынуло что-то и залило ей руки.

— Ах ты, с-скотина, — прошипело это, — еще ботинки мне зальешь!..

Была какая-то возня, а потом опять:

— Где деньги? Деньги, сука!..

Варвара затрясла головой и захрипела, то, что заливало ее рот, не давало произнести ни звука.

— Деньги! Куда ты их дела?! Ты забрала деньги! Ты думала, я об этом не узнаю, жирная глупая сука!..

— У… меня… нет… нет…

— Куда ты их дела? Отдала?! — Он тряс ее, схватив за волосы. — Кому?! Своей подруге? Или тому ублюдку? Я убью обоих, но заберу свои деньги! И ее пацаненка!.. Ну, где деньги?!

— Я… не знаю. У нас нет… никаких денег.

— Нет, — повторил тот весело, — ну, нет так нет.

И снова липкая лента на Варварин рот.

***  

На этот раз он бил ее под ребра. Бить ему было неудобно — она это поняла, потому что он сопел прямо ей в лицо — в то, что раньше было ее лицом.

Потом он опять спрашивал, а она все трясла головой и хрипела, а лента болталась сбоку, она ощущала ее змеиные шевеления.

Когда ей вдруг начинало казаться, что все это просто ночной кошмар и она сейчас проснется в своей кроватке или на Танькином диване, что ей все это снится потому, что она опять наелась на ночь картошки с сарделькой, он обливал ее водой, и все начиналось сначала. Возвращалась боль, такая, что с ней никак нельзя справиться, она была везде, она была Варварой, и самой Варвары больше не было — только боль и страх, пахнувший ее собственной рвотой.

Сколько это продолжалось, она не знала.

Он вдруг отвязал ее ноги и потащил, сильно дергая за связанные руки. Руки больше не болели. Варвара вообще не понимала, что это ее руки.

Она натыкалась на что-то, падала на колени и снова поднималась, потому что когда падала, он поддавал ногой ей под ребра.

Наверное, он вел ее убивать, потому что не было никакого смысла так лупить ее, если он собирался оставить ее в живых.

— Стой! Стой тут, с-скотина!..

Хлопнула дверь, заурчал двигатель.

— Пош-шла! — за волосы он впихнул ее куда-то, и она поняла, что в машину. Связал ей ноги, и она стала как кокон.

Снова хлопанье двери, возня, короткий стук и — бодрая песня из приемника.

Варвара опять лежала щекой на чем-то гладком и блестящем, но уже не пыталась поднять с этого голову.

Желтая наклейка терла кожу, и от этого желтого цвета ее снова начало тошнить.

Это продолжалось долго. Потом машина остановилась.

«Слава богу, — подумала Варвара. — Сейчас он меня убьет, и все это кончится».

Осталось потерпеть совсем немного, до тех пор, пока он не убьет.

Наверное, недолго. Хорошо бы недолго.

— Верни деньги, сука, — прошипел он, — я тебя предупредил. И этим передай, с их пацаненком. Или деньги, или…

Взвизгнули тормоза, что-то сухо щелкнуло, и Варвару выбросило из машины. Всем телом она ударилась об асфальт, покатилась, взревел двигатель, и она изо всех сил зажмурилась под повязкой, до сих пор уверенная, что он убьет ее машиной.

Шум двигателя стал удаляться, и она даже не поняла, почему не умерла.

Секунды падали на асфальт и разбивались со стеклянным звуком. Или вода откуда-то текла?..

— Варвара?!

Раздались странные звуки, похожие на топот тяжелых ног, и она сжалась, подтягивая к груди разбитые колени.

Наверное, она заскулила бы, если б могла. Наверное, она даже попыталась бы отползти, если б знала, как это сделать.

— Варвара, твою мать!..

Липкая лента отклеилась от рта. Варвара дернула головой.

— Дыши! Дыши! Ртом дыши! Ну!..

Она не узнавала голос, но этот голос был совсем другой — человеческий, похожий на все остальные человеческие голоса, оставшиеся в прошлой Варвариной жизни.

Дернулись и упали развязанные руки.

— Подожди, я не могу развязать! Не дергайся, терпи! Терпи, кому я говорю!.. И дыши.

Повязка, залеплявшая глаза, стала сползать, и Варвара увидела кусок черного неба и желтый круг фонаря.

— Потерпи еще. Сейчас. На. Это платок, вытри рот.

Но она не могла ничего взять, руки висели как плети. Повязка исчезла, и, с трудом сфокусировав взгляд, она вдруг увидела перед собой… Ивана.

— Тихо, тихо, — быстро сказал он, — сейчас я развяжу тебе ноги. Попробуешь встать. Твою мать…

Он что-то делал внизу, она видела коротко стриженный затылок и не видела рук, и не понимала, что происходит.

— Нет, — сказал он. — Сиди. Я подгоню машину.

Машину?!

— Нет, — захрипела она, — нет, нет!..

— Тихо, тихо, — он взял ее за уши и прижал лбом к своей куртке. Она вырывалась и мотала головой. — Я подгоню машину, и мы поедем в больницу.

— Я не пойду… в машину.

— Я сейчас, — он отпустил ее и стремительно поднялся.

Она не смотрела, куда он ушел, ей было все равно. Она раскачивалась на асфальте, чувствуя только боль — везде.

Опять заурчал ненавистный двигатель, все ближе и ближе, и она поняла, что нужно спасаться, бежать, и поползла на коленях, но он перехватил ее.

— Вставай. Вставай! — руки быстро прошлись по ней, от шеи до лодыжек. — Ноги целы. Вставай, ты можешь. Я не донесу тебя.

— Я не пойду… — похрипела Варвара, — я посижу пока… тут…

— Нет. Ты не будешь сидеть. Вставай, твою мать!..

И она встала. Она держалась за что-то, кажется за него, и — встала.

— Теперь пошли. Только один шаг. Давай.

Она действительно шагнула, хотя была уверена, что шагнуть ни за что не сможет, и он повернул ее и заставил наклониться.

— Так. Садись. Тихонько. Просто опускайся, и все.

Как больно, как ужасно больно везде.

Одну за другой он перенес ее ноги через порожек машины и захлопнул дверцу. Она тут же прислонилась виском к холодному металлу и задышала открытым ртом — двигатель урчал, радио разорялось про любовь по-французски, все было, как в той машине.

Или эта машина и есть та?

— Что случилось? — спросил Иван, и она разлепила глаза. — Ты помнишь? Кто тебя так… отделал?

— Я не помню, — выдавила она, — я не видела. У меня глаза были завязаны… Куда мы…

— Никуда. В Склиф.

— Я не хочу в больницу, — забормотала она и стала отодвигаться на широком сиденье, ноги скользили и путались между собой, — мне не надо в больницу, мне бы домой. Я… полежать хочу. Мне полежать нужно.

— Тебе нужно в больницу! — вдруг заорал он. — Тебе нельзя домой! Ты что, дура?! Ничего не понимаешь?!

— Я хочу домой, — бормотала она, — я не поеду в больницу. Мне надо домой.

Воцарилось некоторое молчание, приемник после французской любви затянул про «задержку рейса Рига — Москва до шести утра».

Варвара тоже, кажется, недавно куда-то летала на самолете, и не было никакой задержки рейса.

— Хорошо, — сказал рядом Иван Александрович, словно явившийся из ее мыслей о самолете, — домой так домой.

Машина притормозила, вильнула и стала стремительно разгоняться. Варвара понятия не имела, куда она так спешит, эта машина.

Он привез ее в совершенно незнакомое место. Место было пустынное и тихое, освещенное, как вечерний Париж на мониторе ее компьютера. По узкой улице шли редкие машины.

Осторожно, но крепко придерживая, он вывел ее из машины. Она схватилась за ребра с правой стороны.

— Да потому, что нужно было рентген сделать! — злобно зарычал он, словно отвечая кому-то, кто пытался с ним спорить. — Давай. Шагай.

*** 

Прямо на тротуаре начиналась зеленая лужайка. Варвара потрясла головой, эта зелень в глазах замучила ее, но лужайка никуда не делась, она на самом деле была, по ней шли Варварины ноги. Три широкие ступени с круглыми краями, чистое стекло раздвижных дверей, в которое Варвара чуть было не бахнулась лбом, светлый бежевый пол, и посреди пола почему-то люстра. Варвара закрыла глаза, открыла и поняла, что люстра просто отражается в сверкающей плитке.

— Иван Александрович?!

— Все в порядке. Вызовите лифт.

— Вам помочь? — Голос в меру встревоженный и нарочито нелюбопытный.

— Сам справлюсь, спасибо.

— Может быть, пригласить врача?

— Я оценю ситуацию и позвоню. Может быть, придется вызвать.

— Мне не надо врача, — пробормотала Варвара.

— Ну конечно, — быстро согласился Иван, — тебе не надо, а мне надо. У меня мигрень.

— У тебя аллергия, — вдруг сказала Варвара, — на кошек.

Он, кажется, засмеялся и осторожно подтолкнул ее в лифт.

— Сейчас будем дома, потерпи еще.

Странное дело, но Варваре стало легче, как будто ожидание неминуемой смерти отпустило ее. По сравнению с этим ожиданием все остальное казалось ерундой, даже ребра, которые не давали ей дышать, и она все время боялась, что их осколки проткнут ей легкие.

— Так. Теперь стой смирно.

Через голову, потому что «молнию» заело и она не открывалась, он стянул с нее бывшую куртку, которая так ей нравилась, что она все время придумывала, как бы намекнуть Димке, чтобы он подарил куртку ей. Теперь это была уже не куртка. Впрочем, может, ее еще можно спасти?

— Шагай.

Она покорно пошла куда-то и шла довольно долго, а потом он остановил ее. Здесь свет был ярким, как в операционной, и Варваре пришлось прикрыть слезящиеся глаза. Кругом был свет и блестящая плитка — где-то она слышала, что это называется стиль «Домино», белое на белом, черное на черном.

Когда он стал стаскивать с нее колготки, она внезапно пришла в себя и стала размахивать руками, отпихивая его.

— Ты что? — спросил он. — Сдурела совсем? Я уже видел твою задницу, успокойся.

— Я сама, — пропищала Варвара.

— Хорошо, — согласился он, — давай сама.

И продолжал стаскивать колготки. Стащив, он выбросил их в какую-то корзину — Варвара проводила их полет глазами — и стал щупать ей ноги, больно сжимая с разных сторон.

— За… зачем? Не надо! Мне больно!!

— Конечно, больно, — злобно согласился он, — кости целы. Ложись, я посмотрю твои ребра.

— Куда ложиться?

Он осторожно подвинул ее, она переступила голыми ногами, и за спиной у нее оказалась низкая лежанка, собранная из деревянных плашек. Варвара легла.

Большие руки въедливо и как-то очень профессионально понажимали на все ребра по очереди, дошли до шеи, пощупали какие-то набухшие связки, потрогали челюсть — она клацнула зубами, — большие пальцы сдавили шейные позвонки.

Варвара открыла глаза.

— Ты врач?

— Когда-то был врач, — сказал он. — Так, вроде ничего, на первый взгляд… Конечно, лучше бы сделать рентген! Ушибов много и почему-то больше с правой стороны. Ребра целы. Зубы целы. Глаз заплывет, конечно. На губе кожа порвана, но можно не зашивать. Ты полежишь в ванне, а я найду какое-нибудь обезболивающее. Тебя сейчас отпустило, но потом станет хуже, когда схлынет адреналин.

Тут Варвара неожиданно увидела, что лежит совершенно голая на низкой деревянной лежанке, а почти незнакомый молодой мужик стоит перед этой лежанкой на коленях, в джинсах и распахнутой длинной куртке, и деловито щупает ей шею и ключицы. Все остальное он уже ощупал.

— Тихо, тихо, — велел он, когда она приподнялась, отбросив его руки, и стала в панике оглядываться по сторонам, пытаясь спастись или хоть чем-нибудь прикрыться. — Все в порядке.

Он дотянулся до какого-то шкафа и кинул ей громадную махровую простыню.

— Можешь замотаться, если тебе надо.

Варвара торопливо обмотала простыню вокруг себя, радуясь тому, что она большая и ее хватило, чтобы закрыть всю Варвару, с синяками, ссадинами и порванной кожей.

— Пошли в воду. Вставай и держись за меня.

Охая, как больная старушка, Варвара подняла себя с лежанки и заковыляла «в воду». Воды оказалось много. Ванна была таких размеров, что входить в нее следовало по ступенькам. Вода кипела и булькала.

— Можно уменьшить давление, чтобы тебе не попадало по ребрам, — сказал Иван, — садись.

И отвернулся. Видно, понял, что Варвара при нем ни за что не станет разворачивать простыню, хоть это и было глупо.

Через десять минут лежания в этой удивительной ванне у Варвары не стало тела. И боли не стало, и мыслей, и страха, и стыда. Остались только умиротворение, усталость, шорох и движение теплой воды.

Потом пришел Иван, уже без куртки, принес ей какого-то питья в стакане — на вкус питье было отвратительным — и вытащил ее из воды. Почему-то она опять забыла, что должна стесняться и прикрываться, поэтому он вытащил ее, вытер и сунул в халат.

— Пойдем, я сделаю тебе укол, и ты мне расскажешь, где ты так весело проводила время.

— Мне не надо укола.

— Тебе ничего не надо, — сказал он с раздражением, — лучше всего тебе было в луже со скотчем на губах.

Ее вдруг чуть не вырвало. Она глубоко и сильно задышала и взялась руками за край раковины. На лбу выступил пот.

Он стоял у нее за спиной и смотрел без всякого сочувствия.

Все же пришлось пережить и унижение укола — задранный халат, нелепая поза, запах спирта, звяканье склянки с лекарством, ожидание боли с зажмуренными глазами, торопливое одергивание полы, когда экзекуция кончилась.

— Лежи.

— Я лучше… посижу, Иван.

— Ну, посиди. Сейчас я приготовлю еду.

— Я не…

— Знаю, знаю. Ты не хочешь есть. Все равно придется. Тебя раньше когда-нибудь били?

— Н-нет, — запнувшись, сказала Варвара.

— А меня били, — объявил он, — поэтому я лучше, чем ты, разбираюсь в ситуации. Ты сейчас поешь и ляжешь. На ночь я еще вколю тебе снотворного.

— А сейчас разве не ночь?

Он глянул на часы.

— Без десяти десять. Это ночь или не ночь?

— Мне надо домой. Мне надо Таню предупредить. Он… говорил, что всех убьет, а у Тани Вася.

Иван посмотрел на нее, оглянувшись от плиты, но ничего не сказал.

— Можно, я позвоню?

Он принес ей трубку.

— Слушай, Варвара, — сказал он, близко ее рассматривая. Она видела синюю от темной щетины кожу, морщины у глаз, очень густые прямые ресницы. — Давай договоримся сразу, чтобы потом мы… не ссорились. Домой ты не поедешь, останешься здесь. Предупреждать никого не надо. Все равно на ночь глядя никто ничего предпринимать не станет. Вряд ли он нападет еще раз сегодня же. Ты заставишь людей нервничать, только и всего.

***

«Почему-то он не хочет, чтобы я звонила, — поняла Варвара. — Боится? Не хочет упускать меня из виду?»

С этой секунды все пошло кувырком.

Откуда он взялся возле ее подъезда? Сейчас она отдавала себе отчет в том, что видела свой дом. Неизвестный бандит, напавший на нее, выбросил ее на асфальт почти у подъезда ее дома. Как там же оказался Иван? Или это он выбросил ее из машины, отъехал за угол и вернулся, чтобы начать спасать?!

Дело пахнет керосином, подумала Варвара отчетливо и даже услышала запах этого самого керосина.

Что теперь она станет делать, когда он заманил ее в свое логово?

Он не заманил ее в логово, а привез в свою квартиру, вынув из лужи, где она лежала с перетянутым скотчем лицом и связанными руками и ногами.

Как узнать — он или не он? Как понять — та или не та машина?

Ей нужно посмотреть на его ботинки. Ее вырвало на ботинки ее истязателя, и за это он как-то особенно больно ее ударил. У Варвары зашумело в голове. Она должна посмотреть ботинки Ивана. Вряд ли он имел возможность вычистить их.

Выглянув из-за длинной стойки, в конце которой стоял ее стул, она посмотрела на его ноги. Он был босиком.

— И ты ничего не узнала — ни голос, ничего, да? — вдруг спросил он. Почувствовал, что она на него смотрит, хоть и стоял спиной.

— Нет, — хрипло ответила Варвара, — или я его не знаю, или он говорил… в платок или в шапку.

— Все-таки он, а не она?

— Вроде он. Хотя я не особенно расслышала. Трудно вслушиваться в голос человека, который тебя… бьет.

Он посмотрел на нее.

— Только без душераздирающих подробностей, — предупредил он насмешливо, — и кровавых деталей.

Варвара моментально оскорбилась.

Да уж.

Он ухаживал за ней, раздевал, сажал в ванну, щупал ребра и делал укол — Варваре опять стало так стыдно, что она натянула на щеки воротник халата, как будто замерзла, — и все это было очень важно. Без него она, наверное, так и умерла бы ночью в луже перед подъездом собственного дома. Но ей хотелось, чтобы он жалел ее, проклинал ее обидчика, строил планы мести, говорил какие-нибудь значительные и бессмысленные слова — в общем, вел бы себя, как предписывает мировой кинематограф.

А он сказал — без подробностей, пожалуйста, и снова принялся за свои сковородки!..

…Может, он снял ботинки как раз потому, что догадался, что они могут заинтересовать Варвару?!

— Выпей.

— Что это? — Она осторожно понюхала.

— Грейпфрутовый сок, душа моя, — объяснил он с некоторым избытком любезности, — водки не дам. Я тебе обезболивающее всадил, которое с водкой… не монтируется. И, может, ты ляжешь?

— А где моя одежда? — спросила Варвара. Пить было неудобно. Стакан оказался слишком высоким, и ей приходилось сильно напрягать шею, которая болела и как-то подозрительно хрумкала, когда Варвара закидывала голову.

— Понятия не имею, — ответил он, подумав. — В ванной, наверное. Завтра придет Анна Семеновна и все найдет.

— Анна Семеновна — это твоя жена?

Он почему-то засмеялся.

— Анна Семеновна — это моя домработница.

Варвара вытянула из стакана последний глоток сока, для чего ей пришлось закинуть голову совсем высоко, а закинув, она так и осталась сидеть — с перевернутой головой и открытым ртом.

Потолка над ней не было. Была стеклянная крыша — очень, очень высоко. Крыша имела странную, изломанную форму, острые углы и неожиданные впадины. С острия одной из впадин низвергалась вниз люстра — поток сверкающих капель, переплетенных между собой и перевитых тонкой бронзой. Низвержение утихало приблизительно к уровню второго этажа, где шла галерея светлого дерева, подпираемая колоннами. На галерею выходили несколько дверей — светлых, как полы и перила, — а дальше она пропадала за очередным острым углом. Там, где не было стекла, был красный кирпич, и встроенные в него готические фонарики, и стрельчатые окна.

Варвара усилием воли оторвалась от созерцания потолка, опустила голову — в шее что-то хрумкнуло — и огляделась.

Конечно, это была никакая не комната, а просторный зал с камином, широкими низкими окнами и зеркалами в бронзовых рамах. Два темных дивана, длинный стол, стулья с высокими спинками, лестница «с поворотом». К дальней стене зал менял форму — Варвара уже поняла, что в этом доме не любят правильных форм, — сужался и перерождался в коридор, в котором было несколько одинаковых деревянных дверей. Кажется, за одной из них — ванная, в которой Варвара мечтала прожить всю оставшуюся жизнь. Она совершенно точно помнила, что по лестнице они не поднимались.

Этот зал напоминал о временах рыцарей Круглого стола, был похож на своего хозяина — широкие кости, сильные плечи — и производил странно обжитое и уютное впечатление, хотя Варвара не могла себе представить людей, которые живут в замках.

Ну разве в замках можно жить? На самом деле жить, а не смотреть на них по телевизору?!

«Кухня» отделялась от остального пространства длинной стойкой, тоже идущей под углом. По ту сторону стойки был замок, а по эту, где сидела Варвара, мраморный чистый пол, шкафы и полки темного дерева, столешницы того же цвета, что и пол, суперплита, стилизованная под сложенный из камней очаг, и босой мужчина в джинсах и черной майке.

— Так, — объявил мужчина, — все готово. Порезать тебе или сама?

— Ты… здесь живешь?

— А?

Варвара показала рукой сначала вверх, потом вбок, потом за спину. Он проследил за рукой.

— Ты здесь живешь?

— Живу, — признался он.

— В замке?

— Здесь был технический этаж и голубятня, — сказал он и поставил перед ней тарелку, — за парадный стол не приглашаю, чтобы не делать лишних движений. Ходить можно было только на четвереньках. Это сейчас стал замок.

— Ты все это сам придумал?

— Конечно, нет. Мне придумал архитектор. Очень хороший архитектор, Андрей Данилов. Слышала?

Варвара покачала головой. Она никогда не строила замков и поэтому не прибегала к услугам архитекторов.

Правда, однажды вдвоем с Танькой они переложили плитку в ванной и даже придумали узор — три голубые плитки, одна белая, три голубые, одна белая. Варваре очень нравилось. Она принимала ванну и смотрела на плитки.

— И сколько здесь комнат?

Не переставая жевать, он посмотрел на нее и ничего не ответил. Наверное, это называлось «некорректный вопрос». Наверное, нужно было спросить что-нибудь об архитектурном решении потолка.

— Очень красиво, — помолчав, сказала Варвара, — а где входная дверь?

Он кивнул ей за спину, и она оглянулась. Входная дверь ничем не отличалась от всех остальных, легкомысленно-деревянных. На полу под лестницей кучей громоздилась Варварина — Димкина! — куртка.

***  

— Очень красиво, — помолчав, сказала Варвара, — а где входная дверь?

Он кивнул ей за спину, и она оглянулась. Входная дверь ничем не отличалась от всех остальных, легкомысленно-деревянных. На полу под лестницей кучей громоздилась Варварина — Димкина! — куртка.

Варвара осторожно слезла со стула и под странным взглядом Ивана потащилась к двери.

Легкомыслие было обманчивым — дверь оказалась металлической, чуть ли не бронированной, хотя вряд ли это был обычный дом и обычный подъезд. Варваре смутно вспомнилась какая-то зеленая лужайка. Она подняла свою куртку, осмотрела со всех сторон и осторожно пристроила на вешалку. Его башмаки, из-за которых она и затеяла экскурсию к входной двери, валялись рядом.

Они были светлые, замшевые и абсолютно чистые, как будто только что из магазина.

Варвара глубоко вздохнула.

— Куда ты смотришь? — спросил он очень близко. Она вздрогнула и отступила, но он уже понял, что она смотрела на его ботинки.

— Ты что, — снова спросил он и перевел взгляд на ботинки, — ты что, видела его ноги?

— Ничего я не видела, — пробормотала Варвара фальшиво и вернулась за стол, к тарелке с остывающим мясом.

— Я не бил тебя и не заклеивал тебе лентой рот, — произнес он брезгливо.

— А как ты тогда оказался около моего дома?

— Я… ждал тебя.

— Зачем?!

— Ну, — начал он, — я хотел тебя увидеть. Ты мне понравилась, и я хотел снова…

— Что за вранье, — прервала его Варвара устало, — что ты несешь? Мне же не пятнадцать лет, чтобы я верила во всякие такие штучки. Да я только увидела тебя в самолете, сразу поняла, что тебе что-то от меня нужно!

— Мне ничего не нужно, — сказал он упрямо.

Следовало быстро придумать какой-нибудь отвлекающий маневр, а он никак не мог его придумать. Она сбивала его с мысли, мешала нормально соображать.

У нее была очень тонкая кожа, похожая на розовый жемчуг, и на этой коже отчетливо проступали синяки, наливаясь омерзительным цветом. Короткие пушистые волосы сияли. Щеки были бледные, и под глазами синяки, но все равно она казалась свежей — наверное, потому, что была вся крепкая и гладкая, как осеннее яблоко.

Именно осенние яблоки Иван особенно любил — они остро пахли и были как будто глянцевыми от сока и холода, и так важно лежали в соломе, в больших деревянных ящиках, а дед, кутая их, все приговаривал: «Эти до Рождества, эти до святок, а эти и до Пасхи долежат, ничего им не сделается!..»

— Откуда ты узнал, где я живу?

Это было просто, даже придумывать ничего не пришлось.

— Как откуда? — спросил он с удивлением. — Я же тебя подвез до дома, когда ты бросилась под мою машину.

— Я не бросалась!

— Ты бросилась, и я тебя подвозил.

Как же это она забыла, что он и вправду ее подвозил?!

— А зачем ты меня ждал?

— Я хотел тебя увидеть, — буркнул он.

Это была не правда, и они оба об этом знали.

— Как тебя зовут?

Он усмехнулся и посмотрел на свои руки, лежащие на мраморной столешнице.

— Меня зовут Иван Александрович Берсенев. Паспорт нужен?

— Зачем ты поехал в Карловы Вары?

— Отдыхать.

— Ты быстро вернулся.

— Ты вернулась еще быстрее.

— У тебя там приятель, в Карловых Варах?

— Да.

— А почему ты жил не у него, а в отеле?

— Я не люблю чужие дома, — он хмыкнул, — мне удобнее в отеле.

— Зачем ты утащил у меня из номера конверт?

Бац!

Она расставила сеть, и он только в самый последний момент успел затормозить перед ней. Еще секунда, и он ответил бы — зачем, как в детской игре, когда десять вопросов ни о чем, а одиннадцатый о том, где зарыт клад.

Черт побери, он не ожидал от нее такой прыти.

Она нравилась ему, потому что была похожа на осеннее яблоко, и выражение доброжелательного интереса ему нравилось, и умение смущаться, и чувство юмора, и короткие волосы.

Но он как-то не думал о том, что она может быть так умна. Умна и наблюдательна.

Варвара смотрела на него, а он — на нее, оба насмешливо и спокойно.

Ну-ну.

— Я должен спросить — какой конверт? Или — с чего ты взяла?

— Иван, конверт из моего номера утащил ты.

— Какой конверт? С чего ты взяла?

— Я везла с собой конверт. Я должна была передать его на улицу Московская, дом двадцать. Собственно, меня за этим и послали в командировку — передать конверт. Очень, очень, очень срочно. Утром конверт был на месте, хотя в номер ко мне кто-то заходил и что-то искал.

— Почему ты так решила?

— Рюкзак лежал не тем боком, и «Правила для проживающих» были сдвинуты. Горничная не убиралась. Я поймала ее в коридоре и спросила. Во второй раз конверт пропал. Зачем ты его взял?

— Ты знаешь, что в нем было? — спросил Иван.

— Понятия не имею. Вчера мой шеф разговаривал с помощницей, а я подслушала. Как раз о том, что только такая дура, как я, могла все проглотить и ничего не заметить.

— Что проглотить?

— Я не знаю, Иван! Но я хочу знать, зачем ты утащил конверт?

— Да почему я-то?! — спросил он с умеренным негодованием. — Почему ты решила, что я его утащил?!

Варвара медленно слезла с табуретки, подошла к высоченному холодильнику, спрятанному за деревянной панелью, распахнула дверь и нашла сок в высокой бутылке.

— Я бы тебе подал, — пробормотал Иван, наблюдавший за ее действиями с интересом.

— Первое. В самолете ты оказался рядом со мной, что было просто невероятным совпадением. Второе. Именно ты подсунул мне газету, да так, что я не могла ее пропустить. Третье. Я никогда не была за границей и никого не знаю в Карловых Варах. Моя командировка сложилась в один день, даже фотографию на визу вытащили из личного дела, потому что им некогда было меня искать. Там не могло быть никого, кто знал бы меня. То, что за мной следом отправился некий шпион и этот шпион выследил меня и украл у меня конверт — из области фантастики. Вот и остается мой сосед по самолету и по отелю, милый человек, у которого аллергия на шерсть, который накануне случайно сбил меня машиной и теперь стремится как-то загладить вину — сводить в пивную, например. Он ходит со мной по одним и тем же коридорам, ему ничего не стоит установить, что я в бассейне, отвлечь горничную, подцепить с ее тележки ключи и обыскать мой номер. Да, и четвертое! — спохватилась Варвара. — В бассейне, помнишь, я вышла первая, ко мне еще прицепился этот пузатый придурок с шапкой. Помнишь?

— Помню.

— Я переложила в кресле твой халат. У тебя в кармане был телефон.

— Ну и что?

— Иван, даже самые новые из «новых русских» не ходят в бассейн с телефоном. Его все равно там не слышно, кругом же вода! А потом, выскочить на звонок, даже если ты его услышишь, из бассейна нереально. И время.

*** 

— Что время?

— Было около восьми часов утра по местному времени. По московскому — около шести. Твои деловые звонки могут начинаться в шесть утра?

Он молчал, только смотрел с интересом.

— Ну вот. И все-таки зачем-то ты его взял с собой.

— И зачем я взял его с собой?

— Чтобы позвонить горничной, которая торчала в коридоре. Это я потом сообразила, когда мне в номер кто-то по ошибке позвонил. Ты ей позвонил, она пошла к телефону в свою каморку, ты взял ключи, открыл дверь и вошел. Боже мой, они все там такие вышколенные, в этих отелях, что ты мог ее держать сколько угодно, хоть полчаса. А почему ты не взял конверт сразу? Зачем ты второй раз заходил?

— Затем, что я не агент ноль-ноль-семь, — сказал он сердито, — я понятия не имел, куда ты можешь ее деть. В куртке у тебя ничего не было. Когда я зашел в первый раз, я обыскал твой рюкзак. Там тоже ничего не было. Я подумал, что ты носишь ее с собой, но ты вроде ушла в бассейн в одном халате и вряд ли положила ее в карман. Я только потом сообразил, что на столе лежал конверт! Конверт, будь он неладен! Мне пришлось за ним возвращаться, когда ты ушла гулять.

Варвара взялась за щеки.

От того, что она догадалась правильно, ей стало нехорошо. Гораздо хуже, чем было пять минут назад. Иван наблюдал за ней внимательно и серьезно.

— Что было в конверте?

— Ты не знаешь, — полуутвердительно сказал он.

Варвара покачала головой.

Он поднялся со стула и куда-то ушел. Варвара налила себе воды из пузатой зеленой бутылки и залпом выпила.

— Вода для питья в холодильнике, — сообщил он из-за ее спины, — в этой бутылке вода для цветов. С удобрениями.

Варвара закашлялась истерическим кашлем. Иван подошел, бросил на стойку знакомый конверт и понюхал узкое зеленое горлышко.

— Перестань, — сказал он Варваре, — Анна Семеновна сюда еще ничего не добавляла.

Варвара перестала кашлять.

Конверт лежал совсем рядом, такой знакомый, как будто вернувшийся старый друг. Варвара потянула его за угол. Он был открыт — разрезан с одной стороны. Варвара заглянула, потом сунула в него руку и вытянула пухлый журнальчик.

Это был выпуск «Вестника телевизионной информации» за ноябрь месяц прошлого года.

И больше ничего. Совсем ничего. Ни письма, ни записки, ничего.

— Что это такое? — спросила она почему-то у Ивана. — Что за ерунда?

— Это не ерунда, а прошлогодний журнал, — пояснил Иван, — именно его ты везла в Карловы Вары и должна была передать в собственные руки кому-то на улице… какой там?

— Улица Московская, двадцать, — упавшим голосом произнесла Варвара. Неизвестно, чего она ожидала, но только не «Вестника телевизионной информации» за ноябрь.

— Я не понимаю, — жалобно пропищала она, — ничего не понимаю. Я везла за границу старый журнал?!

Иван ничего не ответил.

Ее изумление было искренним и правдоподобным, он почти верил ей и останавливал себя — она не так проста, как кажется на первый взгляд. Она сообразила, что конверт взял именно он, хотя он был уверен, что не сообразит.

И что из этого следует?

Варвара потрогала свою щеку и глаз. Щека казалась большой, а глаз странно маленьким. Варвара приложила к щеке зеленую бутылку.

— А что ты искал? Зачем ты шарил в моем номере? Или тебе был нужен «Вестник телевизионной информации» за ноябрь?

Иван помолчал.

Она правда не догадывается, что он искал, или делает вид? Если делает вид, то зачем? Усыпляет его бдительность?

— Чай или кофе?

— Не знаю, мне все равно. Что ты искал? Он повернулся и посмотрел на нее.

— Кредитную карточку.

— Какую… кредитную карточку?

— Кредитную карточку, на которой лежат полмиллиона франков, — повторил он четко, — так все-таки чай или кофе?

«Задержка рейса Рига — Москва до шести утра, — подумала Варвара, — и я не знаю, как мне скоротать эту ночь».

Почему-то до тех пор, пока он не произнес эти слова — кредитная карточка, — ей даже в голову не приходило, что речь идет все о тех же франках.

«Верните то, что вам не принадлежит… абонентский ящик… где деньги, сука?! В таких условиях западные инвесторы никогда… нет второй такой дуры, чтобы все это сожрать и не… есть еще пацаненок…»

Стойка с зеленой бутылкой поехала в сторону и вниз, а желудок, наоборот, вверх, кирпичная стена стала рушиться и рассыпаться, и она поняла, что падает, и сейчас упадет, и ее размажет по осколкам и балкам.

Грянул холод и разогнал кошмар.

Она лежала лицом в широкой миске со льдом, а Иван крепко держал ее за шею. Она дернулась и стала вырываться.

— Тихо, тихо, — быстро проговорил он и вынул ее из миски, — спокойно.

Придерживая рукой за плечо, он крепко вытер ее лицо и посмотрел внимательно. Очевидно, то, что он увидел, ему не понравилось, потому что он с силой наклонил ее вниз, так что она уткнулась носом в колени.

— Отпусти меня.

— Сейчас. Подыши немножко.

— Я так совсем не могу дышать.

— Можешь.

Он еще подержал ее и убрал руку.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал он, — так лучше.

— Откуда ты знаешь?

— О чем?

— О франках.

— Паша Белый — мой приятель.

Варвара не сразу поняла, о ком идет речь, а когда сообразила, даже не слишком удивилась.

— Ты… частный детектив?

— Нет! — ответил он с досадой, как будто удивился, что она могла спрашивать такую глупость. — Какой, к черту, частный детектив!

— Тогда почему ты ищешь… его кредитную карточку?

— Я не ищу его кредитную карточку. Я ищу кредитную карточку, на которой его деньги.

— Почему ты решил, что они на кредитной карточке?

— Потому что их украли с Пашиного счета и они нигде не всплыли. Скорее всего, есть счет, на который их скинули, и кредитная карточка, по которой их можно получить. Я ищу эту карточку. Ну так что? Чай или кофе?

— Чай. Или кофе. Ты сразу знал, что их украли?

— Что значит — сразу?

— Ну, в тот день, когда ты наехал на меня своей машиной, ты уже знал?

Он немного подумал.

— Во-первых, на тебя наехал мой водитель, а не я, а во-вторых, да, знал. Но наехал случайно.

— Так не бывает!

— Бывает. Мы ехали. Ты шла. Случайность.

«Сейчас это никак не проверишь, — быстро подумала Варвара. — Спрашивать бесполезно, он будет стоять на своем».

— Почему ты решил, что я имею отношение к этим… франкам?

Он опять немного подумал.

— Скажем так. Я знал, что какое-то отношение к ним имел человек, который посещал твоего шефа. Ты последняя видела этого человека живым.

— Имеется в виду Петр Борисович Лиго? — спросила Варвара, сосредоточенно сдвинув брови.

*** 

— Скажем так. Я знал, что какое-то отношение к ним имел человек, который посещал твоего шефа. Ты последняя видела этого человека живым.

— Имеется в виду Петр Борисович Лиго? — спросила Варвара, сосредоточенно сдвинув брови.

— Ну да.

— И этот Петр Борисович — не твой друг Павел Белый?

Иван налил ей чаю в большую красную кружку и неожиданно потрогал ее щеку.

— Болит?

— Болит. Иван, почему они так похожи? Я несколько дней пыталась понять, кто же умер в кабинете моего шефа? Я даже думала, что никто не умер. Я думала, что он… симулировал смерть, а потом воскрес и стал Павлом Белым.

— И к какому выводу ты пришла?

Она посмотрела на него. У него было странно серьезное лицо, как будто она должна была сказать ему что-то очень важное.

— Никто не воскрес. На фотографии в газете, которую ты мне подсунул, у Павла Белого ручка в левой руке, а мой покойник писал правой. Я несколько раз это видела. Это два разных человека.

— Молодец, — похвалил Иван, — умница. Конечно, это два разных человека. Братья-близнецы.

Варвара со стуком поставила свою кружку на каменную столешницу.

— Как — братья?! У них же… все разное! Разные отчества, разные фамилии!!

— Паша после развода остался с матерью. Петя — с отцом. Мать вышла замуж, и отчим Пашу усыновил, дал свою фамилию и отчество тоже. Все просто.

— Выходит, Петр Борисович украл деньги у собственного брата?

— Варвара, я пока ничего не знаю. Я был уверен, что ты… имеешь к этому отношение. Ты слишком внезапно уехала за границу. Я думал, что ты замешана во всей комбинации и что именно ты должна увезти эту карточку подальше от Паши и всех заинтересованных сторон. Если ты не замешана…

— Я не замешана, — быстро сказала Варвара.

— …А я склонен думать, что ты не замешана, — продолжал он, не останавливаясь, — значит, нужно все начинать сначала. Черт побери.

— Почему ты или кто там — друг Паша? — решил, что мой покойник имеет отношение к пропаже денег?

Иван поморщился. Варвара смотрела на него не отрываясь. Он неохотно отвечал на ее вопросы, слушал гораздо более охотно.

— Потому что у них вечная вражда, — сказал он наконец. — Паша успешный, богатый и знаменитый. Петька — никто. Петька во всем винил мать, которая тогда их… поделила, и отчим Паше во всем помогал и помогает. Петьке он, кстати, тоже пытался помогать, но ему нужно было все и сразу, а когда не получилось, он обиделся еще больше. Варвара, это не имеет отношения к делу.

— Имеет. А почему ты решил, что это… не я украла деньги?

— Я же не идиот, — он сердито плеснул себе в чашку воды. Кофейная крошка, подхваченная волной, перелилась через край. — Я и не думал, что это ты их украла. Я думал, что ты… участвуешь в спектакле, но роль тебе отведена не главная. Если бы тебя сегодня не побили, я бы продолжал так думать.

— Спасибо тебе большое.

— Пожалуйста.

«Он мне не доверяет, — поняла Варвара. — Я для него по-прежнему „участник спектакля“. Обстоятельства сложились так, что он нашел меня на асфальте, со связанными руками и ногами и заклеенным ртом. Он пока не знает, как к этому отнестись, но пытается внушить мне, что я не должна его опасаться. А я? С чего я взяла, что он говорит правду?»

Единственное, что можно сказать наверняка, — это что деньги действительно украли и их ищут все: Павел Белый, Иван Берсенев, «следственные органы», неизвестный подонок, бивший Варвару в скулу и в ребра.

Бок немедленно зашелся тупой болью, и Варвара взялась за него.

— Пойдем, я положу тебя спать, — сказал Иван, — завтра продолжим.

— Как ты узнал, что я — это я? Что я нашла труп?

Он видел ее в приемной, когда начался переполох, и любопытные заглядывали со всех сторон, и ее шеф метался по кабинету, и бледная девица звонила в «Скорую». Он был там и видел ее, но знать об этом ей пока не полагалось.

Придет время, и она все узнает. Если, конечно, он решит, что она должна узнать.

Поэтому он сказал ровно половину правды. Врать было опасно, он уже убедился в этом.

— Я посылал водителя посмотреть, где работает женщина, первой оказавшаяся на месте преступления. Он сказал, что ты — именно та, которую он вчера чуть не задавил и которая «перла на красный». Кажется, именно так он и сказал.

— Идиот, — пробормотала Варвара так, чтоб он услышал. Бормотать себе под нос с таким расчетом, чтобы все, кому надо, расслышали, она научилась у шефа.

— Пошли. Тебе все-таки надо лечь.

Ах, какая забота!.. Как трогательно и мило, в духе Джорджа Клуни из сериала «Скорая помощь»!

Он повел ее по коридору и распахнул одну из дверей — то ли третью, то ли четвертую по счету. В комнате была огромная кровать, с которой он тут же сдернул темное покрывало, пузатый комод, два светильника на журавлиных латунных ногах и картина во всю стену — каменный мост, островерхая крепость с флюгером, ушастый тролль с корзиной.

— Ванная там, — он кивнул за стену, — моя дверь напротив. Если ночью станет плохо, позови меня.

— Позови меня с собой, — задумчиво проговорила Варвара, рассматривая тролля с корзиной, — я приду сквозь злые ночи…

Иван неожиданно громко засмеялся и вышел, оставив дверь открытой. Через минуту вернулся, в руках у него был шприц.

— Как?! — вскрикнула Варвара. — Опять?!

— Опять, душа моя, — ответил он. Очевидно, приступ веселья продолжался. — Ложись.

Варвара легла, зажмурилась и положила себе на голову подушку.

Ну и пусть. Ничего. Подумаешь! Ничего страшного, что владелец замка делает тебе укол! Может, они всегда так поступают, эти владельцы замков? И раз он ведет себя, как образцовый медбрат в больнице, она должна вести себя, как образцовая пациентка.

Завтра ты вернешься на Танькин диван, и он про тебя забудет. Ну, может, забудет не завтра же, а когда найдет свои миллионы. У тебя никогда ничего не получалось. Даже с Димкой не получилось десять лет назад, так что ж теперь, когда тебе почти тридцать, разбита губа, заплывает глаз, и даже новую чужую куртку ты не уберегла!..

Права была бабушка Настя — «беда с девкой». То есть с ней, с Варварой.

Кажется, она заснула или не заснула, но то отвратительное и страшное, что случилось с ней в этот день, вдруг полезло из всех щелей.

Он привязывал ее к стулу, выкручивал руки и унизительно раздвигал ноги, лил на голову ледяную воду, оскорблял и бил в скулу, и ловил маленького Васю, и тоже бил, и шарил по Варваре красными руками мясника и убийцы, пытаясь найти кредитную карточку, а Варвара знала, где она, и больше всего на свете боялась проговориться, потому что знала — как только проговорится, он ее убьет, и Васю убьет, и Таню, — и длинноволосый Арсений грозил ей какой-то блестящей штукой, и полуразложившийся труп поднимался с ковра в кабинете шефа, а ее мучитель вырывал у нее глаза, и эти глаза отдельно от Варвары видели желтую наклейку на глянцевом журнале и его лицо, которое она никак не могла узнать.

  Читать   дальше    ...   

***

***

***

***

***

***

***

***

Источник : https://knigogid.club/books/love-/ostrosjuzhetnye-ljubovnye-romany/page-28-37671-tatyana-ustinova-podruga-osobogo-naznacheniya.html  

***

***