Гридень 013 - 14 Августа 2025 - Персональный сайт

Главная » » Гридень 013

18:18

Гридень 013

***

===

Глава 6

Зайдя в деревню, я пристально все рассматривал, находя увиденное не таким уж и захудалым. Да, тут не было полноценных срубов, большинство строений, которые я условно отнес к жилым, были полуземлянками, но относительно просторными. Углубление в землю жилищ составляло около метра, не особо глубже. Далее шел сруб еще метра на полтора, что делало жилище более-менее приспособленным для жизни и рослым людям. Я со своим ростом, отчего-то примечал такой факт. Крыши были двускатными, на них были уложены грубо обтесанные доски, сверху них уложены плотно сбитые вязанки сена. Последние, чтобы не скатывались, прижимали длинными бревнами, опорой для которых служила земля.
Мы пока не заходили во внутрь этих домов, но я предполагал, что и в солнечный день там стоит тьма кромешная, так как в роли окон, если таковые можно подобным образом именовать, выступали узкие щели прямоугольной формы сантиметров двадцать на сорок. Они не были ни с какими бычьими пузырями, или закрыты прозрачным материалом еще какого природного происхождения. Окна закрывались по типу ставней и, видимо, открывались, когда протапливали дом. Хотя для последнего был большой люк, на четверть от всей крыши, который кое-где в домах был приоткрыт.
Это свидетельствовало, что не так давно дома были жилыми и население убежало вот только что. О подобном обстоятельстве говорили и кострища снаружи домов, которые не просто тлели, а некоторые головенки вовсе не успели догореть и выдавали пламя.
Свое внимание я почти сразу обратил еще и на то, что в деревне имелись хозяйственные постройки, явно предназначенные для животных. Но самого скота, или хоть какого подсвинка, видно не было. Вот только следы их пребывания приходилось обходить, словно противопехотные мины.
— Где скотина, в лес увели? — спросил я у Крати.
— Не найдешь их полусотник, убьешь меня, но не найдешь. Это наша жизнь, моих внуков, семьи младшего сына и всех соплеменников, — решительно отвечал старик.
Да, он настроен на то, что его убьют, вызвался сам на переговоры. И я частью понимаю Крати. Если я сейчас заберу всю скотину, то понятно же, что деревня с голоду умрет. Но и он должен понимать. Если я озабочусь поиском беглецов, то крови будет очень много.
— А почему вы не ушли вовсе? Я же знаю, что твои соплеменники многие бежали еще лет пятьдесят назад, — спросил я, когда мы подходили к наиболее большому и длинному дому, который располагался в центре деревни.
— К кому не пойди, везде последнее снимают и голодать приходится, дети гибнут. Думаешь, что черемисы своего не берут? Они наши соплеменники, но такие, что, может и лучше от топора русича умереть. Да и бегут туда многие, уже и земли-то нет свободной в тех краях, а мы привыкшие к этой землице, она вельми добрая. Так что везде худо, куда не пойди, любой переход — это половина рода к праотцам уйдет, — обреченно говорил Крати.
Не сказать, что я, вдруг, воспылал милосердием, состраданием. Время такое, что чужая жизнь, не своего, не православного, мало чего стоит, если только не приходится ее забирать с опасностью лишиться собственной. Все же сила всегда в почете, она заставляет уважать. Да и сами христиане с азартом друг друга убивают.
Так что я слушал старика, а сердце было на месте, душа вовсе не рыдала. Тем более, что я, осознав сколько много земли вокруг и что она не обрабатывается и наполовину, не собирался убивать, выгонять этих людей. Даже холопить не хочется. Зачем, если они будут готовы работать и без того, чтобы быть рабами? А не захотят работать, так больше ресурсов потрачу на принуждение и охрану, чем заработаю.
— Пришли. Это мой дом и дом моего рода, — сказал Крати, указывая на большое строение, выделявшееся от иных не качеством сруба, или крыши, а лишь размерами.
Я знал, как примерно выглядели жилища тех, кого называли викингами. Это были длинные дома с множеством очагов. Такая вот армейская палатка на целый взвод. Это строение было очень похоже на такое жилье. Тут проживала не одна и даже не две семьи, а и по пять и по десять. Общежитие, где даже зонирование комнат условно, на глаз. Пришло в молодую, бурлящими гормонами, голову понимание, что тут должно быть очень свободные нравы. Супружеский долг же приходится исполнять в присутствии чуть ли не всего рода. Зато опытные, наверное, ото всех услышишь совет, так профессионалом станешь.
— Скажи, молодой дружинный полусотник, а как ты хотел, чтобы мы поступили? Мой род? — спросил Крати, когда я присел за длинный стол внутри жилища.
Мы со старостой были вдвоем. Остальные мои сопровождающие остались снаружи и взяли дом под охрану. Можно было всякого ожидать. Лучше готовиться к неприятностям и не получить их, чем получить, не будучи готовым.
— Мне нужны те, кто будет работать. Отбирать последнее не стану, сам собираюсь покупать и зерно и скотину. Защита людей от меня, — сказал я, не вдаваясь в подробности.
— Добро стелешь, как только спать будет. Не жестко ли? — спросил Крати.
— А то вы на перинах спите, — рассмеялся я.
— И то верно, — усмехнулся старик.
— Теперь давай по делу… — сказал я и позвал Спиридона.
У дьячка, ставшего уже пресвитером, было три листа пергамента. Я купил этот материал еще в Киеве. Ну не могу я без хоть каких обязательств на бумаге… на пергаменте. Вот на нем и будут записаны наши обязательства. Крати не был грамотным, но утверждал, что его сын умеет читать на русском языке.
Ничего особенного в ряде, то есть договоре, я не прописывал. Но, что главное, — земля моя и точка. Если бы с первым пунктом старик был не согласен, то не стали бы тратить дорогие чернила, как и космически дорогой пергамент. А в остальном…
— Выходит так, полусотник, что мы имеем свои наделы земли? На семью по десять десятин… знать бы еще сколько это… ну да ладно. А ты будешь иметь триста или более того десятин. Три дня в седмицу мы будем все работать у тебя на полях, остальное время, у себя, как вздумается? — подводил итог переговорам Крати.
Да, я сразу захотел создавать хозяйство по принципу фольварка, как это было сделано в иной реальности в Великом княжестве Литовском в 1557 году. Тогда потребность производить хлеб на продажу потребовала перестройки хозяйства. Я так же собираюсь продавать хлеб, как и выстраивать товарно-денежные отношения.
Прекрасно понимаю, что в таком подходе необходимо преодоление и мировоззрения, но главнее — это урожайность. Если будет плохо родить то, что мы посеем, то придется переходить, как и все остальные, на натуральный оброк.
— Как тут леса? Кормиться с них можно? — спросил я, временно меняя тему.
— Ушел зверь, но иногда какую козу или лося подстрелить можно. Хозяин-медведь есть, птица, но немного. Еще лет десять назад, так с охоты можно было хорошо кормиться, — отвечал Крати, причитая старчески про золотые времена былого.
— Мне нужно переписать всех людей, кто что умеет, кто плотничает, а кто и железом работает. Кузнец есть тут? — вновь вернулся я к предметному разговору.
Я старался раскачать старика на откровенность, используя прием резкой смены разговора и сочувствия, участия и внимания. Вот сказал Крати, что мало зверя, я посочувствовал, а когда он проникся моим сентиментализмом, я вновь озадачил старика проблемой. Получается, что подсознательно, он должен мне за сочувствие и более спокойно примет требования.
— Нет, у нас кузнеца более нет. Асан-малый только еще что-то умеет, его отец был кузнецом, но он нынче сирота, сам только льет из болотной руды, а ковать не выходит. Может, потому, что и наковальни нет да молотов, — сообщал Крати.
Кузнец был в соседнем селении и я сразу же подумал о том, чтобы переманить его себе. Но… Там Вышата. Вот как так получается, что мы с ним вечно на ножах? И нет у меня зла на полусотника, который, если бы не крал, так был бы уже и в сотниках и не занимался бы хозяйством вовсе. Может, Вышата все же прогонит своих чухонцев, а те частью осядут у меня?
— Ты еще запиши сколько серпов, топоров, какого качества, телег… Все перепиши, а я подумаю, что докупить в первую очередь. И еще… Ставить нам дома нужно срубами, избами. Две вот таких длинных, как у тебя, а еще четыре иных, на четыре горницы, — сказал я, а старик покачал головой.
Первым-наперво, как я привык подходить к хозяйствованию, или даже к подготовке своего рабочего места, нужно навести порядок, понять что есть, а чего нет, но нужно срочно приобрести. Будет инвентаризация, появится больше понимания, с чем я столкнулся.
— Почитай всех мужиков придется забирать на строительство. А у нас сбор урожая, заготовка мяса… Нет, ты прости, полусотник, но не получится, лучше нынче же убей, — сказал Крати и раскинул руками, мол, убивай.
Артист погорелого театра. Вижу, что пытается все еще сыграть сирого, да убогого. Нужно будет самому проверить по каждой позиции, чего там запишет старик.
— Лес повалить поможем, обтесать так же. Но, впредь, старик… — я придвинулся к нему ближе и, добавив злобы в голос, сказал. — Не играй со мной! Я уступаю вам и так во многом. Если вы, твой род и вся деревня, не будете мне полезны, то вас не будет здесь. Мы пришли большой дружиной, вырежем быстро.
Крати посмотрел на меня решительным взглядом, но я выдержал. После, что-то для себя поняв, он даже заулыбался.
— Ты, боярин, не серчай. Должен же я понимать, сколь можно с тебя взять. А далее жизнь покажет. Ты только крест поцелуй, да своим богом, тем, что не распятый, так же поклянись, что не погонишь нас, как урожай соберем. И будем работать, — сказал старик.
Я был не против клятвы. Обманывать людей не было в планах. Хотелось бы сделать так, чтобы всем вольготно жилось. С жирной свиньи всегда больше сала, а худую и на бульон не используешь. А еще, я должен показать свою систему хозяйствования, доказать, что она более выгодна. И для этого уже сегодня, пусть завтра, но нужно работать.
— Меда выпьешь? — спросил Крати, когда мы уже с ним прощались, чтобы я уже скоро приехал в деревню, но с большим сопровождением и с обозом.
— Коль не отравишь, — усмехнулся я, но реакцию старика на свои слова изучил.
— Кабы уже завтра убили всех моих родичей? — спокойно сказал Крати.
И тут я вспомнил еще об одной важной вещи.
— С сегодняшнего дня я запрещаю собирать мед в лесу, — сказал я.
Старик удивленно посмотрел на меня, как будто я уже нарушил все наши договоренности.
— Нужно разведать как можно больше пчелиных семей, но пока не трогать. Я знаю, как сделать так, чтобы пчелы жили в построенных нами домиках, — говорил я, успокаивая старика.
Мед — это главная кулинарная радость, а еще и хмельной напиток, воск — отличный товар, прополис — лекарство. На пчелиных продуктах, как и на мехах, сейчас богатеет Новгород.
Я это так же хорошо понимаю, потому еще когда не было земли, а только мысли о том, что она может появиться, было решено заниматься пчеловодством. Не бортничеством, а поставить нормальные ульи, соорудить, пусть и примитивную, ручную центрифугу и делать мед в промышленных масштабах. По современным потребностям в продукте, пчеловодство принесет колоссальные прибыли.
Выехав из деревни, я, забрав своего Ярла у Спирки, пустил Птица погулять. Крати говорил о том, что тут нет зверья? Насчет крупного, я не знаю, по пока мы преодолели чуть больше десяти верст до места, где стал князь, взяли одного зайца и еще двух гусей, как в песне: один серый, другой белый, правда не веселые, а совсем грустные, прям до смерти. Так что было, что предложить на княжеский стол.
Иван Ростиславович пребывал в отличном расположении духа. К нему на поклон прибыли представители местного, автохтонного народа. Финно-угры упали в ниц и молили князя о помощи, стать не карателем для них, но защитником. Наверное, сейчас Иван Ростиславович с ностальгией вспоминал времена, когда к нему вот так же ходили, правда русичи, и сильно юго-западнее этих мест. Тогда он был князем Звенигорода и должен был вершить суд. Ощущение власти над другими людьми — это страшный наркотик. Раз вкусив его, можно очень сильно подсесть и искать новые дозы.
— А почему от твоей деревни, полусотник Владислав, я не вижу представителей? — первым делом, как только меня увидел, спросил князь.
— А ты такую волю не изъявлял, князь, — спокойным тоном отвечал я.
А и вправду, почему тут чухонцы? Может потому, что иные полусотники, ставшие, по сути, вассалами Ивана Ростиславовича, решили скинуть проблему наличия местных на князя?
— И как ты с ними думаешь поступить? Охолопишь? — спрашивал князь.
— Ряд заключу, — сказал я, настораживаясь.
Если князь сейчас начнет требовать иного, чтобы поступил по одному лекалу с тем, как это делают другие, придется отказывать Ивану Ростиславовичу и указывать на то, что он сам скинул все хозяйство на своих полусотников, требуя только на следующий год часть урожая. Не хотелось идти на конфликт, но, если нужно, то и пойду. Скорее бы митрополичье разрешение пришло на открытие Братства.
— Разреши сказать, князь, — это отозвался, лежащий в ногах Ивана Ростиславовича какой-то чухонец.
Вот он — первый человек, которого я так называю с негативной коннотацией. Крати не хотелось называть неким немытым человеком, оборванцем, что ли. А этот, пусть и одет лучше старика, вызывал негативные эмоции, брезгливые.
— Скажи, Апти! — словно снизошёл до убогого, сказал князь.
Впрочем, так оно и было, убогий и есть. Не люблю видеть унижающихся мужиков. Женщин… могу, но только чтобы это была постельная игра, а вот для мужиков не могу придумать ситуацию, в которой можно унижаться. А, нет, есть и такая — когда нужно выполнить задачу, но иного пути нет. И я не думаю, что чухонец Апти выполняет какую-то боевую задачу. Хотя… может, он так спасает свой род?
— В той деревне старостой Крати, его Кротом еще зовут. Зело строптивый он! Говорят, что собирался уходить к черемисам, там его старший сын, но еще на год останется тут, пока сын ляды от леса расчистит на новой земле, чтобы сеять. Хочешь, князь, я узнаю, что думают в роду Крота? — Апти из кожи вон лез, но пытался быть полезным.
— Князь? — решительно я перебил словесный каскад чухонца. — Эта земля моя? Мне и думать, как собрать тебе нужный оброк.
— Твоя, на том уговор был. Но, что если у тебя не сладится? Сколь много мудрых мужей у тебя в полусотне? Она самая молодая, — высказал свои опасения Иван Ростиславович.
— Цыплят по осени считают. Ты доверил мне полусотню, доверь и землю, — ответил я.
— Мудро, вот и посчитаем цыплят, — сказал князь и встал со своего стула.
Вот так люди и получают звездную болезнь. Еще вчера… ладно, неделю назад князь довольствовался пнем, нынче уже резной стул. Завтра кресло с диваном?
А после начался Совет. Мне было интересно, как остальные осваиваются на землях, как они решили вопрос со своими чухонцами, которые проживали рядом. И понял я, что один такой вот бесшабашный. Все входили на свои же земли сразу отрядами. По сути, завоевывали и покоряли селения финно-угров.
Может быть, что это так же весьма действенный вариант. Прийти дать в морду, а после спросить: дружить будем? Нет? Получи еще разок в нос! Это я заморочился, выстраивая какие-то правила, даже видимость системы сдержек-противовесов. Иные опираются на самый простой инструмент и довод — силу. И, если так, то что мне можно с этого поиметь? Кузнеца хочу! В смысле, в селение кузнеца-ремесленника.
— Княже, куда деть сто и еще четыре десятка чухни? Зимой они мне не нужны, — говорил Вышата.
— Ты забрать урожай у них хочешь, а чухонцев прогнать? — спросил князь.
И говорил наш сюзерен такие слова как-то буднично, по деловому, будто речи о жизнях людей и вовсе не идет. Ничего личного, только бизнес? А еще с полусотником соглашается большая часть командного состава дружины.
— Я пол деревни у чухни себе на жилое взял, все равно многие без домов помрут, — продолжал приводить свои аргументы Вышата.
— Отдай их мне, половину! — сказал я, обращаясь к полусотнику.
— Тебе? — удивился Вышата. — Забирай! Пусть урожай соберут и забирай!
Полусотник засмеялся, видимо, посчитал свои слова веселой шуткой. И вправду, кому это в голову придет брать себе нахлебников перед зимой, которые и без урожая придут?
— Все помнят, что сказанное тут, в моем шатре, не должно выйти наружу? — напомнил князь, при этом пристально смотря в мою сторону.
Он прав. В контексте разговора с Вышатой самое то напрашивается — рассказать задумку полусотника чухонцам. Пусть и через Крота, но те, кто на землях Вышаты могут узнать о вероломстве своего хозяина. Но так поступать я не собирался. Не стану рассказывать, а вот в момент наименьших цен на зерно, закуплю его изрядно. Имеются гривны и без княжеских, то есть дружинных, которые взяли мы с разбойников-половцев. Прокормлюсь и зимой, а на весну буду с благодарными и желающими работать людьми.
Если бы я считал рабство продуктивнее, чем иные формы экономического устройства, то ничего меня бы не остановила, никакая мораль. Но я уверен в том, что при малой доле энтузиазма, заинтересованности, люди будут работать лучше, эффективнее и продуктивнее.
А после еще высказывались иные люди, тот же полусотник Глеб рассказывал про свой надел и что уже собирается не на один год давать клятву князю, а на три. Вот что земля живородящая делает! Все ходят иметь свой участок. Со знанием дела говорили и сотники, будто агрономы со стажем. Они советовали, что и как сажать уже на следующий год.
И, что характерно, никто не посоветовал высаживать озимые. А я узнавал, тут, даже в климатический оптимум, зимы снежные. Они не суровые, нет морозных минусов, типа минус двадцать. Но снежный покров сохраняется до самого начала марта, или до конца февраля. А после плавный переход к высоким температурам.
О чем это говорит? Да все просто — это идеальная погода для высадки озимых, урожай которых можно будет собрать уже в июне. Успеет зерно вызреть, наберется влагой и даст больший урожай, чем яровые.
Говорить об этом я не собирался. Задело несколько неверие и недоверие мне, как к хозяину. Да, внешне молод. Но раз полусотником назначили, так нечего и высказываться, что я не справлюсь со всеми своими, как и с дружинными делами.
Жаль, что все еще дружинными, а не Братства. Нужно дождаться официального разрешения на создание Братства Святого Андрея Первозванного. И оно должно поступить от митрополита. Доходили слухи и до Ростова, что Климент Смолятич занял митрополичий стол, и что его поддержало большинство епископов Руси, кроме черниговского и Новгородский высказался в нейтральном духе, мол его это мало заботит, так как все в трудах, да молитвах.
— Князь, я попрошу тебя дать мне десять топоров и три пилы, а еще лопат, — сказал я, выждав момент, когда все отчитались, какие они молодцы.
— А почему тебе дать, а не остальным? — спросил князь.
— Остальные выгнали чухонцев с домов и жить там будут, а я свои избы рубить собрался, — сказал я и словил сочувствующие взгляды.
Противные такие взгляды. Но мы еще посмотрим, кто оказался правым в этой ситуации.
А пока… Чем заканчиваются подобные совещания? Правильно, попойкой! И я там был, мед пиво пил, так усами еще и не обзавелся, потому пил аккуратно, чтобы ничего не протекало, а хмельные напитки в рот попадали.

...

===

Глава 7

Закипела работа, причем по всем направлениям, кроме одного. То, что еще никак не прибудет грамота от митрополита с дозволением и с благословением на создание Братства, несколько сгущало вполне себе радостные краски. Очень медленно все тут делается, я привык к иным скоростям при принятии решений и их реализации.
Но подобной задержке были свои объяснения. На Юге Руси бушевали страсти. Народ, который прямо-таки повалил в Ростово-Суздальскую землю рассказывал много небылиц и разных сказок, но среди прочего можно было заключить одно: Изяслав Мстиславович с помощью своего брата Ростислава, галичского князя Владимирко, отбились от половецкого большого набега. Все же называть это нашествием, не стоит, мне есть с чем сравнивать из истории иной реальности. Это большой набег, да еще и без взятия хоть какого укрепленного города, только сильно потрепали засечную черту, Великую Стену.
Удивительной для меня стала новость, что три сотни своей дружины в помощь Изяславу Мстиславовичу прислал даже князь Туровский Вячеслав Владимирович, между прочим старший брат Юрия Ростовского. А еще, пусть и несколько независимо, без согласований действий, но против половцев воевали и торки с берендеями. Они не позволили орде некоего Акума сильно вклиниться в галичские земли, да и к себе не пустили. А после так и вообще разбили два крупных отряда этой орды, прогнав их на юг.
Такое, пусть и с рядом условностей, единение южной Руси для меня стало сюрпризом и заставило несколько иначе смотреть на фигуру князя Изяслава, который забыл распри, споры и даже прислал своему дяде Вячеславу просьбу о помощи. Может и Юрий Владимирович Ростовский получал весточку от Изяслава Мстиславовича, о том мне не ведомо.
Но не все так безоблачно было, как могло показаться. Да, отбились, но немалой ценой. Под Переяславлем было сражение, в ходе которого русичам пришлось отступить и укрыться в городе, отдав половцам чуть ли не все княжество на разграбление. И пусть многие люди смогли выжить, укрывшись в детинцах городов, но от скученности начались болезни. И даже не это самое главное. Кипчаки жгли поля и деревни, поэтому урожай в тех местах будет куда как скудным, а людям просто некуда возвращаться домой, если только не на пепелища.
Вот и двинулись они в те края, где и хлеба должно быть вдоволь и землица, по слухам, еще имеется. И недосуг людям узнать, как тут дела и что тут происходит. На самом деле, земли свободной в Ростово-Суздальской земле не так, чтобы и в достатке. Князь Юрий много землицы, пока пустующей, отписал своим боярам, ну и нам дал серьезный кусок. Теперь свободные смерды, придя в Ростово-Суздальское княжество оказываются перед выбором: или идти в холопы, или в закупы, беря серьезные средства на обустройство земли, что не освобождало от оброка боярам. То есть они лишались свободы, пусть и получали земли.
Я брал людей и к себе, проявляя даже для меня, суровый, циничный, в иных исторических реалиях, так и преступный подход. Но такова реальность. Я могу набрать сирых, да убогих, детей и стариков и поставить на паек. Но что это даст? То, что здоровые мужчины и женщины, составляющие основу экономики станут не доедать, или вовсе голодать, так как и без того скудные запасы придется делить на иных едоков. И тогда уже всех ждет голод.
Некоторых людей приходилось даже прогонять со своих земель силой. Они обрывали на деревьях кору, вырвали чуть ли не всю лебеду с крапивой в округе. Ну а зайцы, куропатки, лебеди и утки, все они исчезли, будто и не было никогда. А это так же ресурс, за который нужно платить.
Лишь когда прибыли люди от князя Юрия, ситуация стала стабилизироваться. Эту массу пришлых южан отправили куда-то в район современного мне по иной жизни Нижнего Новгорода. Учитывая, как они почти выловили всю рыбу в Нерли, прокормятся и на богатой Волге. Может в этой истории строительство Нижнего начнется раньше? Если у меня будут ресурсы, а они должны быть, иначе все зря, то я и сам спровоцирую строительство там крепости, закрывающей одно из главных направлений набегов булгар и их вассалов на Русь. Ну и создадим свой плацдарм и базу для экспансии на юго-восток.
Все эти мысли приходили ко мне лежа на большой медвежьей шкуре уже в своем доме. Да, у меня теперь вполне добротный срубной дом, расположенный в версте от деревни, которую я назвал Владовкой. Амбициозно, конечно, но такие нынче времена — чьи дворы? Как чьи — Влада.
Остальная полусотня пока ютилась в двух казарменного типа помещениях, таких, как ранее мной описанный дом рода старосты Крати. Но все еще строились, похожие на мою, избы для десятников.
— Ты не спишь? Я не смогла тебя утомить? — спрашивала Марта. — Ты хочешь еще?
— Все ты сделала хорошо, я доволен, — скупо отвечал я.
На самом деле, молодую женщину, но уже вдову, звали не Марта, это я так ее называл. Она была что-то вроде Марати. Но спасть с Маратом, пусть это и симпатичная девушка, мне было категорически неприемлемо. Потому и Марта. С Мартой можно.
Женщину мне стали подбирать чуть ли не сразу, как состоялось знакомство с жителями деревни. Это и понятно, они хотели моей благосклонности, которой, лучше, чем через женщину, и не добиться. И я был не против, так как организм требовал и некоторые помутнения сознания, вызванные гормональными взрывами, начинали изрядно напрягать. Это очень странно, когда взрослый, понимающий даже что твориться с ним, человек, с огромным усилием справляется со своими эмоциями, замечу, — подростковыми.
После знакомства и того торжественного момента, как младший сын Крати зачитал, а для многих и перевел, текст договора, мне устроили «парад невест». И, смею заметить, тут было немало тех девчонок, которых я бы отнес к категории «годно». А вот пышные дамы, что тут считаются эталоном красоты, мне не нравились. Безусловно, в вопросе формирования вкуса я полагался полностью на мнение того себя, человека из будущего.
Сперва мне привели на выбор двух девиц-пышек. У меня сложилось впечатление, что вся деревня откармливала этих «красоток» для вот такого случая, чтобы подложить под хозяина земель. После приводили всех девушек. При этом я в какой-то момент даже взъярился. Показывали детей. Ну не могу я считать девочку лет тринадцати, у которой только-только просматриваются вторичные половые признаки, женщиной.
В итоге, я остановился на одной вдове. Ей восемнадцать лет, сыну Марты два года, а муж сгинул на охоте. Нормальная девушка, она-то как раз воспринималась мной, как молодая женщина. Ничего такого особенного в ней не было, до Рахиль ей очень далеко, но милое личико, стройная фигурка, смешные конапушки и, что еще важнее, намного меньше обязательств, чем брать себе девственную деву — все это прибавляло привлекательности. Жениться я не собирался.
Ну а для самой Марты связь со мной выгодна уже тем, что она и ее ребенок накормлены и девушка меньше иных работает, больше занимается обустройством моего быта и греет постель. Был бы на моем месте кто иной из будущего, так взвыл бы от отсутствия той самой постели, как и унитаза, ванной и прочих, несомненно, великих достижений человечества. Но я не был притязателен и в иной жизни, быстро смирился с такими обстоятельствами и в этой.
— Марта, ты сегодня будешь готовить мне борщ, — заявил я, вставая со шкуры и намереваясь проделать комплекс разминочных упражнений.
— Стряпать что? — переспросила молодая женщина, натягивая на себя рубаху.
— Борщ. Я научу, — сказал я и стал совершать махи руками.
Сегодня было воскресенье и нужно идти на службу. Обязательно нужно. Нельзя привлекать закостенелых язычников к христианству, не показывая себя, как истинного христианина.
Церковь поставили. На следующий день, после того, как я прибыл от князя Ивана Ростиславовича, и стали быстро ее сооружать. Пожить мы могли еще некоторое время в шатрах и под навесами, а вот храм должен быть построен. Как, впрочем и огороженный лагерь, вероятно, будущий детинец. Так что все мужики из деревни, все воины из моей полусотни, пригласив только в качестве консультанта Никифора, занялись строительством. Если почти шесть десятков мужиков правильно организовать на работу, то и относительно добрая постройка вырастает за пару дней.
Тем более, что Никифор, считавшийся самым ярым поборником христианской православной веры, прибыл не с пустыми руками. У этого куркуля, как оказалось, был некоторый личный инструмент. Две пилы и еще четыре хозяйственных топора позволили загрузить работой всех. Кто-то пилил лес, иные волоком тащили деревья, часто и с ветками, чтобы их после использовать для огня в домашних очагах. Иные деревянными лопатами, взрыхляя землю ножами, делали небольшое углубление в землю, очерчивая контуры будущего первого в этих местах храма.
Я спешил «заземлить» Спиридона именно на моих землях, понимая большое значение церкви. Ко мне будут приезжать соседи, тут они будут и что-то приобретать, так как у церкви я поставлю лавку с товарами. Тут же и продажа свечек в храм, когда те появятся, или же иной атрибутики. Иконописца бы еще где найти… Негде, если только кого не отправлять в Византию, чтобы выкрасть такого мастера.
Выйдя во двор, пока обнесенный только плетнем, я вздохнул свежего прохладного воздуха, взял рог и дунул в него. Это был знак, что нужно собраться у моего дома и мы начинаем первую тренировку. Это после нее следует быстро помыться и в церковь идти, но без тренировок не проходит и дня, как и без работы по хозяйству. А Спирка пусть отмолит нам это прегрешение, что и в воскресенье работаем.
Сорок шесть человек нехотя плелись к месту сбора. Вообще, в моей полусотне пятьдесят восемь бойцов. Но часть бойцов была на ночном дежурстве и законно отдыхает, еще два человека остаются на дневном дежурстве.
В одних штанах, больше похожих на шаровары, босиком, с голым торсом, я бежал со всеми остальными. Утром не менее три версты бегаем. Бег, он очень важен. Это и общая выносливость и закалка и тренировка сердечной мышцы. Воин, который может пробежать в хорошем темпе пять верст, при равном мастерстве, всегда победит того, кто бегать не умеет.
— Эх, егоза! — выкрикнул Боброк, бежавший рядом со мной.
Не только он увидел, как одна из местных девушек подсматривала из-за плетня на молодых дружинников, а после с визгом убежала. Скорее, она высматривала конкретного парня — Боброка.
Можно быть представителем разных народов, племен, но природа у всех едина: если нравится парень, девушка, то глупости совершаются почти что одинаковые, как и очень похожие дурацкие улыбки появляются на лицах парней.
— Дыхание собьешь, да голову скрутишь, выглядывая свою Аленку, — сказал я, а все рядом бежавшие войны синхронно засмеялись, вгоняя в краску Боброка.
Нравится ему дочка сына старосты, которую и я, да и сам Крот, называет Аленкой, так как ее финно-угорское имя очень похоже по звучанию. А я переговорил с Кротом и строго наказал тому, чтобы никаких иных девиц более не подкладывал десятнику Боброку. Пусть парень посохнет, чтобы дойти до кондиции сватовства к Алене. Было бы неплохо некоторых парней из полусотни повязать узами брака с местными. А еще это распространение христианства, во втором поколении, я почти уверен, в деревне забудут прошлых богов.
После пробежки был комплекс упражнений, в ходе которого покачали пресс и отжимались. Сильно перетруждать бойцов утром я посчитал ненужным. После церковь строем, потом завтрак, причем коллективный, по десяткам. А дальше силовая тренировка на полях. Именно так, дружинники выступают тягловой силой, тренируют ноги, грудь, таская соху, а чухонцы-крестьяне высаживают озимые хлеба.
Соха… Какое же примитивное устройство! Хорошо, что в деревне были две сохи с железными сошниками, а то могло быть и так, что рыхлили землю и вовсе деревянной сохой. При этом, я был почти уверен, что на Руси плуги попадались. Некогда читал «Повесть временных лет», так там указывается, что плуг на Руси знали еще в конце десятого века.
Нужен кузнец, очень нужен. Пахать-орать землю сохой, даже с двумя сошниками — еще то удовольствие. Но… за неимением гербовой, пишем на обычной.
Я уже знаю, как можно сильно улучшить орудия вспашки земли. Тут не нужно пока даже изделий из далекого будущего, стоило лишь оковать соху, а еще увеличить сошники, сделать их с большим углом для лучшего отвала земли и более глубокой вспашки, приделать колеса, пусть и деревянные… Получается уже плуг. Вот пусть он и получится!
Вся земля, или большая ее часть, была мной, ну и Кротом с Лавром, разбита на четыре части. Это не будет трехполье в классическом его виде, несколько иначе. Так, земли, которые жители деревни уже давно обрабатывали и на которые жаловались, что они стали меньше родить, оставим «под паром». Годик не будем к ним притрагиваться, но лишь пасти скотину. Еще одна часть — это под озимые хлеба, которые уже высаживаются. Часть — яровые, что по весне засеем. Была и четвертая часть — это под разного рода овощи: репа, морковь, свекла. Огороднина тут примитивная, лук больше похож на тот севок, который в будущем дачники только высаживают, поэтому хочу попробовать прорастить к весне уже семена. Так же думал поступить и с капустой, которую высаживать уже проращенную. Осталось придумать, как без стекла сделать помещение, чтобы там устроить что-то похожее на теплицу.
— Все готово, полусотник, — сказал Боброк, входя в горницу, где я обедал гречневой кашей, сдобренной салом, борщ уже был съеден ранее.
— Садись, поснедай со мной, после и отправимся смотреть, — сказал я, приглашая десятника к столу.
Марта быстро отреагировала и принесла большую глиняную миску с едой.
— Вот нынче я понимаю, отчего ты выбрал себе Марту, вкусно стряпает еду. Ну не за ее же худой вид выбрал девку! — Боброк начал смеяться, но нарвался на мой строгий взгляд и осекся.
— Что по кузне? Ты отправил Ефрема или кого иного в Суздаль купить молоты и наковальню? — спросил я, когда Боброк набил полный рот каши.
— М-а, да, — жуя отвечал десятник.
— И? — спросил я.
— Да! — отвечал Боброк.
— Сейчас нос сломаю. Что, да? — терял я терпение.
— Так приехал уже Ефрем, — прожевав отвечал десятник. — Оставил все в кузне, ну там, где по твоей задумке она должна быть.
— А по людишкам что слышно в Суздале? — спросил я, не давая нормально поесть десятнику.
— Так много их К нам князь Ростовский уже не пускает. Ехать самим нужно, искать. Говорят, что и ремесленные есть. В граде Суздале своих кузнецов хватает, как и в Ростове. Так что можно и кузнеца найти и гончара и скорняжного мастера, — отвечал Боброк.
Я за последний месяц, после того, как князь Ростовский дал нам землю, почти каждый день кого-то посылаю в город. Да, к нам и так приходят люди с Юга Руси, но там так и нет специалистов, которые мне нужны. Кузнец — вот кого я жду, чтобы появился в числе беженцев.
Вышата, паразит, завысил цены на любые кузнечные услуги так, что он, видимо, захотел только на них тысячу гривен заработать. При этом, для меня услуги кузнеца обошлись бы еще дороже. И князю Ивану Ростиславовичу не пожалуешься, не правильно это как-то жаловаться на своего со-ратника. Так что приходится искать пути решения проблемы.
— Ну, поел? Пошли! — сказал я, выходя из горницы.
— Так не поел еще, да и квасу какого дай запить! — возмущался за моей спиной Боброк.
— Некогда нам квасить, — отвечал я.
А направлялись мы к полигону, как это я у себя в голове называю место, там происходит апробация разных тактик военного дела. Я, человек военный, кое-что знал о том, как должны будут сражаться через лет двести-триста. Но знать и читать на страницах научно-популярных статей об этом, или смотреть видеоролики — это разные вещи.
Каждая тактика, любое действие, направленное на изменение рисунка боя, должно быть не просто продуманным и обыгранным в воспаленной фантазиями голове, но и проверено на учениях. Потому я и приказал создать условия, дабы наглядно понять, может ли в современных условиях работать тактика по примеру испанских терций.
Пикенеров создать, на мой взгляд, не так сложно, пусть и бездоспешными их оставлять нельзя, придется тратиться на брони. Швейцарские, бывшие только пару недель назад ремесленниками и торговцами, воины могли останавливать рыцарскую конницу при помощи пик. А что у нас, на Руси? Законы войны у русичей, они, ведь, похожи на те, что имеются в любой, даже изолированной точке земли. Так что-то, что сработало в одном регионе, может работать и в другом, пусть у нас и своя специфика — наличие кочевников.
— Давай! — скомандовал я, и десяток Лавра, перехватив копья, отправился в учебную атаку.
Им противостоял десяток Боброка, он спешно подбегал к своим воинам. Это вчерашние новики. И были эти молодые воины без коней, да и вовсе казались беззащитными. Лавр уже находился в ста метрах от десятка Боброка, как молодые подняли удлиненные… нет, не копья, скорее пики, но пока это были только древки от них, без наконечников.
Кони стали артачиться, десяток Лавра замедлился. Лошадь — животное умное, на незнакомую палку напарываться не хотело. И, пусть всадникам удалось ударами о бока, может и уговорами, заставить своих коней продолжить атаку, динамика вероятного удара была сильно смазана. Вместе с тем, Лавр и его подопечные доскакали до выставленных пик, но и тогда толком ничего не смогли сделать. Будь это реальный бой, то защитники могли и пускать стрелы и арбалетные болты, еще и чуть подправлять воткнутую пику в нужную сторону, чтобы только задеть противника наконечником, или подранить вражеского коня.
— Что скажете, может такое быть, когда сотня копейщиков выстоять супротив сотни конных? — спросил я у участников спектакля.
— Нет, — почесав куцую светло-русую бороду, сказал Лавр. — А вот сотней супротив шести десятков, то, да, выстоит.
Такого же мнения был и Боброк, настроение которого сильно сменилось с веселого на угрюмое.
— Что, страшно было, когда конные летят на тебя? — понял я в чем дело.
— Страшно… тут сноровка нужна и коли два-три ратника струсят и побегут, то и остальные останутся на погибель свою, — отвечал Боброк.
— Ищите в Суздале пять десятков таких пришлых мужиков, чтобы не убоялись стоять. Может из самих ростовцев возьмите, из чухонских деревень. Я хочу создать полусотню тяжелых пешцев, усиленных рычажными самострелами, что я сторговал в Гомии, — сказал я, и довольным отправился к своему коню.
Ярл уже как минут пятнадцать парил в небе и только что спикировал в одну из заводей. Может быть получиться сегодня дичью полакомиться.
А вечером прибыл посыльный от князя Ростовского с требованием… не просьбой, а именно с требованием, прибыть в Ростов. Приехал епископ Ростово-Суздальский Ефрем. Не один, с обозом, а еще и с важной для меня грамоткой, а мало того, так и в сопровождении не менее чем сотни воинов-иноков.

...

===

Глава 8

— Помолясь, воздав хвалу Богу нашему Иисусу Христу, я, митрополит всея Руси, Климент, сей грамотой постановляю быти Братству христову Андрея Первозванному… — зачитывал грамоту от Климента Смолятича епископ Ростово-Суздальский Ефрем.
Уже пожилой человек, епископ с трудом читал с большого листа пергамента, старался, чтобы его голос звучал торжественно, но то и дело старик сбивался на кашель. Видимо, путешествие в Киев и обратно, не прошло бесследно для священнослужителя.
— … быти Братом-Воеводой князю Ивану, в миру Ростиславовичу, а при нем Братьями-Тысяцкими… — я ждал своего имени с нетерпением, в том было обещание Климента. — Василию Пантелеймоновичу…
Многие стали озираться по сторонам. Где же этот Василий, который сын Пантелеймона. А вот он я! Именно так. Мое имя в крещении Василий, ну а Богояра крестили, мне это подсказал сам князь Иван Ростиславович Пантелеймоном. Вот оно и вышло. И чего-то не хочется быть Василием. Нужно в этом отношении сделать некоторую поблажку в Уставе, чтобы иметь имена прежние.
— … с наказом от меня и церкви христианской верой и правдой служить, чтить и распространять веру нашу, увещевать князей, распри множенных, боронить Русскую Землю от ворогов, как и иноверцев, будь они магоментане, жидовствующие, али латинской веры, — продолжал зачитывать грамоту Ефрем.
Юрий Ростовский не сводил взгляда с Ивана Ростиславовича, который являл собой довольного кота, объевшегося сметаной. Вот она власть! Вот то, что казалось недостижимым, но уже есть грамота, есть обоз от митрополита, есть пополнение в войске.
— … как митрополит и пастырь Русской Земли увещеваю и наказываю всем князьям и владетелям чинить токмо пользу и добро Братству Андрея Первозванного. Коли потребуется какая помощь, то оказать ее и воздастся по заслугам и учтется сие на Суде Божием и молитвами нашими неусыпными… — заканчивал читать грамоту Ефрем. — Кхе! Кхе!
Наступило молчание. Я сидел числе иных приглашенных в княжеский терем и старался увидеть то, что скрыто от взоров. Кое-что получалось. К примеру, князь Юрий был крайне раздражен услышанным и, нахмурив брови, явно что-то обдумывал у себя в буйной голове. Жесткий он товарищ, это меня несколько и привлекало в Юрии, так как считаю, что некая форма абсолютной монархии на этом этапе развития Руси нужна. Но если эта жестокость касается меня, то увольте, я жить хочу.
Андрей Юрьевич, напротив, взирал на все происходящее взором горящим. Он, как религиозный фанатик, был готов уже прямо здесь вступить в Братство, пусть и встав всего-то иноком.
Бояре смотрели на нашу делегацию со своим интересом. Я уже знал, кто такой тот самый боярин Кучко, с именем которого связана история с Москвой. Специально узнавал об этой ситуации. И этот лидер антикняжеской оппозиции был не менее князя озабочен появлением Братства именно на Суздальской земле. Наверняка, были какие-то планы у Степана Ивановича Кучко против Юрия Ростовского. И сейчас и он прикидывал, как повлияет на расклады появление Братства.
— И что? Я должен поклоны бить князю без княжества? — взревел Юрий Владимирович.
Иван Ростиславович встал и выкатил грудь колесом. Мог назреть и конфликт и я стал осматривать и палаты княжеские, как арену боя, ну и потенциальных противников.
— О том не прошу. Но митрополиту руку целуем мы все, как и под Богом ходим, — сказал МОЙ князь и Брат-Воевода Братства православного.
Наступило молчание, сопровождаемое войной взглядов. Было отрадно видеть, что Иван Ростиславович не проигрывает в этом противостоянии. Юрий тяжело дышал и сжимал в своем гневе зубы.
— Князь, смири свой гнев, — сказал епископ Ефрем. — Не станут они чинить тебе зла, то и митрополиту неугодно и Богу.
— А ты, епископ! Ты понимаешь, что нынче происходит? — обрушил свой тяжелый взгляд Юрий на старика. — Как у латинян клятых папы ихние волю свою насаждают владетелям, так и у нас на Руси такое же?
— А ты, князь, позабыл, что каждый митрополит, все греки-епископы, насаждают волю свою Руси. Бывало, что русичи и к Царьграду ходили, а ныне и половецкий стан Шарукань взять не могут, — не стушевался Ефрем и продолжил увещевание ростовского князя.
— Так ты сам грек и есть! — удивился Юрий и его взгляд сразу же стал намного светлее, он даже усмехнулся.
Если Ефрем таким вот приемом, упоминанием про греков-священников осознанно сменил тему и сбавил накал, то стоит поаплодировать мудрости старика. Обязательно приглашу его к себе, вернее, посетить храм наш, посвященный Андрею Первозванному, пусть и церковь осветит и меня увидит. Вот он, еще один плюс в том, что храм на моих землях.
— И что ждешь ты, воевода, от меня? — спросил князь, уже садясь на свой стул.
— Мира и дружбы, князь Ростовский. Мы не станем в твои дела лезть. Мы на твоих землях, ты их нам дал на три года. Разве это не помощь в становлении Братства воинов Господа нашего? — отвечал князь.
Молодец! Правильно сказал. Юрий — князь прижимистый, наверное, таким в иной реальности был Иван Калита. Для Ростовского владетеля вопрос денег и имущества — первостепенный вопрос. А тут, как бы уже оказал помощь, может и больше, чем иные князья. Но и с другой стороны, Иван Ростиславович подчеркнул, что не будет платить Юрию за пользование землей, но и не станет участвовать в играх внутри княжества.
Последнее, как по мне, так и зря. Нужно убирать Юрия Владимировича. Он заносчив и любые изменения принимает агрессивно. Долго ли получится находится в мире?
— А еще, Братству предстоит готовится к походу на половцев. Они враги Руси, они поганцы и покарать таковых — есть задача для православного воинства. Князьям, как и монастырям, иным храмам, уже отосланы просьбы митрополита направленные на привлечение иноков в Братство. Прибудут воины христианские, с обозами придут, — подсунул Ефрем бочку меда с ложкой дегтя.
Мед — это помощь от церкви, от монастырей, храмов, князей. Но ложка дегтя — скорая война. Нет, я не страшусь войны, я ее даже хочу, если она за Русь. Но время нужно, обосноваться, выработать тактики, наковать оружия и доспехов, обрасти имуществом и построить крепости, пусть остроги.
Между тем, вновь наступила пауза, в ходе которой, наверное, каждый думал о выгоде и последствиях того, что в Ростово-Суздальскую землю прибудет большое количество воинов. Не так грозно уже смотрел на всех и Юрий Владимирович, который, наверняка, расценивал появившиеся возможности.
— Выходит, что мой вклад в общее дело защиты Русской Земли сделан? Я дал Братству много лучшей земли. И мне полагается получить взамен не только благодарность от митрополита, но и новые земли. На Востоке черемисы, они поганцы. Не нужно ли с них начать богоугодное дело Братства, да окрестить всю чухню, привести их под руку мою? — а вот и пошли переговоры о сдержках, противовесах и использовании Братства. — С кем о том вести разговор? С митрополитом, али с воеводой Иваном Ростиславовичем?