***

***

Если у нее в номере что-то искали, почему не потрудились оставить все в том же самом виде? Или ее внешность обманчиво свидетельствует о ее непробиваемой тупости? Если так, то она могла бы голову дать на отсечение, что где-то поблизости ее любимый шеф. Шеф, как никто другой, был уверен в том, что она на редкость тупа.

При чем тут шеф? Шеф остался в Москве. Да и что у нее могли искать, когда с собой она взяла один потрепанный рюкзачок, а в рюкзачке две блузки, чистый лифчик, купальник, оксолиновая мазь и пижама с полинявшей розой на груди!

Варвара напялила водолазку, схватила рюкзак и вытряхнула из него все барахлишко. Перевернула, потрясла и тщательно ощупала подкладку. За подкладкой ничего не было. Вывалился только мятый фантик от давно съеденной конфеты.

Как и следовало ожидать. Ничего.

Но кто-то заходил в ее номер и рылся в нем! Кто-то переложил рюкзак другим боком, кто-то брал в руки ее «поручение» и передвинул его.

Кто?! Зачем?!

В сумке тоже все было цело, включая заветный конвертик со стодолларовыми купюрами. Варвара конвертик открыла, пересчитала купюры — три штуки, все правильно.

Ей нужно подумать, а думать как раз было некогда. Завтрак подходил к концу, а она ни за что на свете не согласилась бы пропустить завтрак — еще бы!

Она была уже у самой двери, когда зазвонил телефон на столике у кровати. Варвара, замерев как суслик, посмотрела на него.

Ей никто не мог позвонить в отель в Карловых Варах. Ни один человек на свете.

— Да. Слушаю, говорите.

Незнакомый голос что-то раскатисто выговорил по-немецки и остановился, как будто дожидаясь ответа.

— Простите, — ответила Варвара, — я не говорю по-немецки.

Голос раскатился длинной фразой, как будто подскакивали камушки на горной дороге. Помолчал и сказал любезно:

— Ауфвидерзейн.

— Бай-бай, — попрощалась Варвара.

Ошиблись?

Однако этот звонок вдруг навел ее на мысль. В кармашке кошелька у нее была пятидолларовая бумажка, всунутая на прощание Димкой: «Возьми. В дороге почему-то всегда трудно с мелочью».

Варвара хотела было сказать ему, что с крупными купюрами тоже нелегко, но воздержалась и бумажку взяла с благодарностью. Она очень на нее рассчитывала, но решила, что другого выхода нет. Она сунула ее в карман куртки и вышла в коридор.

Тележка по-прежнему стояла в некотором отдалении.

Как они все друг друга называют, эти местные жители? Пани?

— Простите, пани, — позвала Варвара, заглядывая в распахнутую дверь чужого номера. Появилась давешняя горничная с вопросительно-любезным лицом. Увидав Варвару, она заметно скисла.

— Вот, — сказала Варвара, выхватывая из кармана бумажку, — это вам. Спасибо за помощь.

— Данке шон, — почему-то по-немецки поблагодарила горничная. Бумажка сверкнула в воздухе и исчезла. Варвара проводила ее глазами.

— Да, — как будто спохватилась она, и горничная, повернувшаяся было, чтобы идти, моментально остановилась, — а кто вам звонил?

Горничная подняла брови.

— Кто вам звонил, когда вы начали уборку? Вы сказали, что телефон зазвонил. Кто это звонил?

— А! — сообразив, ответила та. — Не звонил. Был ошибка. Так.

Опять ошибка! У них тут не все в порядке с телефонной связью — сплошные ошибки.

Кто-то мог позвонить, стоя за поворотом коридора, продержать горничную в комнате с надписью «Только для персонала» ровно столько, сколько требовалось, чтобы войти в Варварин номер, а потом извиниться за ошибку и повесить трубку.

Только зачем все это?

Варвара даже предположить не могла. Она додумает до конца и во всем разберется. А пока она пойдет и как следует позавтракает — назло врагам!

* * *

Городок был сказочный. Словно кто-то его придумал — просто так, а он взял да и материализовался. В путеводителе Варвара прочитала, что великий Корбюзье назвал Карловы Вары «фруктовым тортом» за розовые, голубые, сливочные домики с белыми, как будто и впрямь кремовыми, завитками. Домики лепились к горе, некоторые новые и шикарные, другие постарше и потемнее, балконы с чугунным плетением решеток нависали над крошечными переулками. Машины еле ползли за спинами у неторопливых пешеходов. Мелкая речка под названием Тепла шумела прямо посередине города. На горбатых кружевных мостиках стояли толстые немцы и худые немки и кормили уток. Иногда хлебные корки утаскивала неповоротливая от сытой и безопасной жизни рыба, и немцы восхищенно улюлюкали. Лакированная коляска, запряженная гладкой лошадью, стояла у края тротуара под голым каштаном. Варвара погладила лошадь по морде, а потом долго не могла отвязаться от предложений прокатиться.

Кругом были отели, а между отелями ювелирные лавки, освещенные солнцем так, что на витрины было больно смотреть. Все останавливались и смотрели, и Варвара тоже остановилась и смотрела — просто так. Она не чувствовала никакого желания покупать — разве в этом дело?! — но это было так красиво, так празднично, так победительно горели разноцветные камни за чистым стеклом, так самодовольно лоснились атласные подушечки, так благородно темнел бархат, что оторваться было невозможно.

Варваре нужно было поменять деньги, чтобы купить подарки, и еще ей предстоял поход в ресторан — в пивнушку, как выразился Иван, которого не следовало называть Александрович! Конечно, она надеялась, что он заплатит за двоих, но следовало все же подготовиться, чтобы не попасть в неловкое положение. В последний раз на свидание ее приглашал Димка, тогда все было понятно и просто, а как быть с этим. Варвара понятия не имела. Кроме того, она была уверена, что он просто мается от скуки и, пока ему не попалась на глаза ни одна курортная краля сказочной красоты, пытается довольствоваться тем, что есть, то бишь Варварой.

По светлым мраморным ступенькам она поднялась на невысокое крылечко, где был обменный пункт, и любезный юноша ловко покидал на стеклянное блюдо несколько странных бумажек с незнакомыми картинками, забрав ее доллары. Варвара бережно спрятала бумажки в кошелек, решив, что потом непременно рассмотрит картинки. Она уже повернулась, чтобы идти, но остановилась, как в детстве перед автоматом с газированной водой, который неудержимо ее притягивал.

*** 

С одной стороны был магазин, и Варвара оставила «без внимания» выставленные в витрине наряды. К нарядам она была равнодушна, или ей казалось, что равнодушна.

С другой стороны была парикмахерская, или салон красоты, или шут знает, как это называется.

Там было всего два кресла, одно свободно, а второе занято. Не видно было, кем оно занято, но над запрокинутой головой порхала ловкая барышня, похожая на эльфа, щебетала что-то, забегала с разных сторон, доставая из-за пояса блестящие инструменты, ни один из которых не был похож на знакомые Варваре парикмахерские ножницы. Это порхание, болтовня, сверкание инструментов, витрины с тысячами разных штучек, круглый стеклянный столик с оставленной чашкой кофе, хрустальная пепельница, разбрызгивающая солнце, и даже запах парикмахерской так притягивали, что она не могла сделать над собой усилие, чтобы уйти.

— Мадам?

Какая мадам? Где мадам?

Ах, это она мадам! К ней кто-то обращается. Господи, она только-только привыкла к тому, что она — пани, как неожиданно оказалось, что она еще и мадам!

— Пардон, мадам, вы хотите… прическу?

— Нет, — перепугалась Варвара и попятилась, — нет, нет, спасибо.

Попятившись, она зацепилась ногой за бархатный канатик, свисавший между двумя блестящими стойками. Канатик огораживал ступеньки вниз. Варвара стала падать, потащив за собой канатик, стойки зашатались и с чудовищным грохотом и звоном низверглись вниз, покатились и заскакали по ступенькам.

— Мадам!..

Из всех дверей, которых оказалось неожиданно много, выглядывали встревоженные люди, оторванные от своих неторопливых занятий, и смотрели на Варвару. Юноша из обменного пункта и та самая дама, с которой Варвара столкнулась перед своим позорным падением, кинулись ее поднимать, и тянули за руки, и что-то приговаривали, а она, красная как рак, отбивалась, извинялась и чуть не плакала.

У-уф…

Порядок восстановился очень быстро. Стойки с канатиком водрузили на место, а Варвару препроводили на белый кожаный диван за стеклянную стену. Она пошла, потому что не могла больше находиться в центре сочувственного внимания и ощущать себя такой идиоткой.

— Кофе? Чай из трав?

Варвара покачала головой — ничего, ничего не нужно! Немножко болел ушибленный бок. Сейчас она посидит, бок пройдет, и она тихонько выйдет. Появилась давешняя дама, за ней шел молодой мужик в синем комбинезоне. Сзади к комбинезону была привязана каска и мобильный телефон. Дама что-то громко и сердито ему говорила. Они вышли за стеклянные двери, и она стала показывать ему то место, где повалилась Варвара.

Что теперь делать?! Может, она нарушила какие-то правила?! Может, теперь ее отвезут в полицейский участок?! Или заставят платить штраф?!

Перед Варвариным носом появилась большая чашка кофе, блюдечко с лимоном и сахаром и молочник.

— Для пани, — пояснила девушка, которая все это принесла, — кофе!

Из-за стеклянных дверей вернулась сердитая дама.

— О'кей, — сказала она Варваре и улыбнулась.

— О'кей, — согласилась Варвара.

Они посмотрели друг на друга. В отличие от большинства чехов, эта дама явно не говорила по-русски. На лице у нее было замешательство.

— Я говорю только по-английски, — сказала Варвара, уверенная, что это ей никак не поможет. По-английски здесь не говорил никто. Однако дама оживилась, застрекотала, подсела к Варваре.

— Как хорошо, что мадам говорит по-английски! Это большое счастье. Здесь много американцев, и странно, что местные жители не говорят по-английски. Мадам говорит очень хорошо. Вы не ушиблись? Это очень опасное место, я говорила Виктору, нужно что-то придумать, чтобы больше никто не упал. Попробуйте кофе.

Варвара попробовала.

Музыка играла, солнце светило, бок успокаивался.

Все хорошо.

— Я должна идти, — заявила Варвара, — спасибо.

Дама переполошилась:

— Вы уверены, что уже можете?

Варваре стало смешно.

— Конечно! Большое вам спасибо и извините меня за беспокойство!

Дама вдруг схватила ее за руку.

— Ваши волосы, — сказала она, и Варвара быстро потрогала свою голову, — мы сделаем вам прическу.

— Нет! — завопила Варвара так, что на нее оглянулась девушка-эльф, порхавшая за креслом.

— Почему — нет? — удивилась дама. — Да! Я сама сделаю вам прическу. У меня три салона — здесь, в Нью-Йорке и в Париже. Меня зовут Мишель Монро. А мадам?

— Барбара, — проскулила Варвара.

— Чудесно, — неизвестно чему обрадовалась Мишель Монро, — вы будете довольны. Это, — и она потыкала длинным загорелым пальцем в Варварины волосы, — not in your line! Совсем не в вашем стиле. Да, да! Я знаю, что вам пойдет. Я в этом бизнесе последние тридцать лет.

На вид Мишель Монро было около сорока — пряди в разные стороны, смуглое лицо, черная водолазка и черные брюки, кольца на каждом пальце, внимательный и веселый взгляд.

Сколько же ей лет на самом деле? Шестьдесят?

Переключившись на чешский язык, она кликнула какую-то Мартинку, стремительно поднялась, куда-то пошла, вернулась в черной накидке, похожей на плащ волшебника, перетянутой поясом с кармашками, из которых выглядывали блестящие инструменты.

— Сюда, Барбара. Проходите сюда.

Варвара крепко зажмурилась. Права была бабушка Настя, утверждавшая, что «с девкой беда».

Отступать было некуда, да и не хотелось отступать. Горячая вода лилась на лоб, энергичные ручки Mapтинки массировали кожу под волосами, сидеть было удобно, ноги стояли на специальной подставочке для ног, руки лежали на специальных перильцах для рук, волшебные снадобья, которые втирали ей в волосы, тонко и незнакомо пахли, и самое, самое главное — еще никогда в жизни никто не ухаживал так за Варварой Лаптевой!

Ну и пропади все пропадом. Ну и будь что будет.

— Нет, — заключила Мишель, рассматривая Варвару, когда та вернулась в вертикальное положение. — Совсем, совсем не ваш стиль!

Всю жизнь, с пятого класса, Варвара носила одну и ту же прическу, которая в районной парикмахерской изысканно и благородно называлась «каре» — на лбу челка, прямые патлы чуть ниже ушей по обе стороны физиономии. Патлы были то длиннее, то короче, челка же всегда оставалась одинаковой.

Конечно, это не ее стиль! Это вообще никакой не стиль.

Первым делом Мишель Монро отмахнула у нее клок волос такой длины, что Варвару обуял неподдельный ужас.

Что она делает, эта женщина?! В кого она ее превращает?! В заключенного изолятора временного содержания?!

Очевидно, мастерица почувствовала ее панику и напряжение, потому что сказала мягко:

— Доверяйте мне. Закройте глаза и думайте о том, какой новой вы себя увидите.

*** 

Что она делает, эта женщина?! В кого она ее превращает?! В заключенного изолятора временного содержания?!

Очевидно, мастерица почувствовала ее панику и напряжение, потому что сказала мягко:

— Доверяйте мне. Закройте глаза и думайте о том, какой новой вы себя увидите.

Но Варвара не стала закрывать глаза. Вцепившись в подлокотники, она смотрела на себя в зеркало. Волос на голове с каждой секундой становилось все меньше. Их оставалось уже так катастрофически мало, что Варвара взмокла под черной накидкой.

Мало того, что толстая, мало того, что дура, теперь будет толстая, дура и лысая!..

Сама виновата. Ты всегда и во всем виновата сама.

— Вам не придется ее подолгу укладывать, — щебетала Мишель, продолжая сокрушать Варварины волосы и самообладание, — это очень просто. Форму можно придать щеткой, здесь и здесь. И никогда, — тут она прижала к хилой груди смуглые руки, как в молитве, — никогда больше не носите длинные волосы!.. Вы не можете этого себе позволить! Это не для вас. Вы очень хороши, но совсем, совсем… в другом стиле.

«Это мы уже слышали, — мрачно подумала Варвара. — Скорее всего я не смогу себе позволить выйти из дома без резиновой шапки, на которой так настаивал утренний немец. По крайней мере, в ближайшие три месяца».

Стригли ее долго. Так долго, что, устав бояться, она все-таки закрыла глаза. Все равно теперь ничего не изменишь. Нужно было бежать отсюда, а ты уселась кофе пить, а потом разговоры разговаривать. Все тебя тянет на светские беседы и на красивую жизнь, Варвара Андреевна! Вот теперь получишь свою красивую жизнь. И еще неизвестно, сколько денег с тебя попросят. Это, наверное, считается шиком, когда тебя стрижет сама хозяйка салона. Где там она сказала?… В Мадриде? Ах, нет, в Нью-Йорке и в Париже, что ли…

Около уха приятно позвякивало, солнце пригревало, мысли в голове ворочались все медленнее и медленнее, приглушенная музыка убаюкивала, и Варвара улыбнулась, вспомнив, как однажды повела Васю на балет в Большой театр, а он там заснул.

— О'кей. Теперь хорошо. Можете смотреть!

Как будто ушат холодной воды с лягушками вылился на спину.

Варвара судорожно выпрямилась и открыла глаза.

Что за черт? Это не она. Нет, точно это не она.

Или… она?

Да нет, не может…

Тихонько ахнув, она стремительно поднялась из кресла, став на голову выше мадам Монро, и уставилась на себя в зеркало.

Волос не было. На висках и на шее остались тонкие длинные завитки, а вместо остальных — совсем короткий блестящий ежик. Челки тоже не было — все тот же ежик. Все вместе это не создавало впечатления, что Варвара сию минуту вступила в отряд бритоголовых. Ее новая прическа казалась сдержанной, благородной и лишь слегка шаловливой.

И, боже мой, как это было красиво! Глаза стали больше, а щеки как будто уже, и нос стал похож на римский, и открылся лоб — нет, это все-таки не она.

— Спасибо, — по-русски пролепетала Варвара, — спасибо вам большое!..

Мадам Монро засмеялась, соседний эльф зааплодировал, девушка за блестящей стойкой что-то сказала и тоже зааплодировала — так им понравилась новая Варвара.

— Ваш стиль, — победно заключила мастерица, — это короткие стрижки, джинсы, майки, толстые свитера и «Харлей Дэвидсон». Верьте мне. Я знаю, что говорю.

Варвара даже не сразу вспомнила, что такое этот самый «Харлей Дэвидсон». Кажется, мотоцикл. При чем здесь мотоцикл?

— Сколько я должна?

Мадам махнула рукой:

— Я сделала вам скидку. Вы упали. Мне приятно было работать с вами. Я люблю хорошую работу!

Варвара заплатила — на белой хрусткой бумажке было написано, сколько нужно заплатить, и даже она поняла, что это очень мало. В долларах выходила совсем чепуха.

— Спасибо, — она повторила это, наверное, в двадцатый раз, отчаянно стараясь не смотреться поминутно в зеркало.

После такого триумфа она слегка удивилась, почему на улице встречные не впадают в транс при виде ее. Она была уверена, что должны впадать.

Она все смотрела на себя во все витрины и когда добралась до отеля, голова у нее кружилась. Она поднялась к себе в номер — в лифте она тоже смотрелась в зеркало и трогала себя за уши, которые непривычно мерзли.

Значит, джинсы, свитера и мотоцикл?

Варвара даже засмеялась от счастья.

Танька упадет в обморок, увидев новую Варвару.

Она бросила сумку на кровать, подошла к зеркалу, чтобы еще немного собой полюбоваться, и замерла.

Спина вмиг покрылась «гусиной кожей».

На полированном столе больше не было конверта, который ей предстояло нести на улицу Московскую.

Варвара выдохнула, обежала весь номер и сдернула покрывало с кровати.

Конверт пропал из запертого номера отеля в Карловых Варах.

* * *

— Ты кто? — спросил совсем рядом странный голос, и Димка оглянулся так резко, что потемнело в глазах. Прошло два дня, голова почти совсем зажила, но в глазах все еще темнело.

Черт бы побрал эту голову, подумал он по-русски, а вслух сказал привычное:

— Shit!..

Мальчишке было лет десять. Он был худой и совершенно рыжий, как грибы лисички, которые Димка когда-то собирал с отцом.

— Мама сказала, что ты спишь. Ты ее пациент?

— Да, — согласился Димка.

— А почему ты не в больнице, если ты пациент?

Хороший вопрос, решил Димка.

— Я недавно приехал. Издалека. Медицинский сертификат… у меня его нет.

— Из Америки, я знаю, — сказал мальчишка и уселся на край стола, — ты там живешь?

— Живу, — согласился Димка.

— Хорошо там жить?

— Нормально. Я работаю в университете.

— Ты учитель? — протянул мальчишка разочарованно.

«Ну да, конечно. Я должен быть Арнольдом Шварценеггером».

— Я профессор, — весело ответил Димка, — несколько взрослых… старших курсов и научная работа. Соображаешь?

Мальчишка посмотрел на него и ничего не ответил.

— А кто тебя по голове стукнул?

— Не знаю, — признался Димка, — я не видел.

— А если бы видел?..

— Если бы видел, то… не знаю.

— А я бы ему наподдал, — заявил мальчишка решительно, — ух, как наподдал бы!..

Димка был совсем не уверен в том, что смог бы наподдать тому, кто в темноте Варвариной квартиры стукнул его по голове.

От раны вдруг как будто холодом протянуло по всей голове, даже уши похолодели.

— Волосы теперь не скоро отрастут, — заметил мальчишка, — ты похож на Фантомаса. Я в доме отдыха смотрел. Ерунда, по-моему, а деду понравилось.

— Мне тоже нравится.

Мальчишка пожал плечами.

— Мама сказала, чтобы я тебя завтраком накормил. Пойдем? А то мне есть охота.

*** 

Димке совсем неохота было есть, но он встал.

— Я только умоюсь.

— Мама тебе полотенце оставила на батарее, — из кухни крикнул мальчишка, — видишь?

— Вижу, — согласился Димка.

Какая забота — и полотенце, и завтрак! Два дня, что Димка провел в этой квартире, ее хозяйка почти с ним не разговаривала.

Два раза поменяла повязку. Велела померить температуру. На ночь дала крохотную белую таблеточку. Он посмотрел, что за таблеточка. Оказалось, димедрол.

Приезд мальчишки Димка проспал. Он вообще почему-то спал как убитый. А когда не спал, невесело думал.

Угораздило вернуться домой на несколько дней и первым делом получить по башке! Хорошо, что родители не знают, как их драгоценный сын проводит время в России. Слава богу, они вообще не знают, что он в России! Еще он беспокоился за Варвару. Все происшествие с таинственным взломщиком и ее командировкой — на следующий же день! — казалось ему подозрительным.

Кто может за ней охотиться? На черта сдалась взломщику ее квартира?!

Когда не спал, он думал об этом так много, что голова в том месте, где шов, начинала как будто потрескивать от напряжения, он боялся, что шов лопнет. Ему не хотелось, чтобы он лопнул, — его врачевательница так смешно гордилась своей работой, а Димка был человеком слишком деликатным, чтобы разочаровывать ее лопнувшим швом.

Нет, наверное, он все еще не совсем в порядке, раз в его многострадальную голову лезут такие мысли.

— Садись, — деловито предложил мальчишка, когда он протиснулся в кухню. Кухня была крошечной, еще меньше, чем у Варвары.

— Как тебя зовут?

— Вася. Так деда зовут. Меня назвали в честь деда, — обстоятельно объяснил мальчишка.

На завтрак была яичница — из двух яиц каждому — и по стакану молока. Они быстро и молча все съели. Мальчишка вылизал свою тарелку и посмотрел по сторонам, как будто искал, чего бы еще съесть.

Ничего не было.

— Вообще-то я йогурты люблю, — сказал он задумчиво, — но мама их редко покупает. Дорого. Докторскую колбасу люблю. Дед всегда привозит, когда они с бабушкой приезжают. Сейчас хорошо стало, им пенсию вовремя дают. Они мне всегда с пенсии что-нибудь покупают.

Димка молчал.

В том, что говорил мальчишка — Вася, названный в честь деда! — была такая потрясающая обыденность, даже слушать страшновато.

Что это за страна, думал взрослый, где врач не может купить ребенку йогурт?! Это не страна, это… Гондурас какой-то, на самом деле!

Маленький думал, как бы ему спихнуть на взрослого посуду. Мыть посуду он не любил.

— Сейчас по телевизору мультфильмы, — предложил он, надумав, — может, ты посуду помоешь, а я посмотрю пока?

К его удивлению, чужой дядька моментально согласился. Посуду он мыл две минуты.

— А почему ты не в школе?

— Потому что у нас каникулы, — объяснил Вася, — весенние. А в Америке не бывает весенних каникул?

— Бывают. Они называются пасхальные. У нас… в Америке, — поправился он, — сейчас как раз пасхальные каникулы.

— А у тебя чего? Отпуск?

— Отпуск.

— И ты в отпуске заболел?

— Ты же знаешь, меня стукнули по голове.

— Меня тоже в прошлом году стукнули, — сказал мальчишка, — на горке. Доской прямо по макушке.

— Зачем? — удивился Димка. Вася презрительно фыркнул:

— Ну как зачем?! Ты что, не понимаешь? Мы подрались!

— Это все объясняет, — согласился Димка, — мама тебя зашивала?

— Не-ет! Она мне подзатыльник дала, чтобы я не дрался.

— Логично.

— Что?

— Слушай, — попросил Димка, — проводи меня в магазин. А то я у вас живу и ничего не покупаю. Меня же кормить нужно.

Мальчишка посмотрел с любопытством.

— Пойдем, если хочешь. У нас магазин в соседнем доме. А что ты будешь покупать?

— Не знаю, — признался Димка, — еду. Может, твою докторскую колбасу.

— Она дорогая.

— Ничего. Посмотрим.

Для того чтобы не демонстрировать прохожим свою наполовину лысую голову с повязкой, он нацепил лыжную шапочку. Мальчишка одевался долго, старательно сопел, хлопал себя по карманам, проверяя варежки, шнуровал ботинки и сердился на шнурки.

В подъезде было холодно, сыро и грязно. На первом этаже стояли лужи, пахло кошками, застарелыми бычками и мочой. Дверь на улицу не закрывалась, домофон — дань цивилизованному образу жизни — был выдран с мясом, провода скручены, и неизменные надписи, и гадкие пятна, и железная скобка вместо ручки, болтающаяся на двух гвоздях.

Димка давно от всего этого отвык, и теперь ему было стыдно за свою брезгливость, за «Гондурас», вертевшийся в голове, за людей, которые отлично себя чувствовали в помойке и запахе мочи.

В его американской действительности были сонная уличка с двухэтажными домами, лужайками и розами, незапертые автомобили, роликовые коньки, кучей сваленные у входа в офис — до вечера, пока их не разберут владельцы, — длинноволосые подростки в чистых шортах, для которых верхом дерзости и геройства было проехаться на доске по краю университетской лестницы. Никому из них почему-то даже в голову не приходило отдирать ручку от подъездной двери или писать на лестнице. В прошлом году отчислили двоих — они повадились скручивать зеркала у машин на стоянке за университетом. Между прочим, папа одного из них оказался сенатором Соединенных Штатов и потом долго, тоскливо и нудно объяснялся с прессой и сенатским комитетом по поводу скверного поведения сына.

«Разве мы можем доверить нацию человеку, который ничему не научил собственного сына?!» — риторически выкрикивала «Тексис стар», местная газета.

«Наверное, я мещанин, — думал Димка, шагая по лужам. — Для меня лужайка и чисто выметенная улица гораздо важнее, чем то, что по рождению я гражданин великой страны. Я не понимаю ее величия, когда в подъезде воняет мочой, а мешки с помойкой бросают прямо под окна, и они гниют, воняют, распадаются на части, как внутренности трупа. Я ненавижу бедность, грязь, вывернутые лампочки, нытье, алкоголиков, хамство, лужи по колено… И еще то, что врач не может купить своему ребенку йогурт».

В магазине было просторно, по раннему времени пустынно и… богато. Димка усмехнулся.

Он помнил этот магазин еще с «дореволюционных времен» — зеленые стены, длинные желтые ленты, усеянные трупами мух, пустые алюминиевые лотки, селедочная вонь, грязная огуречная бочка в углу. Из бочки текло на пол, а рядом с кассой стояли молочные сетки с дырявыми треугольными пакетами — дырявые пакеты предлагались дешевле. Молочные реки смешивались с рассольными, люди прыгали через них, оступались, бабка-кассирша орала, очередь за пельменями распирала отдел с шикарным названием «Кулинария». Были еще «Бакалея» и «Гастрономия».

*** 

— Слушай, — возбужденно сказал рядом Вася, — я отойду, можно?

— Куда?

Он замялся.

— Там, знаешь, где хлеб, есть автомат с игрушками. Нужно опустить пять рублей и хватать игрушку. Там специальная хваталка. Только я еще ни разу не хватал. А Ирка из нашего класса однажды пять зверей вытащила. Я считаю, ей просто повезло. Можно?

По его бойкому тону было ясно, что развлечение это из «неодобряемых». Мать, наверное, не разрешала просто так скармливать автомату пять рублей.

— Можно, — разрешил Димка, — а пять рублей?

— У меня есть, — Вася разжал кулак, — мне дед дал.

«Ну вот, теперь понятно, почему он так легко согласился провожать меня в магазин, — подумал Димка. — Из-за автомата с игрушками».

— Добрый день, — сказал он продавщице. Говорить ему было неловко. Он сто лет не говорил по-русски и от магазинов таких отвык. Ему бы что-нибудь попроще — взять тележку, да и катить ее вдоль километровых рядов еды, набрать гору, сунуть кассирше кредитную карточку и перегрузить в машину, чего лучше!..

— Восемь йогуртов, — начал он перечислять, — малина. Восемь йогуртов — клубника.

Он дошел как раз до докторской колбасы, когда вернулся его компаньон. Вид у него был крайне независимый.

— Ну что? — спросил Димка. Вася махнул рукой:

— Мне дед еще даст, я тогда еще сыграю.

— Еще что-нибудь? — спросила продавщица. Ее было почти не видно из-за еды, сложенной на прилавке.

— Докторскую колбасу, — сказал Димка, — ты любишь толстую или тонкую?

Вася пожал плечами:

— Всякую.

— Тогда любую.

Продавщица вооружилась ножом. Вася проводил ее глазами.

— Жалко, — вдруг заявил он, — там обезьяна так хорошо лежала. Красивая обезьяна. Розовая.

Димка сверху посмотрел на него. Вид у него по-прежнему был очень независимый, только горбилась расстроенная спинка и между шапкой и курткой торчала худая шея.

— Все?

— Да, спасибо.

— Это все наше-е? — вдруг удивился Вася. — Мы же не донесем!

— Донесем, — успокоил его Димка, — у нас рюкзак.

— Зачем тебе столько еды?!

— Есть. Мы сейчас с тобой придем и станем чай пить.

— Ты думаешь, мы все это съедим? — спросил Вася с сомнением. Продавщица засмеялась. Димка улыбнулся в ответ.

— Очень на вас похож, — сказала продавщица.

— Конечно, — согласился Димка.

У него не было монетки в пять рублей, чтобы мальчишка мог вытащить свою розовую обезьяну, а Димке это почему-то казалось очень важным.

Он застегнул рюкзак, стал поднимать его на плечо, в кармане зазвенела какая-то мелочь, и он вдруг вспомнил, что в обменном пункте ему так выдали сто рублей — пригоршню железной мелочи.

«Других нет», — сказала кассирша и мило улыбнулась.

— Стой, — велел Димка, — еще не все потеряно. Я забыл про свои монеты.

Он запустил руку в рюкзачный карман и выгреб круглые железки. Мальчишка вытаращил глаза.

— У тебя столько денег?!

— Мне так дали вместо долларов, — объяснил Димка, — ты идешь или нет?

Большой квадратный ящик был наполовину заполнен игрушечным дерьмом китайского производства. По потолку ящика двигалась железная рука со щупальцами на пружине, ею нужно было управлять. Щупальца хватали приз и тащили к желобу, по которому приз вываливался наружу. С Димкиной точки зрения, ничего выудить оттуда было нельзя.

— Вот, — с восторгом выдохнул Вася, — вот она, видишь? — Он оглянулся на Димку, глаза у него блестели. — Розовая! Ну, обезьяна! Ты что, не понимаешь?

— Давай, — сказал Димка и скинул на пол рюкзак, — тащи.

Железная рука конвульсивно дернулась, дрогнула, поползла по потолку.

— Посмотри с той стороны, можно хватать? — велел мальчишка. Димка посмотрел.

— Ну что?

— Ну, попробуй.

Рука стала снижаться, щупальца сошлись, захватили вожделенную обезьяну, проволокли немного и выронили, как будто разжались старческие пальцы.

— Опять, — помолчав, произнес Вася очень бодро, — пошли.

У американского профессора Дмитрия Волкова не было своих детей. Он даже приблизительно не знал, как с ними следует обращаться. Этот — с худой шеей и бодрым голосом — был чужой ребенок. Сын задиристой докторицы, которая называла его то скотоводом, то ковбоем и дотрагивалась до его головы неласковыми холодными руками. Но с той секунды, когда мальчишка сказал «пошли» и потянул его за рукав, стараясь не смотреть на розовую обезьяну в стеклянном ящике, профессор Волков почему-то решил, что он его ребенок.

Это невозможно было объяснить, это не поддавалось никаким разумным оценкам, это никак не было связано с головой — холодными, трезвыми, логическими мыслями. Профессор Волков даже не знал, хороший это ребенок или плохой, понятия не имел о том, какой у него, к примеру, характер или что он любит, а чего не любит. Профессор никогда особенно не мечтал о детях и не чувствовал в себе непреодолимого желания стать отцом, но в эту секунду какого-то дьявольского прозрения он увидел совершенно ясно, как будто мелькали картинки в волшебном фонаре, — вот мальчишка учится кататься на лыжах и ломает ногу, на чьем-то дне рождения валится в бассейн, и профессор выговаривает ему за это, потом он сдает на права и в первый раз везет родителей кататься по городу, потом они спорят, Йелль или Гарвард, и он говорит сердито: «Папа, ты всегда считаешь, что ты один прав!», потом фотография — они вдвоем, обнявшись, под какой-то секвойей.

Димка взялся за лоб.

Картинки исчезли, но знание осталось.

…И что теперь делать?..

— Попробуй еще, — предложил он, — может, будет лучше.

— Жалко пятерку, — пробормотал Вася, но монетку взял. Ему очень хотелось вытащить эту обезьяну, он давно ее приметил.

Не повезло и на этот раз.

Димке хватило ума не говорить ему — пошли, я куплю тебе в ларьке пять таких обезьян. Разве дело в том, что их можно купить в ларьке?! Дело именно в том, что эту обезьяну нужно вытащить из стеклянного ящика.

Профессор Волков был уверен, что это необыкновенная обезьяна.

Обезьяна-оракул, черт побери все на свете!..

— Давай еще!

— Ты только маме не говори…

Димка отмахнулся — мама была совсем ни при чем. Следующая попытка была его, и он тоже уронил обезьяну, почти принес, но все-таки уронил, зато профессорская голова моментально сообразила, как именно следует действовать, чтобы обезьяна не выпадала из предательских щупальцев. Следующие несколько попыток ушли на воплощение плана в жизнь, а потом они достали обезьяну, и сбросили ее в лоток, и она выпала из него, совершенно новая, чистая, ядовито-розовая, с идиотской ухмыляющейся мордой, похожей на заячью!

***  

— Класс! — восхищенно выдохнул Вася, близко и любовно рассматривая обезьяну. — Все-таки я тебя достал!

Потом они вытащили белую лошадь, малинового хомяка, а венцом коллекции стал трудноопределимый зверь изумрудного цвета.

Вася настаивал на том, что это бурундук, а Димка был уверен, что скунс.

— Бурундука маме, — распределял мальчишка, — или лучше лошадь? А бабушке хомяка, дед говорит, что она похожа на хомяка, когда жует. А она смеется. Нет, маме лошадь, а бурундука мне.

Розовую обезьяну, открывшую будущее профессору Волкову, Вася сунул под куртку и время от времени проверял, на месте ли она.

Разговор о бурундуках и хомяках шел до самого дома, Димка почти не слушал.

…А в самом деле — Йелль или Гарвард?…

И что он, профессор Волков, теперь станет с этим делать?

Самое лучшее, что он может сделать, это немедленно выбросить все из головы. Все, все — включая мальчишку и розовую обезьяну.

— Папа, — вдруг произнес Вася и остановился. Димка с разгону прошел вперед и тоже остановился, вопросительно глядя на него. — Мама не сказала, что он приедет… Пап! — крикнул он и неуверенно побежал. — Привет! Ты чего приехал?

Димка посмотрел. Мужик был пузатый, хотя и молодой, не слишком чистые джинсы подпирали снизу клетчатое пузо в распахнутом курточном обрамлении.

— Здорово, — сказал мужик Васе, и с ощутимым и болезненным уколом ревности Димка увидел, как по-хозяйски он треплет мальчишку по голове, как будто это был его мальчишка, хотя на самом деле давно — наверное, всегда! — мальчишка был Димкин!

…Так все-таки Гарвард или Йелль?

— Смотри, — Вася сунул отцу под нос обезьяну, — я выиграл. И еще лошадь, хомяка…

— Мать деньги дала?

Мальчишка смешался.

— Нет, — и оглянулся на подходившего Димку, — он дал. Дима.

— Дима-а? — протянул мужик.

— Привет, — сказал Димка, — меня зовут Дмитрий Волков.

— А меня Александр Македонский, — зачем-то ответил мужик. Пошутил, наверное. Димка вежливо молчал.

— Пап, смотри, какая обезьяна!

— Да отстань!.. И откуда ты взялся, Дмитрий Волков?

Мальчишка вдруг перепугался. Так сильно перепугался, что Димка почувствовал его испуг, как свой.

— Пап, — забормотал он, подвигаясь, — ты чего приехал-то? Мама не сказала, что ты должен приехать…

— Она скажет! — зловеще сопнув носом, выговорил мужик. — Твоя мать, пожалуй, скажет!

Тут он неожиданно взял Димку за куртку и потянул на себя. Это было неразумно, потому что Димка был намного выше и гораздо тяжелее, кроме того, он не ожидал, что мужик схватит его за куртку, поэтому сделал слишком большой шаг, надвинулся на него, и тот стал валиться в лужу.

Димка поддержал его — мужик вырвал руку.

— Папа! — тревожно крикнул Вася.

Димка оглянулся на него — он держался двумя руками за обезьяну, спрятанную под курткой, на бледном веснушчатом личике был страх. Воспользовавшись тем, что Димка отвернулся, мужик опять схватил его за куртку, да так, что затрещала молния.

— Вали отсюда, недоносок, твою мать! — прохрипел мужик ему в лицо. — Че ты около них трешься?! Жить надоело?! Так я те моментально клистир пропишу, не хуже, чем моя бывшая благоверная!.. И Ваську не тронь! Разгуливает он с ним! Да в этом доме все знают, что он мой сын, а он разгуливает!! Шоб завтра я приехал, шоб духу твоего!..

— Папа!!

Наверное, с стороны это действительно выглядит… неприятно, подумал Димка и поморщился. Два взрослых дяденьки танцуют в луже, держат друг друга за грудки, изрыгают проклятия — как в кино.

— Папа, перестань! Папа, ну перестань же!..

Папа отцепился от Димкиной курки и за шиворот схватил сына.

— А тебе, гаденыш, отдельное предупреждение! Дима!! Какой он тебе, твою мать, Дима?! Еще раз с ним увижу — убью! Ты понял?! Не, ты понял?!

Он сильно тряхнул сына, застежка куртки открылась, розовая обезьяна выпала из-за пазухи прямо в лужу. Глядя остановившимися от ужаса глазами, как быстро намокает в грязной воде чистый розовый бок, мальчишка открыл рот и завыл. Он выл негромко, на одной ноте и почему-то не нагибался, чтобы спасти свою обезьяну. Он просто стоял и выл.

— Вася, — позвал Димка, — перестань. Он ушел.

Подхватил из лужи обезьяну и выжал из нее коричневую воду.

— Вася, — повторил он, — все о'кей.

Но мальчишка все выл.

Димка присел перед ним на корточки, стараясь поймать его взгляд.

— Вася, это все… ерунда.

— Не… не-ет, — сильно заикаясь, едва выговорил Вася, — и об-об-обезьяна уп-пала.

— Мы ее вымоем. Это просто. Горячей водой и шампунем для волос. У меня есть шампунь, зато больше нет волос. Твоя мама мне сделала лысым.

— Ты см-мешно говоришь, — вдруг сказал Вася, и Димке показалось, что голос стал чуть больше похож на его обычный. — Ты что, не русский?

— Я живу в Америке много лет, — признался Димка, рассматривая его. — Как часто… хулиганит твой отец?

— Не очень часто, — ответил Вася и задержал взгляд на обезьяне в Димкиной руке. — Мама говорит, что это он в последнее время одичал, а то был ничего. А дед говорит, что это от того, что он тунеядец. А про меня дед говорит, что я — работяга! Ты правда знаешь, как ее выстирать?

— Ну конечно! — заверил его Димка.

— Тогда пошли, — распорядился Вася, — надо маме позвонить. Знаешь, как они скандалили, пока не развелись? Ужас! Спать было нельзя. А теперь меньше. Даже когда папа пьяный приезжает, мама его выгоняет, и все. И говорит — слава богу, мы больше ничего не должны. Ты молодец. Ты его не испугался. А я страшно боюсь, когда он орет. Когда мама орет, я просто не люблю, а когда он, боюсь. Дед говорит…

* * *

Человек пристально следил за ними, пока не закрылась подъездная дверь.

Он ничего не нашел в той, другой квартире и на самом деле не знал, что делать дальше.

Все было так хорошо и красиво, пока не вмешалась эта толстая дура и ее… приезжий друг. Жаль, что некогда было проверять, жив он или умер. Если бы было время, он был бы мертв, и работы значительно поубавилось бы.

Если его указания не будут выполнены, кого-то из них придется убить. Просто чтобы напугать второго. Напуганные до полусмерти люди очень хорошо управляемы.

Кроме того, есть же еще ребенок!.. Он улыбнулся.

Все будет хорошо. Он получит свое, несмотря на то, что все сложилось так неудачно.

Итак, он ждет два дня.

* * *

В очереди на «родную сторонушку» Варвара так устала, что ее не держали ноги. Она непрерывно зевала, мерзла, натягивала на руки рукава Димкиной куртки и с ужасом думала, как станет добираться до своей улицы Тухачевского. От Шереметьева ходил экспресс — очень удобно, но пойди ночью найди этот экспресс!..

*** 

Никто не должен был ее встречать, и все же она расстроилась, проходя сквозь плотную толпу встречающих. Ей тоже очень захотелось, чтобы кто-нибудь ее встречал, высматривал в толпе, сжимал в кулаке бесполезный букетик. Кто-нибудь, кому она могла бы рассказать о Карловых Варах и обо всех своих чрезвычайных происшествиях.

И чтоб новую стрижку кто-нибудь оценил!.. Подумав про стрижку, она моментально вспомнила, какое лицо было у Ивана, когда он увидел ее выходящей из лифта.

Даже если в жизни Варвары Лаптевой никогда больше не будет романтических — ха-ха! — приключений, все равно воспоминания о том, как он был ошеломлен, будут согревать ее даже на смертном одре.

— Как это вышло? — спросил он, едва она к нему приблизилась. — А до этого что было? Парик? Для тепла?

Он остался в Карловых Варах, а она улетела. Без конверта и с невыполненным поручением. От пропажи конверта ей было так скверно, что она даже сувениров не купила. Только Васе — маленькую стеклянную машинку на зеркальной подставке, в круглой коробочке с бантом.

Шеф ее убьет. А если не убьет, значит, уволит. Что там могло быть, в этом конверте, если все, включая триста долларов, осталось цело, а конверт утащили?!

Зачем утащили конверт? Кто мог утащить конверт? Явно не шеф, потому что он мог утащить его из собственного кабинета, а не из Варвариного номера в Карловых Варах! Враги шефа? Тогда, выходит, правильной была та, самая первая ее догадка о том, что она везет по меньшей мере схему секретного торпедного завода или план ракетной шахты.

«Алекс — Юстасу. Сообщаю вам зпт что планы получены вовремя тчк По агентурным данным глава ЦРУ собирается вскоре посетить тчк Вам надлежит сообщить в центр зпт…»

Варвара помотала головой. Рюкзак оттягивал ей руку, как будто в нем были гири.

Варвара села прямее и заставила сонную голову прямо держаться на шее.

Иван Александрович, то есть просто Иван, был совершенно ошеломлен ее новым видом. Он даже долго говорить не мог. Пришлось говорить ей. Она усердно разглагольствовала и однажды в середине разглагольствований взглянула на него, и он покраснел. Она видела это собственными глазами. У него были выбритые до синевы щеки, смуглая кожа, и он покраснел так, что она заметила. Правда, после этого она стала разглагольствовать вдвое активней, не давая ему вставить ни слова, — все из-за того, что ей было очень неловко, вроде бы она за ним подсматривала.

Вообще она вела себя как-то не правильно, неестественно и очень глупо.

Ну, не знает она, как нужно вести себя с мужчиной по дороге в немецкую пивнушку! А потом, по дороге из пивнушки? Он все звал ее в парк, а она не пошла, потому что боялась, что после пива ей непременно понадобится в «удобства», а есть ли они в парке и как она станет у него отпрашиваться, если есть?

Небось Вику Горину не интересуют такие идиотские вопросы! Уж Вика наверняка знает, как следует себя вести, чтобы мужчина не убежал от тебя в панике!

Впрочем, Варвара была уверена, что она попалась Ивану случайно, и даже не стоит задумываться над тем, какое она производит на него впечатление, и писать список имен будущих детей тоже пока не стоит.

Он уже выкинул тебя из головы. Ты должна сделать то же самое.

Но это было непросто.

Иван доехал с ней до темной остановки, выпрыгнул следом из «экспресса», в котором Варвара так славно пригрелась, пошел рядом по растаявшей тропинке, и грязь чавкала под толстыми подошвами его ботинок в «деревенском стиле», вместе с ней вошел в лифт, заглушив своим одеколоном запах собак и сырости, протиснулся за ней в стеклянную дверь и ждал, когда она достанет ключи.

Он исчез только на пороге ее квартиры. Испарился, как лесной дух.

Варвара толкнула дверь, одновременно нашаривая справа выключатель и стараясь наступать только на газетку, предусмотрительно расстеленную на полу. Что-то попалось ей под ноги, и она еще успела удивиться — ничего не должно быть на полу в прихожей, похожей на шкаф из гарнитура «Хельга».

Вспыхнул свет.

Очень медленно, как при замедленном повторе спортивных соревнований, Варвара поднесла руку ко рту.

Ее квартира была разгромлена.

Однажды она смотрела кино про гражданскую войну. Штаб Деникина после прихода красных выглядел точно так, как ее квартира. Даже обои были содраны со стен и свисали, похожие на нечистые языки.

Книги. Посуда. Белье. Какое-то барахло с антресолей. Ее пальто в собачьей шерсти. Кастрюли и сковородки. Банки из холодильника.

Выворочено было все, даже диваны от стен отодвинуты.

Варвара закрыла глаза и взялась рукой за стену.

Не упасть бы, озабоченно сказал кто-то внутри ее головы.

«Я не упаду, — возразила она с досадой, — я постою немножко. Приду в себя».

Она постояла и открыла глаза. Все осталось так, как и прежде, но на этот раз она была готова к тому, что увидит.

Из ее номера в Карловых Варах украли конверт.

Что искали в ее квартире в Москве?

Кто искал? Вернулся тот, кто четыре дня назад стукнул по голове Димку? Или пришел другой?

Запах лекарств стлался над курганами вывороченных вещей. Наверное, в лекарствах тоже что-то искали.

Ключ. В последний день на работе у нее вытащили ключ.

Раненый Димка не мог оставаться в открытой квартире, и его взяла к себе Таня. Выходит, что тот человек вернулся, уже не опасаясь, что нарвется на Димку. Выходит, он знал, что Димки нет и Варвары нет, пришел и открыл ключом дверь и стал методично крушить ее частную жизнь — рыться в вещах, отдирать обои, вываливать на пол полотенца, лезть в шкафы.

Выходит, он следил за квартирой! Или… за Варварой?!

Может, он и сейчас следит?!

Варвара вскрикнула — тихонько. Оглянулась по сторонам, как будто опасаясь, что из стены выйдет бандит с биноклем, тот самый, который за ней следит.

Дрожащей рукой она выключила свет, кое-как вставила ключ, заперла квартиру и побежала к лифту.

«Верните то, что вам не принадлежит, — было напечатано на белом листе обычным компьютерным шрифтом, — абонентский ящик 280, Москва. Срок два дня».

Таня заваривала чай, то и дело расстроенно поглядывая на листок. Он был немного помят — там, где булавка пришпиливала его к дерматину двери в Танину квартиру.

— Что это такое? — сама у себя спросила она и еще сильнее рассердилась. — Что мне не принадлежит? Что я должна вернуть?! Черт знает! Принесло вас на нашу голову!.. — сказала она Димке, который в ответ на ее тираду участливо шевельнулся на стуле. — Угораздило вас!..

***   

Он тоже думал про себя этим словом — угораздило, но по-другому. С разгневанной хозяйкой объясняться не стал. Она сердилась и была права.

— И зачем вы купили столько еды? — не переводя дыхание, продолжила она, — мы ни за что столько не съедим, все испортится, а я ненавижу, когда пропадает еда!

— Нет, — успокоил ее Димка.

— Что — нет?

— Не пропадет. Ваш сын и я… мы все съедим, вот увидите.

— Конечно, если задаться целью съесть, то можно съесть вместе с холодильником! Но вовсе не обязательно было столько покупать! И эти дурацкие звери! Он что, правда повытаскивал их из ящика?!

— Правда, — ответил Димка и улыбнулся, — только правда и ничего, кроме правды.

— Сам?!

— Сам. Я попробовал, и… нет. Вася… да.

Имя ее сына странно прозвучало в исполнении чужого мужчины, и Таня грустно на него посмотрела.

— Спасибо, — произнесла она неожиданно, — он так хотел хоть что-то оттуда достать. Это у нас прямо навязчивая идея! А у меня как-то и денег лишних нет, и времени никогда нет там с ним стоять. Обезьяна! Он неделю мечтал добыть обезьяну. Его как раз неделю назад по-новому зарядили, этот дурацкий ящик.

— Все дело в том, — Димка опять улыбнулся, — что это необыкновенная обезьяна. Ей обязательно нужно было, чтобы достали… именно мы.

— Вам чай с сахаром?

— Да, спасибо.

— А мой муж? — помолчав, спросила Таня. — Буйствовал?

— Не особенно. Все о'кей. Мальчик переживал, но быстро успокоился.

— Он привык.

— Он сказал, что раньше было хуже. Раньше было хуже, и теперь стало хорошо.

— Ну и что?! — обозлилась Таня. — Вам-то что?! Вы женаты?!

— Нет, — признался Димка.

Он знал совершенно точно — как будто ему предсказала розовая прорицательница-обезьяна, — что у него будет стабильный, крепкий, счастливый брак.

Возможно, он не станет кидать к ее ногам все богатства мира. Возможно, он не станет по ночам целовать ее след на садовом крылечке. Возможно, он не станет писать стихов и серенад и — кто знает? — может быть, даже не назовет в ее честь ни одну открытую им звезду.

Зато он будет сильно, верно и спокойно любить ее и никогда не станет сомневаться в ней, и она не станет сомневаться в нем, и в правильности принятого решения, и у них будет то, что так нужно им обоим — и каждому нормальному человеку. Семья.

— …а раз не женаты, то и нечего меня осуждать! Попробуйте пожить с таким человеком, как мой бывший муж!..

— Он… плохой человек? — перебил ее Димка. Таня остановилась и даже несколько раз вздохнула от неожиданности.

— Да, в общем, нет. Не плохой. Нервный очень, но это от того, что у него с работой беда. Инженер, окончил хороший институт, а теперь вот никому не нужен. Неприспособленный, понимаете? Делать ничего не умеет и учиться не хочет. На другую работу не берут, и он не особенно старается устроиться. Отец ему машину отдал, так он ни разу за все время тормоза не прокачал, отец сам все делал и делает. Ну, не пьет.

— Это большое счастье, — отчетливо выговорил Димка.

— Что? — не поняла Таня.

— Не пьет. Счастье.

— Представьте себе, — заявила с вызовом Таня, — большое. Вещи не пропивает, не дерется, по вечерам дома. Это по нынешним временам…

— По всем временам, — ровно ответил Димка, — одинаково. Вася боится своего отца. Плачет. Я видел сам. Ваш муж бросил на асфальт его обезьяну. И вы смеете говорить — неприспособленный! — Это слово он выговорил почти по слогам. — Вы врач. Вы взрослая, умная, решительная, вы похожи на мою мать, и вы говорите — неприспособленный!

Он как будто упрекал ее, как будто она его в чем-то разочаровала, и Таня смотрела на него во все глаза. От гнева у него даже загорелись уши, и маленькие слоновьи глазки утратили все добродушие.

— Я сегодня был с ним очень… вежлив и мягкий, — сказал он, и ноздри у него раздулись, — я старался… keep the control… следить за собой. Next time я не стану таким вежливым. Сегодня со мной был Вася, и я не хотел, чтобы он пугался еще!

Таня молчала.

Никто, кроме нее, никогда не пытался защитить ее ребенка. Тем более от папаши.

Почему-то в семье считалось, что какой бы ни был муж — это твой крест, молчи, неси и плачь. Когда она развелась, ее родители чуть не умерли от горя. Не потому, что дочь осталась в одиночестве растить ребенка, а потому, что дочь поступила «не по-людски».

— Вам надо волосы подстричь, — сказала Таня, чтобы что-нибудь сказать, — у вас вид больно дикий. Конечно, наверное, все ковбои любят экзотические прически…

— Я не ковбой, — перебил он ее довольно резко, — я физик. Я обязательно это сделаю, как только вы снимете повязку.

И они опять замолчали.

— Чем вы выстирали обезьяну?

— Шампунем. Для волос. Я решил, что порошок для белья не подойдет.

— Вот принесло его! — в сердцах воскликнула Таня. — Все у него подозрения, что я завела любовника! Я ему сто раз говорила — это не твое дело! Я живу как хочу! А он все лезет и лезет. И записка эта дикая на двери!.. Я даже не понимаю, о чем она. А вы? Понимаете?

— Если исключить версию промышленного шпионажа, — заявил Димка и улыбнулся, — то скорее всего дело в Варваре.

— Что значит — исключить? — перебила Таня. — При чем тут шпионаж? Вы привезли секретные материалы?

— Я не привозил никаких материалов, — ответил Димка с досадой, — я даже компьютер не привез, чтобы у меня не было… не было вопроса на русской таможне, а потом на американской. Шпионаж — собачья глупость.

— Чушь, — поправила его Таня задумчиво, — собачья чушь. А при чем Варвара, если вы ни при чем?

— Потому что меня ударили именно в ее квартире.

— А записку пришпилили к моей! Если бы дело было в Варваре — пришпилили бы к ее двери!..

Зазвонил телефон, и Таня решительно сняла трубку.

— Танька, — сказала Варвара, и только подруга приготовилась заверещать и заголосить от радости, как она перебила, — я звоню из метро «Октябрьское поле». Я к тебе приду через три минуты. Открой мне дверь. Димка у тебя?

— У меня. А что случилось? Ты где? Когда ты вернулась?! Это Варвара, — объяснила Таня Димке, — сейчас приедет. Ты в порядке?!

— Нет, — отрезала Варвара.

 Читать  дальше   ...   

***

***

***

Источник : https://knigogid.club/books/love-/ostrosjuzhetnye-ljubovnye-romany/page-28-37671-tatyana-ustinova-podruga-osobogo-naznacheniya.html  

***

***

***